Адам Даймен - Шпион поневоле Страница 2

В данный момент я живу с Вероникой. Ее полное имя Вероника Лом.

Мой рост - чуть выше 6 футов, а вес - между 160 и 175 фунтами, в зависимости от того, сижу я на диете или нет. У меня светлые волосы и серые глаза - женщины не считают меня особо привлекательным. Я немного изучал восточные единоборства, и это привело меня к выводу, что лучше иметь пистолет и находиться как минимум в двадцати футах от противника. Наконец, у меня есть спортивная машина "MGB", и в данный момент я восстановил права пилота, полученные ещё в молодости, но просроченные из-за отсутствия интереса к полетам.

Время - 10 часов утра. Промозглый декабрьский день с дождем, заливающим Лондон, как серая вода из сточной канавы. Год 1966. Рука Судьбы, философское понятие, к которому я отношусь с нервным презрением, снова протянула мне Руны Смерти.

Капли дождя густо усеяли мой плащ, пока я выбирался со стоянки. Я бережно повесил его на батарею, надеясь, что тепло не испортит чудесный синтетический блеск. На подносе с пометкой "Входящие" лежали три письма, а в центре стола - маленькая розовая карточка. Я знал, что это послание от моего драгоценного босса. Он все пишет на розовых карточках. Слава Богу, послание было коротким. Иногда на него находит литературное вдохновение, и он исписывает тонны бумаги для моего руководства, а почерк его оставляет желать лучшего. "Зайди ко мне", гласила записка.

Я извлек щетку и расческу из ящика письменного стола и причесался, глядя в зеркало на стене. Потребовалось шесть недель пререканий и записок в четырех экземплярах, прежде чем я стал это проделывать, так что, естественно, теперь этим горжусь. Уничтожив парочку угрей (появившихся из-за отсутствия солнца с прошлого апреля, когда у меня был месяц отпуска) и приведя в порядок серый фланелевый костюм, я покинул свою нору и направился в центральный офис, где работали две секретарши из отдела Службы безопасности. Одну из них, рыжеволосую девицу с плохими зубами, зовут Эврил. Сколько себя помню, она всегда работала в отделе. Подозреваю, что она увлечена Стаффордом, - а иначе почему не увольняется? Однако надо отдать должное старушке: у неё отличная фигура, особенно для тех, кто ценит женщин грудастых, а однажды, когда я сопровождал её в прошлом июле в пустой офис, она выказала и массу других талантов. Между собой мы поддерживаем дружеские отношения с примесью надежды на будущее.

Ее помощница, прекрасный образец роста бюрократии (работы для них обеих явно не хватает), ещё отвратительнее. Восемнадцатилетняя простушка, с головой, забитой всякой ерундой. Единственной темой разговоров служит ей хит-парад и его участники. В первую же неделю работы она повесила на стену офиса плакат группы "Трайб", чьи участники сочетали прически "под Христа" с потреблением ЛСД. Впервые мы со Стаффордом были едины во мнениях, и через час этого плаката на стене уже не было. В довершение ко всему у этой плоскогрудой девчонки попка подобна мешку с влажным цементом, а ноги, как шпалы, выпирают из-под ужасающей коллекции мини-юбок. Кстати, зовут её Джун.

- Привет, дорогуши, - промычал я, проходя мимо.

- Ты опять опоздал, Филипп. - (Это Эврил.)

- Видел вчера вечером парад звезд? - (А это Джун.)

Я не обратил на них внимания и постучал в дверь Стаффорда. Оттуда донеслось бурчание, и я вошел. Стаффорд сидел, погрузив свои армейские усы в папку с толстой обложкой. Он поднял глаза, привычно изобразил взглядом разочарование от того, что пришел какой-то ничтожный тип, и закрыл папку.

- Садись, малыш.

Я элегантно сел на стул для посетителей с прямой и жесткой спинкой, который очень бы понравился гестапо в качестве орудия пыток, и взял из вежливости протянутую пачку "Плэйера". Сам я в то время курил турецкие. Они легче и, говорят, не такие канцерогенные.

- Кажется, у тебя есть поклонники на стороне, Филипп. Прошлым вечером мне позвонил некто, скажем так, из государственной службы. Он хочет тебя видеть и заказал разовый пропуск на твое имя в его личную башню из слоновой кости. На два часа сегодня.

Я могу назвать массу новостей, от повышения курса моих акций на два шиллинга до поражения вьетконговцев во Вьетнаме, которые доставили бы мне большее удовольствие. Потому что если что и приводит меня в дрожь, так это государственные органы разведки, интересующиеся мной. Я не хочу становиться профессионалом - считаю, что это слишком трудно для меня, любителя. И поверьте, звонок из Министерства никогда не предвещает ничего хорошего.

