Марк Фурман - Концерт в криминальной оправе Страница 2

… Почти обнаженное тело девушки, припорошенное белым, лежало у мусорных контейнеров во дворе просыпающейся девятиэтажки. Редкие снежинки таяли, едва коснувшись кожи, мелкой солью оседали на спущенных ниже колен темных колготках. Свитер и джинсы валялись рядом, разорванный бюстгальтер застрял меж ветвей сухого кустарника.

— Осмотр надо бы провести поскорее, — озабоченно произнес следователь. — Через полчаса здесь такая толпа соберется… Как рассветет всё вокруг, а пока опишем труп.

Городницкии стал диктовать свой третий протокол. На шее, повыше левой ключицы он заметил два кровоподтека, приоткрыв глаза, увидел в конъюнктивах красноватые точки кровоизлияний. Причини смерти стала ясна: асфиксия от удавления руками, похоже девушку еще и изнасиловали.

Мелькнула в сознании привычная мысль: «Сейчас надо бы ничего не упустить». В крепко сжатом правом кулачке он разглядел несколько темноватых волосков. Сняв мешавшие перчатки, Виталий Борисович извлекал их по одному, разжимая сведенную судорогой кисть, и, прикрывая от ледяного ветра, опускал в конверт, который держал криминалист Безродный. В руке обнаружилось четыре волоса, меж ними толстая, до десяти сантиметров длиной, шерстяная нить темно-синего цвета.

— Из свитера или шарфа, может вязаной шапочки, — оценил находку Безродный. — При наличии подозреваемого стопроцентная улика.

Измерив термометром температуру тела и произведя расчеты, Городницкий предположил, что смерть девушки наступила в промежутке между часом и двумя ночи. Эти цифры следователь тоже занес в протокол.

Теперь, когда экспертная часть осмотра завершилась, Виталий Борисович выбросил использованные перчатки в контейнер, уложил термометр в чемодан. Забравшись в салон передвижной кримлаборатории и отогреваясь на заднем сидении, он стал наблюдать за происходящим.

…Рассвело, когда его привезли на Завадского. Городницкий охватил озябшими руками горячую батарею, задвинул под стол фибровый чемоданчик. Если исходить из экспертной статистики, план по крутым происшествиям оказался перевыполненным на несколько дежурств вперед. Но, предполагая, что день еще впереди, он суеверно постучал носком по чемодану: если примета сбудется, авось все-таки пронесет…

Раздеваясь, он почувствовал ноющую боль в спине и, преодолевая скверные шалости давнего радикулита, нырнул под одеяло. Едва ощутил расслабляющее тепло, как сон охватил усталое тело. Он вошел в него сладостно и легко, как в детстве, отсутствие ощущений о котором Городницкий стал воспринимать все сильнее и болезненнее, словно опасаясь груза прожитых лет и надвигающейся старости.

Отоспавшись, он приободрился и взялся за телефон. Вчерашние события беспокойной ночи вновь напомнили о себе. По опыту судмедэксперта он знал, что убийства раскрываются либо сразу, в первые-вторые сутки, даже считанные часы, либо переходят в «висяки». Тогда все усилия оперов и сыщиков растягиваются на месяцы без каких-либо ощутимых результатов.

Придерживаясь очередности событий, он позвонил в Ленинский райотдел, потом набрал номер Фрунзенского РОВД. Однако, ничего утешительного ему не сообщили.

— Работают ребята, — коротко отозвался дежурный того отдела, что продолжал носить звонкую фамилию вождя революции. — Пока ночных таксистов и водителей скорой отрабатываем…

— Наши сейчас бар «Старая сова» прочесывают, — ответили из Фрунзенского. — Там до двух ночи дискотека гремела. Установили, что потерпевшая оттуда домой возвращалась. Есть вроде бы одна ниточка за нее и ухватились.

«Держи меня веревочка, держи…», — мелькнул в памяти знакомый мотивчик. Обычно он начинал звучать для него в сложные мгновенья и теперь преследовал Городницкого с момента, когда он, сорвав использованные перчатки, выбросил их в контейнер. Выходит время наступления смерти — около двух ночи он определил достаточно верно.

После служебных разговоров мысли о предстоящем концерте вновь овладели Виталием Борисовичем. Начал он с Коли Шипковского.

— Я только с лыж и Загородного парка, — бодрым голосом сообщил приятель. — Аппетит зверский и рюмку пропустил. Концерт говоришь? Что ж, вечером я свободен. Сосну часок и сразу к тебе. Не сумневайся, старик, к пяти буду как штык.

