Фредерик Дар - От этого не умирают. Страница 2

«Малыш, — сказал он, — вот ты — настоящий боксер. Приходи ко мне, и ты станешь великим чемпионом».

Да, я помнил нашу первую встречу. Даже очень хорошо.

— Ладно, Бодо, говорите…

— У тебя больше нет удара… Два последних матча это подтвердили.

— Тем не менее Мак Лой после моего удара в шестом раунде вырубился, а?

— Он сам напоролся на твою левую, Боб, ты же прекрасно знаешь!

Я не ответил: что тут скажешь, когда это чистая правда…

— Я умею разглядеть еще не раскрывшийся талант, малыш, но я также хорошо вижу едва заметные признаки приближающегося конца. Вот я сейчас расскажу тебе, как все произойдет, и если ты не прислушаешься к моим советам…

Вдруг я почувствовал себя страшно усталым. Усталым и разбитым, как после труднейшего матча. Я слушал Бодони, словно он говорил о ком-то другом, кто мне даже не был знаком.

— Тебе подставят Джовани Петручи или Карла Петера, и тысяча шансов против одного, что кто-то из них двоих тебя уложит!

— Что-что?

— Я видел по телевизору последний бой Петручи. Можешь мне поверить — не сегодня-завтра он будет чемпионом мира…

— Завтра — наверное, Бодо, но не сегодня.

Голдейну наскучили эти разговоры. Он привык назначать по дюжине деловых свиданий в час. Он начал поглядывать на часы и глубоко вздыхать.

— Бодони прав, Тражо… Вот и вы покатились вниз. Это, конечно, неприятно, но вы еще должны считать себя счастливчиком…

— Ах так!

— Да-да. Вы сделали блестящую карьеру. Четыре года подряд чемпион Европы, и лишь одно поражение по очкам от Робинсона — это послужной список истинного чемпиона! Но пора уступать место молодым.

— Вот мы и приехали. Кто же новый избранник?

Он взял новую сигарету и, прикуривая, бросил на меня взгляд поверх пламени зажигалки.

— Жо Андрикс!

Я подскочил на месте.

— Малыш Андрикс? Да вы шутите! Он только начинает… Как профессионал он провел всего восемнадцать боев…

— И восемнадцать нокаутов — не забудьте это…

Мне было неловко возражать. Андрикс был моим другом, и другом искренним. Он частенько проводил в моем домике в Монфор-л’Амори свободное время. Я научил его лучшему, что умел сам… И теперь так вдруг…

— Вы с Андриксом из одной команды. Я полагаю, вы предпочтете, чтоб он стал вашим преемником, а не чужаком?

— Разумеется…

Бодони больше не произносил ни слова, видимо, размышляя о том, как жестока порой бывает жизнь.

— Будьте же благоразумны. Я организую матч Андрикс — Петер… Андрикс выиграет…

— Это еще надо посмотреть! У Карла Петера самый лучший апперкот за последние десять лет…

— Согласен, Боб, апперкот у него гениальный, но он панически боится ударов. Зная репутацию Андрикса, он будет осторожничать и станет больше думать о защите, чем молотить руками.

Он говорил языком логики. Впрочем, все, что предпринимал Голдейн, было не лишено логики. События, казалось, повиновались ему, и это называли везением, но на самом деле он просто отлично умел руководить.

— Ладно, что дальше?

— Когда он одержит победу над Петером, я смогу устроить матч между Андриксом и вами, и в этом случае итальянцы не станут слишком скандалить… Разумеется, титул на карту поставлен не будет…

— А… результат матча?

— Ничья!

— Неужели?

— Да. Тогда нам придется организовать матч-реванш, теперь уже за звание чемпиона. Мы сделаем на этом колоссальные деньги! Андрикс выиграет у вас по очкам… Таким образом, вы уступите свой титул, несомненно, в честной борьбе и он останется во Франции…

Я повернулся к Бодони. Он со скучающим видом накручивал свой галстук на указательный палец.

— Я думал, Бодо, вы никогда не предложите мне грязных махинаций.

У него дрогнуло лицо.

— Это не грязная махинация, Боб…

— В самом деле?

— Я в этом уверен.

— От меня требуют проиграть, и вы находите это нормальным!

— Ты не понял, малыш. От тебя-то ничего не требуют, это Андрикса попросят быть понежней…

Его слова меня сразили.

— Простите, не понял?

— И его можно попросить, потому что он твой друг и безумно восхищается тобой. Он попридержит свою правую… Бой будет равным, и мы в самом деле добьемся ничьей… Затем он уже не будет так сдержан, ты проиграешь по очкам, вот и все дела!

Я бы отколошматил их обоих, если б в самой глубине души не чувствовал, что они говорят правду.

