Владимир Цмыг - Оборотень Страница 2

Глубоко, как на тренировке, голубоглазая вздохнула и на вздохе пошла в наклон, одновременно тяжесть тела перенеся на левую ногу.

Двое остались на месте, держа за руки и ноги ослабевшую девушку, третий же насильник сделал несколько шагов по направлению к голубоглазой. Рот в широкой ухмылке, руки, как грабли, растопырены, лоб в прыщах.

— Ба, да к нам ещё одна пожаловала, наверное, невтерпёж!..

Александра отчетливо видела три точки — солнечное сплетение, шею и височную часть черепа. Чтоб поразить хотя бы одну из трёх и секунды достаточно.

Молниеносный удар ребром ладони по кадыку насильника прервал тираду. Удар вполсилы, иначе смерть. Всхлипнув, длинный переломился вдове и боком повалился на траву. Мощный удар в нос на спину опрокинул другого, парнишку лет шестнадцати. Лицо его залило кровью. Голубоглазая тут же захватила руку третьего, худощавого в черной майке и белых кроссовках, использовав его же энергию движения навстречу. Когда ноги противника оторвались от земли, она резко переменила положение тела, послышался хруст кости. Вой, потом хрип и мычание…

Вот, наконец, крысята узнали изнанку жизни в ущельях ночного города! Мозги их избавились от небольшого груза знаний в жажде украденного наслаждения. Когда же они начнут размышлять, то обнаружат много горя. Сознательная жестокость необходима для защиты, для твердости и порядка.

Теперь с сумкой отбежать в сторону и переодеться… Но страшная, растрепанная дурочка, успевшая задом наперед натянуть юбку, вцепилась в избавительницу, боясь остаться одной. Хотя в судьбе одного человека за столь короткое время вряд ли может выпасть такое же…

Александра давно вывела для себя: чисто человеческий уровень — это уровень зла, а, значит, нет смысла убивать время, делая добро на этом уровне. Добро только появляется и проявляется на животном уровне, и на уровне вечности… Отсюда она крайняя индивидуалистка, и эгоистична.

Девушку, наконец, прорвало. Рыдая, как все униженные и оскорбленные женщины, она выплескивала текст без малейшей паузы. Сейчас неважно, что она говорит, главное ее состояние… Девушка еле поспевала за широко шагавшей спасительницей. Та же с раздражением думала, что от этой дурочки так просто не отделаешься.

— Эти крысята в кустах давно поджидали, и не обязательно тебя, там полно свежих окурков. В их возрасте гиперсексуальность весьма опасна для нашего брата. Одни выходят на охоту, другие снимают напряжение, знаешь как?..

Приглаживая рукой растрепанные короткие волосы, потерпевшая непонимающе покачала головой. Ее успокаивал густой голос спортивного вида девушки, старше неё, видимо, лет на шесть. Нервозность, вызванная страхом, привела ее в состояние, граничащее с религиозным экстазом. Александра морщилась, считая все непосредственные проявления чувств фальшивыми…

В фешенебельном доме в центре города, где раньше обитало городское и районное начальство, теперь жили те, у кого водились большие деньги. Даже вахтёрша сохранилась.

Девушка со слезами на глазах упросила свою спасительницу зайти к ней, хотя бы минут на десять–двадцать. В квартире никого нет, родители за границей. Голубоглазая прикинула и согласилась: может, хата этой дурочки и она сама в дальнейшем могут пригодиться…

Большая великолепная люстра ослепительным светом выявила всю роскошную обстановку зала, дробясь в хрустале импортного дорогого серванта. Ноги утопали в пушистом ворсе громадного ковра. На полках толстые книги в солидных переплётах, много старинных… Возле японского цветного телевизора мягкие кресла, напротив музыкальный центр. Шикарный мягкий уголок приглашал отдохнуть, расслабиться, забыться в неге. В зеркале настенного бара отражались бутылки дорого вина и с более крепким содержанием.

Хозяйка предложила своей новой знакомой заглянуть в холодильник на кухне, и выбрать всё, что ей понравится. Всё существо кричало, требовало как можно скорее смыть с себя следы гнусных лап насильников. Только тогда, душа немного успокоится, хотя это нападение не скоро сотрётся из памяти.

Александра из сумочки достала «Ролекс» немца — в её распоряжении оставалось лишь два часа…

Двухметровый финский холодильник, отделанный под мореный дуб, набит разными деликатесами, есть даже колючий, буро–зеленый ананас, похожий на громадную кедровую шишку. Александра ножом вспорола банку семги в масле, напластовала салями, на два ломтя хлеба толсто наложила черной икры. Хлопнула банка чешского пива.