… Рядом с входом в филармонию, прячась за прозрачно-голубоватой стеной от холодного ветра, переминались с ноги на ногу несколько человек, хотя он ожидал лицезреть небольшую толпу. Но билетов, как и следовало ожидать, тоже не было. В некоторой растерянности Виталий Борисович направился к троллейбусной остановке, надеясь стрельнуть лишний с рук, как тут его окликнули. Оглянувшись, он увидел режиссера телевидения Вадима Захарчука, в прошлом месяце сделавшего репортаж о работе судмедэкспертов. Так, на правах телевизионщика, через служебный вход его и провели на концерт. Впрочем, небезвозмездно: Захарчук, уже знавший о криминальных городских событиях, в виде ответной услуги договорился о встрече на послезавтра.

Городницкого пристроили на скрипящем стуле рядом с телекамерами. Во Владимире многие знали его и, будучи по натуре несколько стеснительным, он чувствовал себя неуютно, хотя понимал, что волею случая оказался на столь видном месте. Но — спасибо судьбе, иного выбора попросту не было.

На какие-то мгновенья он ушел в себя, аплодисменты оторвали его от раздумий. Зураб Соткилава был уже на сцене. Ослепительный косой луч выхватил из полумрака плотного брюнета в элегантном смокинге, с улыбкой на смуглом оливковом лице. Легким движением ладони артист успокоил публику, и тут же необычайной красоты голос заставил вздрогнуть переполненный зал.

Виталий Борисович, отойдя от событий и тревог дежурства, целиком растворился в чарующих звуках музыки. Итальянское бельканто, стремительной ласточкой рвавшееся вверх и выше, мягко сжало сердце, расслабило и успокоило его больную душу. Соткилава пел щедро, не скупясь, словно богач, черпающий из бездонной сумы звонкие червонцы и рассыпающий их золотым дождем. Не пользуясь микрофоном, он легко и вдохновенно брал высокие ноты. Почти каждую песню или оперную арию певцу, с доброй понимающей улыбкой, приходилось исполнять «на бис»…

Время для Городницкого словно остановилось, он чувствовал себя счастливым и молодым. Калейдоскопом закружились в памяти дорогие сердцу места и люди: незабываемый, как сказка из его детства, послевоенный Кишинев, мама и отец, покоящиеся под мраморными плитами на холмистом кладбище, над ослепительно-белой в солнечных лучах Хайфой, море, много моря, синего и зеленого, как в прозе Грина, не имеющего границ и горизонтов, дочери, с их волнениями и тревогами, внук Сашенька, уже успевший спеть в хоре мальчиков ту же «Аве Мария», что он слушал сейчас, но почему-то отказавшийся пойти на концерт…

Пока Виталий Борисович от филармонии добирался до работы, мелодии были с ним и внутри его. Когда же он увидел за плотно задернутыми шторами освещенные окна экспертизы, они отдались, будто чем-то напуганные, перелетевшие на безопасное место птицы. Они выкурили с Шипковским по сигарете, перебросились фразами о минувших событиях.

После ухода товарища Городницкий включил телевизор. Не особо внимательно он прослушал сводку новостей: заседание Думы с очередным шоу Жириновского, рейтинги политиков, рвущихся в президенты, очередное похищение в Чечне, крушение поезда в Альпах, сенсационное выступление кукольного городского театра с Володей Миодушевским в Париже… Если исключить весьма приятный последний факт, остальные события казались происшедшими на другой планете, в сравнении с их Владимиром.

«Четверо погибших за неполные сутки», — подумал он, глядя на мерцающий экран. — Из них две смерти не случайные, как в «Камазе», а убийства — жестокие и криминальные». Усилием воли Виталий Борисович, попытался в который раз заставить себя отключиться от всего, что волновало и тревожило, будь он трижды проклятый воспаленный мозг, прокручивающий как в повторной киноленте трупы и места происшествий.

По опыту и из разговоров с коллегами он знал, что после работы судмедэксперты стараются забыть о ней, переключиться на нечто, не связанное с профессией. Страшные, воочию, не из фильмов ужасов, а с мелко-натуралистичными подробностями и людской кровью события, трупы на секционном столе, когда рядом с розово-нежным девичьим соском видишь черный провал огнестрельной раны или вдруг находишь горошину, проглоченную ребенком, вызвавшую мгновенную остановку дыхания, конечно же, требовали разрядки. Способов, казалось бы, множество — от семейных забот, нередко изнуряющих почище холодного морга, до чтения непритязательных детективов, бани, рыбалки или футбола. Однако, на практике большинство из них не давали нужного эффекта. Ведь не в Норвегии или Германии живем, где экспертами серьезно занимаются психотерапевты и психологи. Когда же становилось невмоготу, большинство врачей его круга пили успокаивающие и транквилизаторы, но куда чаще, в качестве способа снять стрессы — разбавленный водой медицинский спирт.