Жанна Свет - Роман Страница 2

Послышался рокот мотора и муж, поцеловав ее, укатил в аэропорт, оставив в полное ее распоряжение и эту ночь, и эту прохладу, сонную тишину и покой. Она посидела еще немного, глядя на Луну, но усталость заставила ее уйти спать.

Слегка ошеломленная быстротой перемены участи, она несколько дней приходила в себя, отсыпалась в ночной прохладе, упивалась холодной водой из артезианской скважины, морскими купаниями, а затем, обретя утерянную бодрость, наладила распорядок дня — свой и детей — с тем, чтобы получить от отдыха как можно больше.

Просыпались они на рассвете и шли в сопровождении псов по прохладному влажноватому песку к морю, которое было всего метрах в ста от усадьбы — светилось там жемчужным серовато-голубым светом, в котором все сильнее звучала розовая нота от выбирающегося из-за горизонта на волю солнца.

Вода была неподвижна, тишина стояла над пляжем, пустым и казавшимся от этого бескрайним, только они трое нарушали его утренний покой: делали зарядку, потом купались в прозрачной, не взбаламученной воде, а потом, окончательно проснувшиеся и освеженные бежали домой завтракать.

Свекор был важным человеком, генералом, но при этом инженером, крупным ученым, а потому смог выбрать исключительное место для своей дачи. Просторный добротный дом белого кирпича был обшит внутри деревом, хорошо держал тепло и прохладу, во всех комнатах стоял аромат смолы — обшивка была сделана из лиственничных досок, — был светлым и удобным. Стоял он на огромном участке, выходившем одной стороной в сторону шоссе, а другой — к морю.

Город был в каких-нибудь десяти минутах езды от поселка и был отгорожен от него скалистой грядой, в которой пробили туннель для шоссе, но которая надежно защищала поселковый пляж от толп курортников, почему он и был чистым и тихим.

На участке, обсаженном по периметру соснами, магнолиями и рододендронами так густо, что дома не было видно ни с шоссе, ни от пляжа, ни с соседних участков — даже крыша терялась в сплошной массе зелени и цветов — было все, что нужно для спокойной автономной жизни: своя артезианская скважина, богатый фруктовый сад, цветник, огород с теплицами и парниками, даже небольшой птичник, исправно снабжавший обитателей этого райского уголка свежими яйцами и мясом.

Кроме основного дома, имелись еще два небольших домика для гостей, устроенных таким образом, чтобы живущие в нем люди могли быть совершенно независимыми и отдыхали, не досаждая хозяевам и не чувствуя неловкости или стеснения.

Были на участке и летняя кухня, и площадка для шашлыков и застолий… В общем, приятно и спокойно можно было жить здесь, полноценно отдыхать и плодотворно работать. Алле даже пришло в голову, что может быть, оставить городскую жизнь, перебраться в такой же тихий уголок у моря, где можно было бы не тратить себя на ежедневную нервотрепку существования в мегаполисе.

Она понимала, что эта мысль ее совершенно бесплодна: дети были еще малы, учились в школе, а такой школы, какая была у них, здесь, конечно, не найти. Вот когда станут студентами, можно будет подумать на тему переезда всерьез: оставить им городскую квартиру — благо они очень дружили между собой и ужились бы в ней — а самим уехать сюда и здесь, в этой тишине, аромате и мерном шуме моря, придающем всей жизни четкий ритм, писать — умно и честно — замечательные книги, какие никогда не смогут родиться в деструктивном шуме и реве большого города.

Поначалу ее испугали размеры сада и огорода: она не представляла, как ей справиться с уходом за всем этим огромным хозяйством, но страхи ее оказались напрасными — все было предусмотрено самым наилучшим образом.

Трижды в неделю приходила женщина средних лет, чтобы сделать уборку в доме, постирать и погладить белье и одежду, а по понедельникам и четвергам являлась целая бригада садовников — убирала в саду, подрезала, полола, снимала созревшие фрукты и овощи, корзины с которыми оставляла возле летней кухни, так что Алла с детьми объедались свежими плодами. Она проявляла чудеса кулинарной изобретательности, но всего было так много, что, воленс-ноленс, пришлось заняться варкой варений и джемов, маринованием и солением. Работала она так рьяно, что очень скоро в кладовой исчерпался запас пустых банок, и пришлось ехать в город на приемный пункт стеклянной посуды — покупать недостающую тару.

В лодочном сарае были найдены удочки, в результате чего они стали подниматься еще раньше, чтобы застать утренний клев, рацион их пополнился свежекопченой рыбой — коптильня тоже наличествовала в хозяйстве, и освоили они ее быстро.

