Анна и Сергей Литвиновы - За минуту до Нового года Страница 2

И этот олигарх – он тоже, конечно, ничего не сделает.

…А Павлик все что-то говорит и говорит.

– Так я напишу этому твоему профессору? Попрошу его связаться с Мухиным?

– Ох, Паш, да делай ты, что хочешь, – вздохнула я.

Приятно, когда тебе пытаются помочь – пусть и такие никчемные люди, как Пашка. Только ничего у него не получится. Зря я надеялась, что желание, загаданное под бой курантов, исполнится.

Новогодние каникулы прошли скучно – как, впрочем, и вся моя теперешняя жизнь. Сплошная череда пустых дней, когда просыпаешься, завтракаешь, а уже к полудню начинаешь ждать вечера. Того момента, когда тебя, наконец, сморит спасительный сон… Может быть, кто-то из моих собратьев по несчастью и умеет заполнять свое незрячее время, но лично я совершенно потерялась. Ведь все, что я когда-то любила – рисовать, готовить, рассматривать модные фасоны в журналах и магазинах, кататься на лыжах, строить мужчинам глазки, наконец, – теперь оказалось недоступно… Только и остается, что часами валяться в кровати, слушать музыку и, когда настроение становится совсем уж паршивым, рисовать. По памяти. Карандашом. Я не знала, что у меня получается – но рисовала все равно.

А в первый рабочий день (для меня столь же пустой, как и каникулы) случилось нежданное. Ровно в девять утра загремел телефон. Голос в трубке был женским. Незнакомым и очень деловым:

– Ангелина Аркадьевна? Вас беспокоят из Фонда Мухина. Скажите, у вас есть загранпаспорт?

– Д-да… – растерянно пробормотала я.

– Отлично, – равнодушным голосом откликнулась женщина. – Тогда мы вас оформляем на ближайшую возможную дату. Приготовьте две фотографии три на четыре и сегодня в течение дня ждите курьера – он отвезет документы на визу.

А сразу после позвонил ликующий Пашка:

– Ну, я же говорил тебе, что добью их?!

И уже через неделю я вылетала в Германию. Не верила в удачу до последнего момента. Даже когда привезли документы и верный Павлик перечел мне их все, до строчки – и приглашение от немецкого профессора, и оплаченную платежку на пребывание в клинике, и гарантийное письмо, что фонд Мухина обязуется оплатить все дополнительные медицинские процедуры, буде они потребуются… И пока чемодан собирала, опять же с Пашкиной помощью, тоже казалось, что все происходящее – розыгрыш. И даже когда такси несло меня в международный аэропорт, я по-прежнему думала: все происходит не со мной…

Павлик меня проводить, к сожалению, не смог, и в бестолковом, переполненном новыми для меня запахами и звуками Шереметьеве я совершенно потерялась. Это только в цивилизованной Европе инвалиду не дают пропасть. А у нас – толкали да шипели, что я под ногами путаюсь. Совершенно идиотская ситуация: что регистрация идет – знаю, и на каких стойках – тоже, а вот как их найти, не имею ни малейшего понятия. Спасибо, какая-то тетка, в которую я своим чемоданом врезалась, пожалела, обняла, заахала: «Да ты что ж, бедненькая, неужели совсем ничего не видишь?» Проводила до рейса на Мюнхен, самолично дотащила мой чемодан, да еще и на самолетных див напустилась: что, мол, свою пассажирку на произвол судьбы бросили? Регистраторша же за стойкой (я не видела – чувствовала) только плечами пожала. Буркнула: «А мы ее пасти не обязаны. У нас для инвалидов льгот нету».

Впрочем, оказалось, что льготы есть – только не для инвалидов, а для пассажиров бизнес-класса (фонд Мухина не поскупился). Как увидели регистраторши мой билет, сразу и проводник нашелся, и в зал какой-то особый меня проводили – ждать, пока не объявят посадку (по контрасту с остальными помещениями аэропорта, пахло здесь сладко – хорошими духами и свежей выпечкой). Я даже, как в старые, счастливые времена, в «дьюти-фри» заглянула и на ощупь нашла на прилавке бутылочку любимого «Бейлиса». Производители ликера дальновидными людьми оказались – позаботились и о нас, незрячих. Оснастили бутыль выпуклым, легко узнаваемым пальцами узором…

А в Германии все совсем хорошо пошло. Представитель клиники меня уже в самолетной «трубе» встретил, стоял рядом с пограничником. В обход всех очередей провел на паспортный контроль, получил мой багаж, помог забраться в совершенно бесшумный, плавного хода, лимузин… И в клинике меня принимали, будто в дорогом отеле – только приветственного коктейля не хватало (впрочем, вместо него поднесли травяной чай).