- Что им на этот раз нужно?

Стаффорд стряхнул с костюма пепел и уставился в окно проницательным взором честного солдата. Это означало, что он собирался соврать.

- Понятия не имею, малыш. - Он перебросил через стол мне пропуск. Возьми это и сходи к ним. Парня, что звонил мне, зовут Руперт Генри Квин, и, как я слышал, он толковый мужик.

Захватив с собой этот картонный ключ к своей судьбе, я вернулся в свой офис. На карточке была надпись "Только на один день" и масса цветных завитушек, чтобы обескуражить неопытных любителей подделывать документы. Мое имя было вписано ручкой, равно как и сегодняшнее число, а на гербовой печати красовалась неразборчивая закорючка. На обороте кто-то написал карандашом адрес: "6-й отдел (NC/NAC), через Министерство труда, "Саффолк Хаус", улица и номер. Я проверил, с собой ли паспорт, зная по опыту, что вахтер захочет сверить его с пропуском, и вышел. Мой макинтош и не думал высыхать, а в машине вода с него наверняка зальет брюки. По крайней мере сегодня мне не надо будет возвращаться и я смогу перекусить не за свой счет - и не в ведомственной столовой, где еда такая, что неандерталец подумал бы дважды, прежде чем ею воспользоваться.

Сквозь сальные разводы на ветровом стекле автомобиля Лондон выглядел уныло: мутные потоки дождя, грязные здания и бледные люди, шныряющие под зонтами, как крысы, рыщущие от норы к норе. Даже отличный ланч у "Каспара" за счет "Б. Э. Х. Т." (6 фунтов 5 шиллингов) не привел меня в нормальное настроение. Так, пустая трата денег. Когда чертово государство напускает на меня свои чары, меня не вдохновит даже гарем старлеток. Я оставил машину у "Каспара", дав фунт служителю. В таком настроении мне не хотелось колесить по Лондону. Одно неверное движение другого водителя довело бы меня до слез. Фактически я просто трусил.

Я расплатился с таксистом возле "Саффолк Хаус", новенького здания из бетона и стекла, построенного в память о несчастном налогоплательщике, который без колебаний платит за подобную современную ерунду. Внутри, в стеклянной конторке сидел администратор, без сомнения, казарменный простофиля. Я пропихнул свой пропуск через щель между стеклом и столом, а вслед за ним и паспорт, прежде чем он об этом попросил.

- Спасибо, сар (вместо "сэр"), - отчеканил он.

Пока он звонил по телефону, я бродил по мраморному полу вестибюля. Затем вернулся к его будке из армированного стекла.

- На лифте до седьмого этажа, сар. - Он отдал мне пропуск и паспорт.

Лифт поднял меня вверх, но я чувствовал себя спускающимся в ад. Лифт остановился, и я вышел прямо в маленькое фойе, оформленное в спокойных матово-серых тонах и дополненное ковром в тон. В наши дни парни из разведки так поглупели, что приглашают профессиональных декораторов, чтобы отделать свои комнаты пыток. В фойе находился ещё один страж, на этот раз прилизанный тип, прямо выпускник Итона или Оксфорда, и сидел он в такой же коробке из армированного стекла, на месте, где правительство обычно демонстрирует свой страх перед подданными. Я протянул ему свои документы и он снял трубку одного из телефонов.

- Тут к вам мистер Макэлпен, директор. - Трубка издала приглушенное бормотание, и он положил её на рычаг, милостиво сообщив: - Сейчас за вами спустятся.

Подтверждая его слова, открылась раздвижная дверь и появилась средних лет женщина.

- Прошу вас сюда, мистер Макальпин.

Я наклонился, чтобы сказать кое-что типу в стеклянной будке.

- Я бы не стал носить старый школьный галстук с этой рубашкой, заметил я. - Цвет Итона на красной шотландке означает в определенных кругах "я голубой". - Это было ложью, но я знал, что ему это неведомо. Девичий румянец вспыхнул на его детском личике, и это навело меня на мысль, что мое дикое предположение небезосновательно.

Женщина провела меня по нескольким коридорам, выдержанным в мягких пастельных тонах, и подвела к красивой двери испанского дуба с золотой надписью "Директор". Постучав, она впустила меня. Комната была примерно тридцать на тридцать. Толстый ковер, на оранжевых стенах пара современных рисунков, стол, похожий на палубу авианосца, два стеллажа с папками, суперсовременная вешалка из нержавеющей стали, кожаный диван, журнальный столик с последними номерами "Вог", "Плейбой" и "Тайм", а за столом возле большого окна - человек, к которому я пришел.

- Филипп Макальпин, - он произнес это, словно какое-нибудь божество. Присядь, дружок.