Андрей Курков - Город для отдыха героев враждующих армий Страница 2

 отличаются внешне и хорошие американцы от плохих американцев. Прозрение

 пришло ко мне, но прежде я убил несколько "плохих" вьетнамцев, укокошивших

 моего приятеля. С трудом я тогда избавился от поразившей меня первобытной

 бациллы мщения.

 Так я разлюбил Америку. Я ушел к "плохим" вьетнамцам. Я предложил им

 свою помощь. Хотел учить их английскому, польскому языкам. Но они просили

 меня научить их побеждать американцев. Так я разочаровался и в них.

 Оказавшись меж двух воюющих сторон, я представлял собой третью

 невоюющую и этим, должно быть, сильно раздражал обе стороны. Обе стороны

 объявили награду за мою голову, которая в данном случае никакой

 стратегической или иной ценности не имела, тем более, что никакие секреты

 известны мне не были. И я бежал, скрываясь от всех вооруженных людей.

 Я бежал несколько лет. Бежал в сторону Ближнего Востока. По дороге

 мне шесть раз предлагали участие в военных действиях за "правое дело". В

 пяти случаях отказаться было невозможно, отказ был равнозначен

 самоубийству. И я снова одевал какую-то военную форму, получал какое-то

 оружие и в очередной раз ожидал удобного момента, чтобы дезертировать из

 неизвестной мне армии. Однажды я забыл сбросить форму и несколько дней

 пробирался по руслу высохшей реки, пока не добрался до маленького селения.

 Я постучал в первую попавшуюся мне глинобитную хижину, хотел попросить

 воды. Открывшая дверь арабка так громко завизжала при виде меня, что в

 следующие две минуты за моей спиной собралась вся деревенька. Они так

 радостно галдели, показывая на меня пальцами к что-то рассказывая своим

 детям. Потом они начали меня одаривать лепешками и урюком. Дошло до того,

 что меня на руках отнесли в самую высокую хижину, где и оставили на ночь.

 Однако поздно ночью, когда я видел один из самых мирных своих снов, эти же

 люди меня растормошили, знаками показав, что мне надо срочно убегать.

 Когда я в темноте с мальчонкой-проводником выходил из деревеньки, до моих

 ушей донесся гул танков, подходивших с другой стороны. Мальчонка довел

 меня до русла высохшей речки и умоляюще заглянул мне в глаза, одновременно

 схватившись своей ручонкой за автомат. Я понял его просьбу и снял автомат

 с плеча. Пройдя километров пять, я услышал стрельбу со стороны покинутой

 мною деревни. Позже я сообразил, что причиной радости местных жителей была

 не снятая во время военная форма. После этого я стал внимательнее

 относиться к деликатному вопросу самовольного ухода из рядов неизвестных

 мне армий.

 Как бы там ни было, но, спустя годы, я оказался на родине моей

 матери, где мне тут же повязали на шею теплый серо-белый платок и вручили

 короткоствольный автомат и несколько гранат. На следующий день я, будучи

 под контролем "однополчан", подорвал гранатой израильский патруль, за что

 был сразу награжден непонятной бронзовой медалью, испещренной мелкой

 арабской вязью. На стороне палестинских патриотов я воевал дольше, чем

 обычно. Объясняется это довольно легко - меня ни на минуту не оставляли

 одного и я уж было испугался, что эта невидимая линия фронта окажется для

 меня последней. Но вскоре "однополчане" решили мне доверить "великую

 миссию Аллаха". Они поручили мне пробраться через Саудовскую Аравию в Иран

 и убить аятоллу Хомейни, позволившего себе нелестное высказывание по

 адресу старшего брата палестинцев Ясира Арафата. Трудно не угадать, что со

 мной приключилось дальше. Уже на границе Ирана меня переодели в форму

 стража исламской революции и в числе других мусульман, возвращавшихся со

 священного хаджа в Мекку, отправили на не менее священный ирано-иракский

 фронт. Военные действия на этом фронте меня позабавили тем, что солдаты

 постоянно смотрели в небо, и в зависимости от увиденного перепрыгивали из

 одной воронки в другую. На этом фронте я похудел на килограмм восемь.

 "Повоевав" таким образом с недельку, я спокойно, без всяких трудностей

 покинул линию фронта и ушел в горы. Слава Аллаху, никакие посты на ночь не

 выставлялись. Видно аятолла полагался на высокую мусульманскую

 сознательность правоверных. В них он не ошибся.

 Следующий и последний мой фронт оказался в Афганистане, куда я вышел

 после недели пешего перехода по ущельям. Дехкане встретившегося мне на

 пути аула ласково приняли меня, накормили, напоили, а когда я уже заснул

 на заботливо постеленной мне циновке, добрые местные жители тщательно