Фредерик Дар - Беби из Голливуда Страница 2

- Сан-А! Если бы моя законная жена бросила меня, то, во-первых, она бы об этом сразу сказала, чтобы помучить меня, и, второе, она забрала бы свое барахло! Понимаешь? Ты ведь знаешь Берту! Она так держится за свои деньги и побрякушки, что вряд ли оставила бы их дома.

- Ты считаешь, она бы прихватила с собой всякие там кольца с серьгами, шубу из почившего козла, неполный севрский сервиз на двенадцать персон, - и все это только для того, чтобы один раз перепихнуться с каким-то типом? Нет уж, черта с два! Знаю я твою Берту!

Толстяк вдруг весь оживляется, как рисунок под рукой Уолта Диснея. Со страстью вырвав из носа волосок, он любезно выкладывает его на медный поднос, стоящий рядом с гардеробщицей, которая во все уши следит за нашим обменом мнениями, способными смутить ломового извозчика.

- Кстати, в прошлом году - чтоб тебя сориентировать во времени, когда у нее была кишечная недоходимость...

- Непроходимость! - поправляю я.

- Ну да, я и говорю, так вот, она попросила меня принести ей в больницу коробочку с драгоценностями, золотые монеты и еще лопаточку для торта, потому что у нее серебряная ручка. Боялась, видишь ли, что я воспользуюсь ее кишечной неотходимостью и сопру эти вещи... Просекаешь ход ее мыслей?

Этот последний аргумент повергает меня в задумчивость.

- Ну и что? О чем ты, собственно? - спрашиваю я в нерешительности.

Берю бессильно воздевает руки, которые тут же падают вдоль туловища. Из зала раздается взрыв аплодисментов, заглушающий последний душераздирающий си-бемоль в исполнении детского хора.

- Так вот я не знаю, что думать, почему и пришел к тебе, - канючит Толстяк, - мы теряемся в догадках...

- Кто мы?

- Как кто? Альфред и я. Пойдем со мной, он ждет в машине.

Без всякого энтузиазма я плетусь за своим погибающим коллегой.

И действительно, в машине сидит парикмахер в состоянии еще более удрученном, чем Берю. Я его знаю, поскольку неоднократно встречал по разным причинам у Толстяка. Индивидуум, не имеющий большого общественного значения. Щуплый, бесцветный, есть в нем что-то от понурой дворняжки. Он устремляется ко мне навстречу, хватает за руку, трясет и, задыхаясь от распирающих его чувств, с жаром бормочет:

- Ее нужно найти, господин комиссар... Очень нужно!

Ах бедняги вдовцы! Я им очень сочувствую. Они погибнут без своей бегемотихи. Их мир в одночасье поблек и опустел. Тут уместно заметить, что мадам Берю в принципе занимает много места! Физически! Я так думаю, бедолаги должны работать посменно, чтобы довести до экстаза свою драгоценную Берту. Убийственное занятие - работа на износ!

Цирюльник пахнет керосином. Правда, керосином под названием "Роша", "Шанель" и еще чем-то вроде того. Он льет одеколоновые слезы, а когда сморкается, впечатление, будто вам под нос суют охапку гвоздик.

- Наша бедная Берта! - всхлипывает мастер по стрижке волос и намыливанию щек. - Как вы думаете, господин комиссар, что с ней могло приключиться?

- Ты оповестил "Розыск членов семьи"? - спрашиваю я Толстяка.

Поникшая Гора трясет макушкой.

- Ты что, упал? Ты думаешь, я, полицейский, пойду хныкать перед коллегами, что, вроде того, моя половина бросила меня!

Половина! Он еще и плохо видит, мой друг Берю! Скажем так - три четверти, и больше не будем об этом!

Из зала доносится выворачивающее желудок наизнанку завывание скрипки. Поскольку программа точь-в-точь как в предыдущие годы, я знаю, сейчас адъютант Нудье вдохновенно прогнусавит романс "Пусть плачет моя душа" из трех куплетов и протокола.

Надрывный для нормально сконструированных ушей романс повергает соломенных вдовцов во вселенскую скорбь.

Я подавляю улыбку и стараюсь выглядеть профессиональным полицейским.

- Послушайте, господа, кто из вас видел мадам Берюрье последним?

- Альфред! - заявляет покинутый законный муж без тени сомнения.

- Рассказывайте! - обращаюсь я к мастеру опасной бритвы.

Он осторожно чешет затылок.

- Я... Гм... Значит, понедельник мой день...

- Знаю, день величия и славы. Так!

Цирюльник немного конфузится. Имея интеллектуальный уровень много ниже уровня моря, он тем не менее через туман сарказма догадывается о моем глубоком презрении.

- Я видел мадам Берюрье после обеда...

- Она приходила к вам?

- То есть...

- То есть да или то есть нет? Толстяк трогает меня за руку.

- Не дави на Альфреда, - бормочет он. - Видишь, парень и так убивается!