Диагностика тоже, не сравнить с российскими больницами, прошла быстро и безболезненно. У нас-то – каждое утро обход и, дай бог, по одному исследованию в день проводят, а начиная с обеда, лежи, бездельничай. Тут же у меня все время, с утра и до ночи, расписано было. Словно в прежние наполненные событиями времена, когда я из школы обычной мчалась в художественную и вечно торопилась… И организовано у буржуев все четко: таблички на кабинетах – на уровне плеча и шрифтом Брайля, а чуть-чуть растеряешься – тут же подскочат, доведут, подскажут.

Даже жаль стало, когда на третий день сообщили: ваш profile готов, завтра в восемь – консультация профессора. Того самого знаменитого Штайна, кто один во всем мире осмелился бросить вызов моей неизлечимой болезни.

Профессор оказался не по-немецки медлительным и каким-то совсем не европейским. От него даже пахло, словно в нашенском осеннем лесу: грибами и прелью. И вопросы он задавал вовсе не те, которых я ждала. Ни слова про мою болезнь – вдруг стал выпытывать, есть ли родители, в какой я живу квартире, да нет ли у меня родственников в Германии, хотя бы дальних. Я удивлялась, но отвечала. Что мамы не стало в прошлом году, а папы – и вовсе никогда не было. Что квартирка, по московским меркам, несерьезная, максимум тысяч за сто евро можно продать, и никаких немецких корней у нашей семьи, конечно же, не имеется…

Маститый доктор, я чувствовала, с каждым моим новым откровением все больше и больше мрачнел. А потом вдруг неожиданно и хлестко бросил:

– Скажите, фрейлейн Ангелина, кто будет оплачивать ваше лечение?

– Ну… – смешалась я. – Фонд Мухина, наверно…

– Речь идет о сумме в миллион евро, – жестко сказал врач. – Вы уверены, что они согласятся?

– Не знаю, – вздохнула я. – Но обследование они ведь оплатили…

– Это двадцать тысяч евро. Не сравнивайте. – По легкому колыханию воздуха я почувствовала, что профессор дернул плечом. Или сердито покрутил головой (я со своим относительно недолгим стажем незрячести еще не научилась разбирать такие тонкости).

А потом его голос вдруг потеплел. И зазвучала теперь в нем вовсе не немецкая страсть к подсчету денег, но какая-то очень русская, беспросветная тоска:

– Я был бы счастлив помочь вам, Ангелина. И обещаю употребить все свои силы и навыки, чтобы вас исцелить. Только вот с оплатой… Ох, если бы у вас в роду нашлась троюродная, какая угодно, немецкая бабка! Мы могли бы попробовать получить от нашего правительства хотя бы частичное финансовое покрытие…

– Нет у меня никакой бабки, – угрюмо буркнула я. И совсем уж бестактно добавила: – Только прадед мой… с вами на Курской дуге воевал.

– Ладно, Ангелина, – устало вздохнул профессор. – Я напишу свое заключение. Что вам – с определенной долей вероятности – можно помочь. Будем надеяться, этот ваш фонд вас не оставит. – И совсем тихо добавил: – По крайней мере, я буду молиться за это.

– А я, – вырвалось у меня, – когда поправлюсь, обязательно попробую вас нарисовать. Мне почему-то кажется: у вас очень необычное лицо… Такое… многоликое. Иногда доброе, совсем домашнее. А в операционной – конечно, совсем другое. Жесткое, даже злое. И глаза у вас синие. Я угадала?

– Нет, – усмехнулся он.

– Значит, вы просто обязаны меня вылечить, – парировала я. – Чтоб я могла не гадать, а увидеть своими глазами.

В конце концов, Мухин, как заверяет вездесущий «Форбс», давно миллиардер. И, коли уж он взялся мне помогать, неужели я не вымолю у него этого несчастного миллиона?..

Можно было просто ждать и надеяться на фонд, на профессора Штайна, на верного Павлика. Но я выбрала иной путь. Не пассивный, но деятельный. Решила не полагаться на чью-то милость, а бороться за свое счастье сама. Я всегда поступала так раньше, до своей злосчастной болезни.

Добиться аудиенции у Мухина действительно оказалось мне по силам – и уже через две недели после возвращения из Германии я, ужасно волнуясь, отправилась на встречу с великим человеком. Выглядела я… не знаю как. Наверно, неплохо. По крайней мере, Пашка меня всегда в этом уверял: «Ты чуть поправилась, но тебе это даже к лицу. И вид отдохнувший, потому что, наконец, высыпаешься». Ну а оделась я в любимый костюм, который когда-то выбирала еще сама, своими глазами. И на каблуки влезла, будем надеяться, на пути к монаршему офису мне не встретится какой-нибудь предательской выбоины в асфальте.

Секретарша даже спросила недоверчиво:

– Это вы, что ли, слепая?..

– Да. Вы очень любезны, – как можно небрежнее откликнулась я (хотя сердце заколотилось от обиды).