Ричард Старк - Пижон в бегах Страница 2

Эти двое пришли из пушки палить, а не шутки шутить. Наконец это уложилось у меня в голове. Однако давайте присядем на минутку и подумаем. У организации нет причин желать моей погибели, значит, должно быть, где-то кто-то другой дал маху, правильно? Ну, а когда кто-то дает маху, не стоит выплескивать младенца вместе с водой, а стоит разобраться и подумать, можно ли исправить эту ошибку. Правильно?

Стало быть, мне следовало сделать одно: как-нибудь умудриться остаться в живых и дожить до той минуты, когда я смогу добраться до телефона и позвонить дяде Элу, что, разумеется, придется ему весьма по душе в полтретьего утра, и все такое прочее. Но сейчас у меня, можно сказать, есть уважительная причина, в конце-то концов! Я расскажу дяде Элу, что стряслось, и он, быть может, исправит ошибку.

Поэтому я сказал патрульному Циккатте:

- Как раз закрываюсь. Буквально сию минуту.

И больше ничего ему не сказал. Но посмотрел на двух подлых поганцев и заявил:

- Извините, господа, но вам пора уходить.

Бандиты оглядели меня, потом патрульного, и я прекрасно понимал, о чем они думают. Им надлежало убить меня, но сейчас они не могли сделать это, не убив заодно и патрульного Циккатту. А убийство полицейского в форме, находящегося при исполнении служебных обязанностей, - дело крайне опасное, и, вероятно, не стоит заходить так далеко ради устранения какого-то там племянничка. А значит, они, наверное, отложат исполнение своего замысла. Возможно, сейчас выйдут на улицу и подождут, пока патрульный Циккатта не уберется восвояси, а уж потом вернутся и пришьют племянничка прямо в его неприкосновенном жилище.

Я видел, как эти мысли вертятся в их головах и передаются посредством взглядов от первого ко второму и обратно.

- Ладно, бармен, ещё увидимся, - сказал первый.

- Ага, - проговорил второй, - ещё увидимся, бармен.

Они вышли вон, а патрульный Циккатта приблизился к стойке, облокотился на неё и сказал:

- Ну и ветер на улице.

Было только одиннадцатое сентября, и у нас тут не то чтобы уж совсем Северный полюс, пусть даже на улице и свежо. Но я знал, что имеет в виду патрульный Циккатта и что мне надлежит делать. Поэтому я сказал:

- Давайте-ка помогу отогреть ваши внутренности.

- Э... спасибо, Чарли, - ответил он. Циккатта всегда напускал на себя удивленный вид, и этот спектакль повторялся у нас с ним чуть ли не еженощно.

Я достал из-под стойки стакан емкостью в четыре унции, налил в него примерно три унции "бурбона" и поставил перед полицейским. Тот ссутулился и навалился на стойку, повернулся спиной к широкому окну и чуть ли не вплотную прижал свой стакан к груди, чтобы его не было видно с улицы. Буль-буль-буль. И все дела.

Глядя через его голову, я видел тех двух парней. Они стояли на противоположной стороне улицы перед магазином мужской одежды и болтали как обычные парни.

- Я на минутку, - сказал я.

- Давай, Чарли, я удержу крепость, - пообещал Циккатта. И опять принялся за свое: буль-буль-буль...

Я подошел к концу стойки, поднял откидную доску, прошмыгнул мимо музыкального автомата, кегельбана и дверей туалета и прошел через дверь с надписью "входа нет" в подсобку, до потолка заставленную ящиками с пивом и виски. Уж чего-чего, а изобретательности мне не занимать.

Я включил в подсобке свет, проверил, заперта ли задняя дверь на оба замка и засов, закрыты ли на двойные задвижки все три окна. Порядок. Оставив свет гореть, я вернулся в зал. Патрульный Циккатта стоял у дверей, ведущих на улицу.

- Ты забыл закрыть кассу, Чарли, - сказал он и махнул в её сторону своей дубинкой для ночных дежурств.

- А ведь верно, - ответил я. - Спасибо вам огромное.

- Когда-нибудь напросишься, обчистят тебя тут, - предупредил Циккатта. - Ну, ладно, Чарли, спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - сказал я.

Он вышел, и я тотчас запер за ним дверь. Двое парней по-прежнему стояли на той стороне улицы. Патрульный Циккатта побрел по тротуару, вертя пальцами дубинку. Он уже успел наловчиться и теперь не ронял её на каждом шагу, как бывало раньше.

Я выключил неоновую рекламу пива в витрине и двинулся по узкому длинному залу обратно к стойке. Там я погасил лампы, дававшие рассеянный свет, и теперь горели только огоньки на полках. Им предстояло гореть всю ночь напролет. Я оглядел погруженный в полумрак длинный зал, посмотрел сквозь стекла витрин на улицу и увидел, как двое парней перешагнули через бордюр и направились по мостовой в мою сторону. Машин на улице не было, людей тоже - только эти два парня.

Я вошел в освещенную подсобку и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Я слышал стук своего сердца, как будто оно билось прямо в ушах.