Профессионал расчески и ножниц поднимает на меня заплаканное лицо, которое напоминает о несчастных гражданах Кале, протягивающих толстому злому королю ключи от своего города (кстати, если бы они заблаговременно объявили Кале открытым городом, им бы не пришлось этого делать).

- Да, - невнятно бормочет он, - Берта приходила выпить со мной кофе!

- В котором часу она ушла от вас?

- Примерно в четыре...

- Похоже, вам пришлось приналечь... на кофейник.

И вновь Толстяк призывает меня к деликатности. Складывается впечатление, будто Берю беспокоится о душевном равновесии своего коллеги по семейной жизни больше, чем о своем собственном, и готов выпить за него расплавленный свинец, если, конечно, потребуется.

- Она ушла одна?

- Конечно.

- Но вы могли ведь и проводить ее?

- Нет, я ждал представителя фирмы, торгующей новыми сушилками по принципу катализа с двусторонним трением...

- Уходя от вас, она не намекала, куда направляется?

Альфред задумывается, уставившись в одну точку своими опухшими глазами.

- Да, она говорила, что пойдет на Елисейские поля купить ткань...

- Точно-точно, - спешит вставить Толстяк. - Она и мне говорила об этом за завтраком... Ей приглянулся какой-то баптист цыплячьего цвета с рисунком "куриная лапка"...

- Ив каком магазине она собиралась приобрести этот курятник?

- В "Коро", кажется...

Секунду я соображаю, затем оттаскиваю Берю в сторону. Мы оказываемся прямо под окнами концертного зала, где инспектор Скрипюш, следующий номер программы, отрывает внутренности своей скрипке.

- Скажи, Толстяк, ты доверяешь своему другу Альфреду?

- Как самому себе, - уверенно подтверждает удивительный синтез рогоносца и нежного мужа.

- Знаешь, у парикмахеров иногда бритва в рукаве... И они ей пользуются не по назначению. Не думаешь, что он развлекся, расчленив твою Берту?

Честно говоря, я тут же отбросил эту мысль. Для того чтобы расчленить такую колоду, нужна не бритва, а газовый резак!

- Ты что, спятил? - кипятится Берю. - Альфред - и замочил Берту? Зачем бы ему это делать?

- Из ревности.

- Это конечно. Но только из ревности убивают, когда есть противоречие в любви! А тут где ты видишь противоречие?

Он умолкает, поскольку смущается сказанным...

- Может, твоя жена изменяет вам с кем-то третьим? - подсказываю я, чтобы вывести Толстяка из транса.

Берю приосанивается, опухшее лицо приобретает осмысленное выражение. Словно почувствовав торжественность момента, скрипач грянул Моцарта.

- Ну нет, за кого ты принимаешь нашу Берту? За шлюху? - возмущенно выдыхает Берюрье.

Все, баста! Вполне достаточно для пока еще нормальной головы комиссара Сан-Антонио.

Я посылаю своего напарника в выражениях, о которых вы должны знать, если хоть чуть-чуть интересовались фольклором.

- Знаешь, Берю, осточертел ты мне с вашей коммунальной старушкой... Чего ты ждешь? Чтобы я научил тебя твоей же профессии? Ты рогат, но от этого не перестал быть легавым. Пошевели задницей, чтоб отыскать свою милую! Поспрашивай в доме, где живет твой брадобрей. Сходи в магазин, покажи фотографию Берты, может, кто-то ее видел. Такая, как она, надолго запоминается...

Берю лезет в карман и достает страшно замусленный окурок. Повертев в руках и не найдя лучшего применения, Толстяк сует его в рот и прикуривает, подпалив при этом волосы в носу.

- Ладно, думаю, ты прав, Сан-А. Пойду поспрашиваю...

- Вот и отлично. И проведи расследование, будто ты его не для себя делаешь!

Чтобы придать бедолаге уверенности, я шлепаю его пониже спины.

- Попозже я зайду к тебе.

- Спасибо, Сан-А, ты настоящий друг!

Он садится в машину рядом со своим собратом, и оба исчезают в плотном облаке выхлопных газов.

Я пробираюсь снова на свое место как раз в тот момент, когда два ангела-хранителя в униформе затягивают тирольскую песню. Их дуэт смахивает на работу двух компрессоров с автоматическим отключением.

Совсем изволновавшаяся маман спрашивает:

- Что случилось?

- Берюрье примчался за советом... Хотел узнать, как вновь обрести супружеское счастье.

Привыкшая ко всему Фелиция вздыхает:

- Ах, бедняга!

Но тут мое внимание сосредоточивается на ноге соседки слева, чья изящная туфелька вступила на полу в контакт с моим башмаком. Очень милая брюнетка, заслуживающая самого пристального внимания.

Представители от каждой пары нашей обуви знакомятся. Ее представитель из магазина "Манон", а мой из "Байи". Родителями ее делегата были яловые телки, а моего - парочка нильских крокодилов. Но несмотря на наследственный антагонизм, они просто созданы, чтобы поладить.