Гарри Кемельман - В понедельник рабби сбежал Страница 2

— Новички! Они сидят там уже три месяца. И если они сомневаются, что правильно, а что нет, так есть люди, у которых можно спросить. Нет, в этом все их отношение. Они руководят, а я — просто служащий. Мой контракт, например…

— Он упоминал об этом? — быстро спросила она.

— Не упоминал.

— А ты?

— Я уже говорил им, когда он заканчивается, — сказал он натянуто, — и этого должно быть достаточно. Я что, должен выпрашивать его у них?

— Но ты работаешь без контракта.

— И что из этого?

— Значит, они могут тебя уволить. Пришлют за месяц уведомление о том, что в твоих услугах больше не нуждаются, и все.

— Не исключено. И я могу сделать то же самое по отношению к ним. Уведомить их, что ухожу. — Он озорно улыбнулся. — Даже соблазнительно.

— О, нет, только не это.

Он оставил радиатор и принялся расхаживать по комнате.

— А почему нет? Мне уже нравится эта идея. Что я теряю? Несколько месяцев в конце года? Если они до сих пор не заключили со мной контракт, это может означать только то, что они не намерены возобновлять его на следующий год. Почему еще они молчат? Почему еще они не пригласили меня посещать заседания правления? А сегодня — он просто сообщил мне, что они не собираются проводить общинный Седер. Я уверен, что именно это они и имеют в виду. На оставшуюся часть года я здесь для проформы — свадьбы, бар-мицва[9], проповеди по пятницам — а затем они скажут, что на следующий год планируют сделать замену. Так почему бы не опередить их?

— Они не сделают этого, — возразила Мириам. — У них ничего не выйдет. Мистер Вассерман и все твои друзья будут бороться…

— Но я не уверен, что хочу бороться. Почему я должен бороться? Сколько должно пройти времени, чтобы меня признали? Я здесь уже седьмой год, и почти каждый год в моей работе был какой-нибудь критический момент. Меня или пытались уволить, или делали что-нибудь такое, что не оставляло мне другого выбора, кроме как отказаться от должности. Я устал от этого. Условия работы не должны быть такими, чтобы человеку приходилось тратить свое время и энергию на то, чтобы сохранить ее. Силы должны уходить на выполнение работы.

— Но прошлое правление собиралось заключить с тобой пожизненный контракт, включая отпуск каждый седьмой год.

— Я слышал что-то в этом роде и, думаю, согласился бы, если бы они предложили, — задумчиво сказал он. — Хотя… так ли уж хорош пожизненный контракт? Он связывает меня, но не связывает их. В любое время, когда они захотят избавиться от меня, им надо только предложить что-нибудь из ряда вон выходящее, с чем я не смогу смириться, и мне придется отказаться от должности. Так ведь и было, когда я вынес раввинское решение по вопросу захоронения бедного Айзека Хирша, а Морт Шварц, который был тогда президентом, отменил его и задумал эксгумировать тело. И было это, если ты помнишь, на первом году моего пятилетнего контракта. У меня просто не было другого выбора, кроме как уйти в отставку.

— Но они ее не приняли.

— Прекрасно приняли бы, если бы не Горальские, перед которыми они выслуживались. А в прошлом году Бен Горфинкль прямо сказал, что собирается оплатить несколько остающихся месяцев моего контракта и уволить прямо в середине года.

— Да, но он и его друзья из правления думали, что ты настраивал их детей против родителей. Это была просто борьба за власть. Я уверена, что у них бы это не прошло. Твои друзья в правлении, Вассерман, Беккер и другие помешали бы этому.

— Но Вассерман и Беккер не помешали этому. Все, что они смогли сделать, это предложить мне работу в другой конгрегации[10], которую они собирались организовать. Я сохранил работу только потому, что дети Горфинкля и остальных оказались замешанными в ту историю с убийством. И тот же самый Беккер, кстати, организовал оппозицию в мой самый первый год и делал все, чтобы уволить меня, когда под угрозой была не только моя работа, но и моя голова.

— О, Дэвид, — укоризненно сказала Мириам, — это давняя история. Беккер с тех пор такой же твой сторонник, как и Вассерман. Ты, надеюсь, не обижаешься на него за ту оппозицию?

— Я не обижаюсь ни на чью оппозицию — ни Беккера, ни Шварца, ни Горфинкля. Все они хотели как лучше. Возможно, единственный, на кого мне следовало бы обижаться, это Джейкоб Вассерман.

Мириам посмотрела на него с недоверием.

— Вассерман? Но он был твоим другом с самого начала. Это он пригласил тебя сюда и поддерживал против любой оппозиции.

Рабби кивнул.

— Именно это я и имею в виду. Он был слишком добр ко мне. Может быть, если бы в тот первый год он присоединился к мнению большинства, я уехал бы отсюда и нашел другую работу в другой конгрегации. Может быть, я должен бороться за свою работу здесь потому, что я действительно не подхожу им. Если после шести лет мне все еще приходится воевать, может, это не то место. Может быть, другая конгрегация…

— Но они все одинаковые, Дэвид, — все пригородные конгрегации.

