Диана Кирсанова - Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин Страница 2

– Верю. Но знаешь что, давай остановимся на том, что я поверю тебе на слово…

Она помолчала. Посмотрела на меня на этот раз щелками глаз – о, как быстро они сузились! Отвернулась, очень по-деловому взяла со стула свои колготки, юбку, блузку, подняла с пола туфли на высоких каблуках. Ни слова не говоря, прошла мимо меня в ванную, громыхнула задвижкой, как будто я мог передумать и ворваться следом.

А вернувшись оттуда уже при полном параде – в деловом костюме, надетом поверх белоснежной блузки, с аккуратно стянутыми в строгий узел волосами, – быстрым шагом подошла ко мне и отвесила смачную пощечину.

Рука у Марины, надо вам сказать, далеко не девичья. Я имею в виду удар. Почувствовав во рту солоноватый привкус, я осторожно исследовал языком зубы: по счастью, они оказались целы. Мне всего только повредили десну.

– Подлец, – спокойно, будто подводя итог научному исследованию, сказала Марина. – А я-то еще такого подлеца за человека считала… Ничего, ты еще пожалеешь!

– Ты принципиально не хочешь, чтобы мы остались друзьями?

– Да пошел ты!

– Жаль. Честное слово, Марин, я не хотел тебя обидеть. Ты мне всегда нравилась.

– Я сказала: ты еще пожалеешь!

– Ладно. Давай, я подвезу тебя до дома?

– Я сказала: иди ты к чертовой бабушке, – раздельно, сквозь зубы проговорила Марина.

И вышла.

Я немного постоял в коридоре, прислушиваясь – не екнет ли где-нибудь в сердце, не ущипнет ли за краешек мозга чувство, похожее на сожаление. Но ничего подбного не случилось.

Возникло другое чувство: ужасно не хотелось ехать отсюда, из гостиницы на краю Москвы, где Марина предпочитала проводить наши встречи, в свою холостяцкую квартиру одному. Я прикурил новую сигарету, взял телефон и медленно пролистал адресную книжку. Люба, Женя, Светлана… Катька. Стоп! А вот именно Катьку, с ее трогательным стриженым затылком и по-мальчишески длинными руками и ногами, я не видел сто лет.

– Алло!

– Кать? Привет.

– Привет. Это ты?

– Это я. А это ты?

Помолчали.

– Ты не звонил мне сто лет.

– Зато много думал. И все о тебе. Скажи, пожалуйста, о тебе кто-нибудь хоть разу думал целое столетие?

– Опять шуточки… Почему ты вспомнил обо мне именно сегодня?

– Устал думать и захотел увидеть тебя воочию.

– Поздно.

– Что?

– Я сказала – поздно. У нас с тобой все поздно. Я теперь другая. Совсем другая. Пока…

– Как это… Погоди! – закричал я, интуитивно поняв, что она собирается бросить трубку. – Катька!

– Ну?

– Что это за «ну»? Куда ты?

Она помолчала.

– Хорошо, я скажу, но только для того, чтобы ты знал. И все: запомни, от тебя мне ничего не нужно. Но у меня будет ребенок.

– У тебя?

– Да. От тебя.

Фу ты черт, да они просто сговорились сегодня!

– Ну? И что ты молчишь?

– А почему ты молчишь?

– А надо, чтобы я что-то сказал?

– Да нет… в общем-то, совсем необязательно.

– Гмхм… Ну что ж… Тогда спокойной ночи?

– Будь здоров.

В ухо полились частые гудки.

Некоторое время я стоял с трубкой в руках, чувствуя себя полным идиотом. Виноватым я себя не ощущал: у нас с Катькой были не те отношения, чтобы весть о ребенке, которого она зачала от меня, могла вызвать во мне чувство вины или – на выбор – ответственности за содеянное. Я даже не знал, что она перестала предохраняться. Но черт возьми! Раз уж такое случилось, надо же хотя бы обсудить!

Я снова набрал Катькин номер.

– Катьк, не бросай трубку. Послушай. Я понимаю: что бы я сейчас ни сказал, все равно буду выглядеть в твоих глазах подлецом и – как это у вас там говорится? – «такой же сволочью, как и все остальные мужики». – Я с шумом пододвинул табуретку и, сам того не желая, присел точно напротив расправленной постели, еще хранившей тепло Марининого тела. – Я действительно считаю, что ни в чем не виноват, тем более сама ты тоже не ставила меня в известность о своих планах! Но я хотел бы, чтобы ты четко представляла себе последствия.

– Я представляю.

– Катька, – мой голос невольно потеплел. Закрыв глаза, я мысленно взял в ладони ее лицо – узкое, скуластое, с чуть косящими черными глазами и кожей настолько нежной, что на ней всегда оставался след от любого прикосновения. Ох, Катька-Катька, ну зачем нам все это? – Катьк! Подумай, ты же сама, сама все разрушаешь… Разве нам плохо было вместе? Вдвоем? Мы же были прекрасной парой, мы были лучше всех, самые смелые, умные, красивые… Катя! Ну подумай еще раз, я же люблю тебя, дурочка!