— Вы хотите сказать, что мальчонка сильней меня?

— В технике, разумеется, он тебе уступает, но что касается эффективности ударов… Если вы оба отпустите тормоза, то скорее ты не дотянешь до десятого раунда, чем он.

От унижения у меня перехватило горло.

— Вы говорите так, чтоб досадить мне, Бодо?

— Нет я не хочу ничего от тебя скрывать. Андрикс будет таким же великим чемпионом, каким был ты, а может, еще лучше… Тебе ни разу не пришлось испробовать его боковой справа? Ну просто атомная бомба, и никто…

Я уже испробовал этот боковой справа, и не раз, когда тренировался с Андриксом. Это был самый серьезный спарринг- партнер, с которым мне когда-либо приходилось работать…

— А если я откажусь? — прошептал я подавленно.

Бодо пожал плечами.

— Если ты откажешься, Боб, тебя выставят против Петера… Его ты еще можешь победить… Только потом наступит черед Петручи, а уж этого, честное слово, ты уложишь разве что молотком!

— Тогда как малыш Андрикс у него выиграет?

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Я так думаю, но спорт есть спорт… Во всяком случае, с Андриксом у нас есть шанс, а с тобой — ни одного! Ну ни малейшего… Петручи тебя нокаутирует как пить дать. Даже если ты будешь только защищаться… Он навяжет тебе ближний бой, а удары у итальяшки невероятные! Ты должен понимать, что если я придерживаюсь того же мнения, что мосье Голдейн…

— Вы придерживаетесь того же мнения, потому что это дает вам возможность сохранить чемпиона Европы в своем «хозяйстве», Бодо!

— Плохо же ты знаешь меня, Боб.

Я отвел взгляд.

— Ладно, слушайте. Я согласен… Только предупреждаю об одном: я не желаю подарков от Жо, потому что сам ему их делать не намерен, вы меня поняли? В первом же матче мы оба выложимся до конца, и он, и я… До конца!

Говоря это, я, не отрываясь, смотрел на Голдейна.

Но, похоже, мои слова не слишком его взволновали. Он легонько пожал плечами.

— Как пожелаете, Тражо… Как пожелаете!

Не отводя взгляда от хронометра, рефери произнес:

— Два!

Я оставил их — пусть договариваются о своих грязных делишках — и ушел, хлопнув дверью.

Меня не покидало тягостное ощущение физической усталости. Не означало ли это, по сути дела, что я не в форме?

Все сказанное моим менеджером явилось для меня настоящим откровением. Нет, честно, до сих пор я ничего такого за собой не замечал… Считал, что по-прежнему очень силен…

Однако теперь мне вспомнились маленькие внушающие тревогу детали. Во время последнего матча мои перчатки частенько встречали пустоту, а ведь я славился точностью ударов… И в конце четвертого раунда запыхался, как стайер, только что осиливший пять тысяч метров. Разумеется, во время минутного перерыва я восстановился, но от бдительного ока Бодони ничто не ускользнуло.

В конце концов, я уже достиг возраста, когда боксер уходит на покой… Признать себя побежденным тоже надо уметь. Вариант предложенный моим менеджером и директором Дворца бокса, если подумать, был для меня совсем не плох; одна ничья и одно поражение по очкам. Это означало с достоинством уступить дорогу молодому…

Я заглянул к Жереми, бывшему чемпиону в полулегком весе, а теперь владельцу кафе неподалеку от Дворца. Подумалось, что вскоре и мне придется подыскивать себе занятие. Вообще-то ребята вроде нас, как правило, открывают питейные заведения. Это последняя возможность остаться на виду… Себя показать, порассказать о прошлом, а публика взамен охотно пьет твое анжуйское.

Однако к ремеслу бармена душа у меня не лежала. Деньги у меня были немалые. Меня, спасло то, что я женился на такой женщине, как Катрин. Она неустанно призывала меня к благоразумию и бережливости. У нее была светлая голова, она уже лет десять назад предвидела этот самый момент, который теперь застал меня врасплох.

Благодаря своим миллионам я могу заняться бизнесом. Моя мечта — поселиться где-нибудь на побережье и завести большую псарню. Я всегда любил собак, дома у меня их целых три, три боксера, которые обслюнявили все мои кресла.

Жереми вышел из-за стойки мне навстречу. Он был низенького роста, седой, с помятым лицом и сплюснутым носом, на котором красовались черепаховые очки с толстыми стеклами. Несмотря на этот свой нос, он походил на старого степенного господина, а не на бывшего боксера. От былой славы чемпиона мира осталась лишь засиженная мухами фотография во весь рост, висящая в глубине бистро.