— Значит дело во мне, я недостаточно гибок, наверное. Может быть, я вообще не подхожу для раввината, по крайней мере, для руководства конгрегацией. Может быть, мне следует заняться преподаванием, или наукой, или организационной работой. — Он сел на диван и посмотрел ей в глаза. — Помнишь прошлый Песах, когда мы были уверены, что мне придется уйти; мы решили тогда, что вместо того, чтобы сразу же искать новое место, поедем в Израиль?

— И?

На его лице промелькнуло подобие улыбки.

— Так почему не сейчас? Если они могут послать мне уведомление за месяц, почему я не могу уехать, точно так же уведомив их?

— Ты имеешь в виду, оставить работу? — Она была явно потрясена таким поворотом.

— О, не обязательно ее оставлять. Я могу попросить отпуск.

— А если они не дадут?

— Я его возьму в любом случае. Я устал от этого места, сыт им по горло, не могу больше. Ты что, не понимаешь, что за шесть лет, что я здесь, у меня не было каникул? Летом хоть как-то поспокойнее. Религиозная школа закрыта, ни праздников, ни служб по пятницам… Но все равно остаются свадьбы, бар-мицвы, люди болеют и ждут, что я приду навестить их, другие приходят поделиться своими проблемами… Если бы не случайные уикэнды, мы вообще сидели бы как на привязи. Я должен уехать туда, где смогу побыть какое-то время наедине с собой. — Он улыбнулся. — А в Израиле тепло-о-о…

— А может, просто заказать трехнедельный тур? Посмотреть достопримечательности и…

— Я не хочу осматривать достопримечательности. Это или новые здания, или остатки старых, или дыры в земле. Я хочу пожить некоторое время в Иерусалиме. Мы, евреи, веками стремились в Иерусалим. Каждый год на Песах и в Йом-Кипур[11] мы говорим: «В следующем году в Иерусалиме». В прошлый Песах, когда мы так говорили, мы действительно имели это в виду. Мы действительно думали, что поедем туда, — по крайней мере, я. Прекрасно, теперь у нас есть шанс. Я не связан никаким контрактом.

— Но правление может расценить это как вариант отставки и отдать твое место…

— Допустим. И что? В нашем возрасте мы можем позволить себе попытать счастья.

Мириам с опаской посмотрела на него.

— И как надолго?

— А не знаю, — непринужденно сказал он, — три, четыре месяца, может быть, дольше — так долго, чтобы прочувствовать, что мы жили там, а не просто нанесли визит.

— Но что ты там будешь делать?

— А что там делают другие?

— Люди, которые живут там, работают. А туристы заняты только осмотром достопримечательностей…

— Если тебя волнует именно это — хорошо, я могу закончить статью об Ибн Эзре[12]. Я изучил источники, у меня есть все выписки. Единственное, что мне теперь надо, — свободное время, чтобы ее написать.

Он сейчас был удивительно похож на маленького Джонатана, когда тот просит о чем-то особенном, какой-то особой привилегии. Она чувствовала, что он этого страшно хочет.

— Ты ведь не только что придумал это, Дэвид. Ты это давно обдумываешь?

— Всю свою жизнь.

— Да, но я имею в виду…

— В прошлом году, когда похоже было, что мне придется уйти, я хотел уехать до поисков новой работы. Когда бы еще мы получили такой шанс? Но выяснилось, что мы остаемся, и я сказал себе: будь доволен уже тем, что продолжаешь получать жалованье. Не получается! Всем сердцем я настроился на поездку — и теперь не могу выбросить это из головы.

— Но отказаться от работы…

— Я смогу получить другую, когда мы вернемся. И не забывай, существует вероятность, что эту я так или иначе могу потерять.

Она улыбнулась.

— Хорошо, Дэвид. Я напишу своей тете Гитель.

Теперь пришла его очередь удивляться.

— А причем здесь она?

Мириам сложила газету и аккуратно положила ее рядом с собой.

— Я соглашалась со всеми твоими важными решениями, Дэвид. Я согласилась, когда ты отказался от работы в Чикаго, за которую платили так много, — потому что тебе не понравился сам тип конгрегации, — хотя мы жили на мою зарплату машинистки и на твои случайные заработки по праздникам в каком-нибудь маленьком городке. Потом была работа в штате Луизиана, которую ты не захотел. И место помощника раввина в Кливленде, где платили больше, чем обычно платят недавнему выпускнику семинарии, — ты сказал, что не хочешь подстраиваться под кого бы то ни было. И когда ты хотел оставить работу здесь, при Шварце, я согласилась с этим, несмотря на то, что носила в это время Джонатана и вовсе не горела желанием переезжать в другой город и искать место, где буду жить с грудным младенцем. Теперь ты хочешь рискнуть этой работой ради возможности уехать и пожить некоторое время в Иерусалиме. Я опять следую за тобой. Ты отвечаешь за общую стратегию. Но ты слабоват в тактике. Если мы собираемся жить в Иерусалиме в течение нескольких месяцев, нам понадобится место, где остановиться. Мы не можем жить все это время в гостинице. Мы не можем себе этого позволить. Кроме того, в гостинице ты всегда скорее гость, чем местный житель. Поэтому я напишу тете Гитель, которая живет в Израиле со времен британской оккупации. Я напишу ей о наших планах и попрошу арендовать для нас квартиру.