– Я тоже люблю тебя… И его я тоже люблю…

– Ты не можешь любить «его»! «Его» еще нет, это только тканевое образование, ничтожное, ничего не соображающее – господи, даже названия для него нет, разве вот только что «зародыш», фу, какое отвратительное слово!.. «Зародыш»! Катька, ну ты же просто упрямишься! Повторяю еще раз: ребенок мне не нужен. А ты нужна. Всего одна операция, каких-то пять минут, она даже не болезненная, знаешь, сейчас медицина очень далеко продвинулась…

– Ты не любишь громких слов, и я тоже их не люблю, – сказала она, и я физически почувствовал, что меня толкнули в грудь, – нет, не ударили, а просто толкнули, чтобы я отступил с дороги. – Но выбор, который ты предложил мне, совсем невелик. Я беременна. И лишить ребенка можно либо отца, либо жизни. Я не убийца.

Я помолчал.

– Ну что ж… Это твой выбор.

– Да. И я рада, что он сильно отличается от предложенного тобой.

Распрощались мы очень вежливо.

В общем, у меня образовался свободный вечер. Вернее, небольшой кусочек такого вечера, потому что с тех пор, пока мы с Мариной занимались любовью (кстати, в постели она была столь же сильна и самоуверенна, как и в жизни), а потом выясняли отношения, а после я еще узнал много интересного от Катьки, ноябрьский сумрак сгустился настолько, что его уже следовало называть ночью.

Было прохладно, но все же теплее, чем обычно бывает в конце ноября. Листья с деревьев уже облетели, но погоды стояли сухие и безветренные – так что москвичи имели лишнюю возможность не «пересаживаться» раньше времени из плащей в утепленные пальто и дубленки. Для кого как, а для меня это имело значение: из-под курточек и плащей легче разглядеть ножку, прицокивающую каблучком по асфальту, и – если особенно повезет – коленку, так ладно обтянутую гладким чулком, а также ручку, изящно поигрывающую зонтиком…. Конечно, это не весна, когда разодетые и надушенные девочки, на радостях, что повыскакивали из шуб, трещат крыльями и порхают вокруг тебя, как бабочки в Панамском национальном заповеднике. Нет, весна – совсем другое дело… Но и осенью можно натолкнуться на девчонку, которая на некоторое время станет твоей судьбой…

Впрочем, размечтался я все равно напрасно. В такую темень нельзя разглядеть не то что ножку-ручку, но и в принципе какую-либо фигуру, особенно если этой фигуре пришла в голову недобрая мысль перебежать дорогу в неположенном месте!

А случилось именно это. Сосредоточенно глядя перед собой, я повел машину к выезду на шоссе, как вдруг – в темноте это было еле различимо – слева от ветрового стекла мелькнула чья-то невысокая фигура. Коротко ругнувшись, я резко затормозил, машину повело вправо, но тело пешехода уже потеряло равновесие и свалилось прямо под колеса. За секунду до того как нажать на тормоз, я увидел белую руку, на секунду взметнувшуюся перед моими глазами по ту сторону стекла.

– Твою мать!! – от души ругнулся я и выскочил из машины.

Столпившиеся у автомобиля люди – человека четыре – передали мне из рук в руки целую и здоровую правонарушительницу. Пухленькая, кругленькая, как пончик, девушка с вымазанным грязью и исцарапанным во время падения лицом, в съехавшем набок берете, в грязном пальто с разорванным рукавом стояла передо мной и неловко улыбалась улыбкой слабоумной.

– Цела? – Я в одну минуту расстегнул на ней пальто, так же быстро и никого не стесняясь ощупал руки, плечи, колени. – Ты что ж такое творишь, идиотка несчастная?! Если решила с жизнью покончить – тогда тебе к психиатру надо, а не на полосу встречного движения! Цела, я спрашиваю?!

– Ой, я ничего… Ой, я цела, спасибо… Ой, я нечаянно…

– Что тут случилось? – Голос, которым это было произнесано, не оставлял сомнения в том, что он принадлежит автоинспектору. Так оно и оказалось: бдительный страж, раздвинув толпу, стоял около нас и уже тянул из нагрудного кармана служебный блокнотик. – Давайте-ка по порядку, граждане. Итак: что случилось? Кто пострадавший? Кто виновный? Где свидетели?

– Да какие свидетели, какой виновный, – загудели вокруг. – Она, вот эта вот, малахольная какая-то… Стояла-стояла на обочине и вдруг как кинется! Да таких сажать надо! Дура она, товарищ лейтенант.

– Гм… Сержант! – поправил гаишник. – Дура или не дура, а факт нарушения налицо, и я должен запроко… запротро… тьфу ты!!! Запротоколировать! – с ненавистью выплюнул он. – Ваша фамилия?

– Любшин.