На втором этаже располагалась моя милая трехкомнатная квартирка. Гостиная, кухня, а между ними - спальня. Попасть сюда можно было только одним путем - по лестнице, ведущей из подсобки в кухню. Чтобы добраться до гостиной, надо пройти через спальню, что не способствовало созданию романтической атмосферы, когда мне случалось приводить домой девушку. Впрочем, я нечасто приглашал их наверх, так что большого значения это не имело. В конце концов, тут вам не мансарда какого-нибудь повесы, а уютная квартира с удобствами.

В нее-то я и поднялся. Зажег свет на кухне, потом щелкнул выключателем на лестничной площадке, погасив освещение в подсобке, закрыл дверь на лестницу и повернул ключ, оставив его в замочной скважине, дабы задержать бандитов, если им придет в голову вскрывать замок отмычкой. Хотя с чего бы им орудовать отмычкой, когда можно попросту разбить замок пулей?

Ну-с, что теперь? Ага! Я со всех ног бросился в прихожую, где стоял телефон. В квартире, по обыкновению, царил беспорядок: постель не заправлена, весь пол завален журналами, дверь из спальни в ванную настежь, и это просто безобразие: повсюду валяются трусы, носки и майки. Словом, обычный срач, который я вечно клянусь самому себе разгрести при первом удобном случае и все никак не разгребу. Однако сегодня, понятное дело, я не думал о беспорядке и даже не заметил его, а просто ворвался в гостиную, включая все светильники, какие попадались на пути, и быстро позвонил дяде Элу в его манхэттенскую квартиру на Восточной 67-й улице.

Понадобилось семь звонков, я считал. Мой дядя Эл, известное дело, закипает от ярости. Еще бы - в такой-то час! Но даже он наверняка согласится, что у меня есть причины звонить.

Наконец он ответил. Я узнал его голос, сонный и раздраженный:

- ...ло? Что? Кто, черт возьми?

- Дядя Эл, - сказал я, - это я, Чарли.

Он мигом пробудился к жизни и стал безупречно вежлив.

- Альберта Гэтлинга нет дома.

- Дядя Эл, - твердил я свое. - Вы что, не слышите меня? Это я, ваш племянник Чарли Пул.

- Альберта Гэтлинга нет дома. Он уехал из города.

Да что же творится-то?

- Что вы несете? - воскликнул я. - Вы - дядя Эл, я узнал вас по голосу.

- Альберт Гэтлинг во Флориде, - ответил он. - И пробудет там по меньшей мере неделю. С вами говорит слуга.

- Позовите к телефону тетю Флоренс, - потребовал я. Не знаю уж, что нашло на дядюшку Эла, но тетя Флоренс мигом образумит его. Тетя Флоренс жена моего дядюшки Эла и сестра моей матери. Так что дядя Эл, в общем-то, и не дядя, а просто теткин муж.

- Альберт и Флоренс Гэтлинг во Флориде, - был ответ.

- Дядя Эл... - снова завел я, но он повесил трубку.

Вернее, это я подумал, что он повесил трубку. Но когда я позвонил снова, то не услышал ни гудков, ни каких-либо иных звуков. Трубка безмолвствовала, и я знал, что это означает. Это значит, что парни на улице перерезали провод, и я не могу никуда позвонить, чтобы позвать на помощь.

Что мне было делать? В голову пришла дикая мысль схватить на кухне сковородку, спрятаться за дверью на лестнице и - бум! бум! - оглушить их, когда они поднимутся наверх. Без толку. Я в этих "бум! бум!" - ни бум-бум. Даже если у меня хватит духу сделать им "бум! бум!" (а я, поверьте мне, слишком струхнул, чтобы прятаться за дверью на лестнице даже с пулеметом в руках), все равно это без толку. Потому что речь идет о простом недоразумении, и, как только оно разрешится, все вернется на круги своя, и будет полный порядок, как и раньше. Но лишь в том случае, если я не причиню вреда кому-нибудь из этих парней. Не убью и не контужу так, что беднягу увезут в больницу или ещё куда. Даже если это будет самозащита, даже если речь идет о недоразумении, в котором вовсе нет моей вины, у меня, один черт, возникнут трения с организацией.

Выходило так, что они могут в меня стрелять и делать что хотят, а я не смею причинить им ни малейшего вреда. Если, конечно, хочу вести прежнюю вольготную жизнь.

С другой стороны, я не смею просто сидеть сиднем и ждать. Если, конечно, хочу вести какую-нибудь жизнь вообще.

Ну, как же тогда быть?

К животрепещущей важности решения этого вопроса вдруг добавилась и животрепещущая срочность, поскольку снизу донесся грохот, означавший, что бандиты проникли в дом, выломав заднюю дверь. Они пойдут вперед с опаской, как делают всегда, но все равно через две-три минуты окажутся здесь, прямо передо мной. А если патрульный Циккатта вдруг заглянет в мою гостиную почти в три часа утра, это будет первый его визит такого рода.