Из ванной крикнула Марина, попросив сходить в спальню и в шкафу на нижней полке взять банное полотенце.

Голубоглазая невольно отвела глаза, белые щеки чуть порозовели… Но преодолев своё странное смущение, она преувеличенно пристально стала разглядывать не перестававшую говорить хозяйку. Тело её сплошь усеяно черно–синими пятнами кровоподтеков. На край вместительной ванны на ножках в виде бронзовых львиных голов, поставив изящную узкую ступню, она тщательно и долго тёрла то место, находившееся посредине тела. Точка, ради которой совершается столько преступлений и столько подвигов…

«Груди у неё торчком, попка, как репа… Вся она точно старинная статуэтка, — отметила Александра, — лакомый кусок мог бы обломиться крысятам…»

— Александра! — Марина умоляюще заглянула в её глаза. — Ты должна остаться ночевать. Я тебе всем обязана, мы не должны терять друг друга из виду, я обязана тебя отблагодарить. Ведь ты мне жизнь спасла, после всего этого, они могли меня и убить!…

Александра усмехнулась: когда женщина совершает красивый поступок, то за этим всегда скрывается какая–то глубинная корысть…

В вишневых глазах хозяйки, больших выразительных, горело такое восхищение, что поражало своей интенсивностью, казалось, оно выплескивалось из глазниц. В голубоглазой было всё, чего ей всегда недоставало: уверенность, независимость, смелость и сила.

Александра искоса поглядывала на свою новую подругу, отмечая ее полные, свежие губы, темный пушок под изящно вылепленными ноздрями. Неожиданно захотелось подушечками пальцев коснуться пушка, ощутить его нежность и бархатистость.

Впервые она отметила: разговор с красивой женщиной отличается от разговора с мужчиной — какое–то новое возбуждение, необыкновенное удовольствие… особый аромат. Наверное, всему этому виной желание понравиться, привлечь к себе внимание. Но почему именно к ней, и в данный момент?

— Какие у тебя необыкновенно чудесные руки! — вдруг нежно и томно произнесла хозяйка, поцарапанными пальцами в пятнах зеленки провела по руке Александры, расслабленно лежавшей на краю стола. — Такие белые, мягкие, умеющие ласкать, но в то же время могущие ломать кости…

Записав телефон Марины, Александра опять растворилась в ночи.

В беседке, неподалеку от дома своей новой подруги, она преобразилась… Оттуда выскользнул гибкий парень в чёрных спортивных шароварах с цветными лампасами, водолазке и кроссовках. Очень красивый парень с длинными, до плеч, вьющимися белокурыми волосами…

На площади Ленина, откуда видна часть древнего монументального коллегиума иезуитов, где незыблемый бетонный Ильич вытянутой рукой показывал на всё то же недосягаемое светлое будущее, парень взял такси. Частник вначале заартачился, мол, в северном микрорайоне в такое позднее время на обратную ходку вряд ли найдёшь пассажиров. Но когда парень пообещал заплатить за оба конца, прохиндей–извозчик сразу согласился.

Возле пятиэтажки, где жил разношёрстный люд, парень огляделся, прислушиваясь, низко надвинув на глаза бейсболку. Около четырёх часов ночи, самый сон… Он бесшумно поднялся на второй этаж и незаметно проскользнул в свою квартиру.

ГЛАВА 2.

Чтобы продолжать жить, когда жизнь невыносима, надо иметь какой–то иной, мощный внутренний стимул. Смыслом всего для него теперь были ненависть и жажда мести… Хотя мир, в котором он сейчас пребывал, — результат его собственных прошлых деяний, отражение его нынешнего вида. Если бы он об этом задумался, то исчезла бы ненависть… Но он не хотел этого, ибо ненависть питала его силы, давала надежду. Она заставляла каждый день помногу часов сгибать и разгибать в коленях мёртвые ноги, растирать, массировать присохшие к костям мышцы. Своим страданием и ненавистью он дьявола сделал Богом… Нет страшнее тюрьмы, как собственное искалеченное тело! Из тюрьмы можно убежать, из своего тела — нет. Но вопреки всему он всё же готовил побег… Он кривил губы, вспоминая где–то вычитанную мысль: «Разрушая телесную оболочку разными способами, сатана, рано или поздно, овладевает и самой душой. Душа для него ценность, а не плоть». Он научился перестраивать действительность по образу своих желаний и цели…

Он испытал три вида молчания, из коих два были самыми страшными: первый — когда молчал его язык, второй, когда молчали желания, третий — когда молчал разум…