В общем, совершенно неожиданно для себя, она получила такой отдых, о котором можно было лишь мечтать.

Так, в трудах и отдыхе прошли неполных две недели.

В пятницу, возвращаясь с утреннего купания, они обнаружили, что во дворе кто-то сидит на подвесной скамейке.

Собаки заворчали и кинулись к сидящему человеку. Подойдя ближе, Алла с детьми увидели, что это девушка лет двадцати или около того. Собаки обнюхивали ее, порыкивая, но девица не выказывала страха или беспокойства. — сидела с ногами на скамейке и курила, задумчиво глядя на всех и не спеша поздороваться и объяснить свое появление. Рядом со скамейкой стояла большая дорожная сумка.

— Здравствуйте, — сказала Алла, — позвольте узнать, кто вы и чем мы обязаны.

— Привет, — последовал ответ, — я Зойка.

— И?

— Я к дяде Родиону и тете Лиде на лето приехала ( так звали свекра и свекровь Аллы)

— Меня никто не предупредил о вашем приезде.

— Серьезно? Во, блин, забыли, наверное! Я тетилидиной племянницы дочка, я каждый год почти здесь бываю.

Алла удивилась. Она была замужем уже двенадцать лет, время от времени тоже бывала в гостях у родителей мужа, но никогда не встречала ни племянницу свекрови, ни, тем более, эту ее дочку.

— Я даже не знала, что у Лидии Ивановны есть племянница, — сказала она, — никогда о вашей маме не слыхала и не встречала ее здесь.

— А! Они были в ссоре много лет, а теперь, уже года четыре, помирились. Вы же, вроде, за границей жили в это время — вот и не встречались с нами.

Осведомленность девицы удивила Аллу, но и успокоила: они, действительно, жили в одной европейской стране, где муж работал по контракту, было ясно, что чужой человек не может знать таких подробностей о ее жизни.

— Ну, хорошо, Зоя, пойдемте в дом. Вы, наверное, голодная с дороги, да и нам завтракать пора.

— Ой, чего это вы мне «выкаете», я это не люблю. Говорите мне «ты», я ведь младше вас. Я ужасно есть хочу! И душ принять, можно?

— Разумеется, можно. Ты хочешь в большом доме ночевать или в гостевом домике устроишься?

— А можно в гостевом?

— Как захочешь, выбор твой.

— Клево! Тогда я вот в этом устроюсь, — и она пошла к домику, до крыши заросшему плетистыми розами, белыми, розовыми и красными, которые превратили его в корзинку с цветами и благоухали на весь участок.

— Как устроишься, приходи к летней кухне — мы там едим, чтобы в доме не пачкать, да и вкуснее на свежем воздухе.

— Ага, хорошо.

Алла смотрела ей вслед, и что-то ей не нравилось, она сама не понимала что.

Девушка была маленькой и щуплой, выглядела недокормленной и даже слегка рахитичной — во всяком случае, именно такое впечатление оставляли кривоватые тонкие ноги, узкая грудь, почти не заметная под джинсовой курточкой, сероватая, неважного качества, кожа и такие же сероватые, жидкие волосы. Вообще, она производила впечатление ребенка из среды крепко пьющих простолюдинов: печать пьянства многих поколений лежала на ней.

Алла живо представила себе ее родителей — малорослый хилый отец, и такая же щуплая и невысокая, рано состарившаяся мать, оба с такими же, как у дочери, серыми жидкими волосами, плохой кожей и зубами, с грубыми, слишком большими руками и ногами.

Не вязалась эта девчонки с образом Лидии Ивановны — красивой и образованной дамы. Алле было известно, что Лидия Ивановна была совсем молоденькой, когда вышла замуж за будущего генерала, а тогда — просто выпускника физтеха. Были они очень дружны, помогали друг другу, результатом чего стали ее кандидатская степень и его докторская… Нет, странно было, что у свекрови такая родственница!

Но думать на эту тему было некогда: нужно было принять душ, накормить всех завтраком, и Алла отбросила тревожные мысли прочь.

После завтрака она забралась с вязанием в самую гущу рододендронов, в восхитительную тень, где уже давно устроила себе лежбище для отдыха в одиночестве. Вязание очень помогало думать, а подумать было о чем.

Один из псов лежал рядом с нею в густой траве и, казалось, крепко спал.

Звали его Рексом. С первого же дня после приезда Аллы он взял над ней шефство: весь день ходил за ней бесшумной тенью, скалил зубы на всякого, подозревавшегося в нечестивых намерениях по ее поводу, ночью спал под дверью ее комнаты и будил утром лучше всякого будильника — просто открывал дверь, нажав лапой на ручку, и тыкался носом в лицо спящей женщины.