Стенли Эллин - Самое-самое Страница 2

– Значит, вам и в Нью-Йорке нельзя жить, ведь так?

– Я сказал, что должен держаться подальше. Это значит, могу жить где угодно и сколько угодно, лишь бы никто из членов моей семьи и трех миллионов их знакомых ничего обо мне не слышали. Посылаю семейному адвокату открытку с указанием своего адреса и первого числа каждого месяца получаю перевод.

– Что ж, – промолвил Артур, – после всего, что я сейчас узнал, должен сказать: ваш отец поступил чрезвычайно порядочно по отношению к вам.

– По правде говоря, он вообще-то неплохой старикан, – вздохнул Чарли Принс. – Но есть у него какая-то проклятая, прямо патологическая страсть ко всяким подлипалам – а я не такой. Понимаете, о ком я? Обо всех этих юных карьеристах, все вроде и при них, но искры никакой.

Если б я стал таким – все было бы в ажуре. А я не стал. И вот теперь совсем как Исмаил <В Библии – сын Авраама и Агари, изгнанный Саррой из дома. – Здесь и далее примечания переводчиков>: деньги придут еще через две недели, а меня даже в гостиницу не пускают...

Артур почувствовал необъяснимое волнение.

– В гостиницу?

– Так бывает, когда не платишь. У них же такой закон, или правило, или что там еще. Вышло все по-идиотски, но к чему я клоню? В ответ на мою исповедь не можете ли вы дать мне взаймы? Ни много ни мало, так, средне. Я отвечаю, что первого числа отдам вам все, и даже с процентами. – Тон Чарли Принса стал теперь умоляющим. – Да, готов признать, не всегда я жил честно. Но деньги всю жизнь отдавал.

Собственно говоря, – пояснил он, – потому-то и погорел, очень уж отдать долг хотел.

Артур смотрел на безупречную одежду Чарли Принса, видел его непринужденную осанку, слушал плавные переходы из одной тональности в другую его голоса, звуки которого были так приятны для слуха, и причина волнения вдруг стала понятна.

– Послушайте, – спросил он, – так где вы сейчас живете?

– Нигде, конечно, с тех пор как меня выкинули. Но не беспокойтесь: первого числа мы здесь встретимся – и вы получите все сполна. Я с вами так откровенен, неужели не видно, что мне нужно верить?

– Я не об этом, – сказал Артур. – А просто – вы не хотите у меня пожить? Я вам одалживаю, вы оплачиваете счет, забираете вещи – и едем ко мне. У меня прекрасная комната, дом старый, но вполне ухоженный.

Миссис Марш, моя хозяйка, много болтает и чересчур суетится, но сами увидите, дом у нее в порядке. И очень дешево – сэкономите кучу денег.

Он вдруг оборвал свою речь, обнаружив, что страстно пытается что-то продать, а Чарли Принс смотрит на него с недоумением.

– Что такое? – спросил Чарли Принс. – Так вы тоже без гроша?

– Нет, я вовсе не про то. Чтобы одолжить вам, у меня хватит.

– Тогда откуда такое желание жить вместе? И именно со мной?

Артур собрался с духом.

– Хорошо, я отвечу. У вас есть то, что мне надо.

Чарли Принс прищурил глаза.

– Да неужели?

– Послушайте, – продолжал Артур, – у меня ведь никогда не было того, что у вас, это же заметно. Как хотите, но заметно. И я точно знаю: со всеми этими молодыми людьми – ваш отец их обожает! – вы бы так не разговаривали, как со мной. Но мне на это наплевать. Мне интересно другое: что же именно делает вас таким, что делает такими вас всех? Будто хорошая семья и деньги глянцем тебя покрывают – и на всю жизнь. Вот что мне надо.

Чарли Принс удивленно на него посмотрел.

– И вы думаете, если поселиться в одной комнате, часть этого таинственного глянца – или как его там? – покроет и вас?

– Ну, это уж моя забота, – ответил Артур. Он достал чековую книжку и ручку и положил их на стол перед собой. – Итак? – спросил он.

Чарли Принс стал внимательно изучать книжку.

– Признаться, я понятия не имею, на что иду, – ответил он, – но все-таки иду.

Как оказалось, они стали прекрасными соседями. Самая полная совместимость бывает между хорошим рассказчиком и хорошим слушателем, а так как Чарли Принс больше всего любил беззаботно черпать из бездонного колодца смешных историй и воспоминаний, а Артур стал лихорадочно заинтересованной публикой – в выходившей окнами на улицу комнате второго этажа дома миссис Марш воцарилась идиллия.

Конечно, в большой бочке меда обнаружилась и ложка дегтя. Временами Чарли Принсу казалось, что он нашел в Артуре слишком уж хорошего слушателя – из-за ненасытного аппетита Артура к деталям. Рассказчик приходил, например, в замешательство, когда в описании путешествия на яхте, прежде чем дойти до сути, он должен был привести размеры яхты, рассказать о ее строении, порядке работы, а потом и вообще превратить рассказ в лекцию о сравнительных достоинствах различных малогабаритных судов. Или когда пропадала суть занимательного эпизода из жизни молодой девушки – рассказчик повстречал ее в каком-то ресторане, потому что нужно также было подробно объяснить, что говорят метрдотелю, как заказывают, как дают чаевые, как одеваются по каждому случаю и так далее ad infinitum<До бесконечности (лат.)>.

Чарли Принс был наблюдателен и с грустью заметил, что Артур стал искусно входить в его собственный образ. Голосовые модуляции, отбор слов, их употребление, манера сидеть, ходить, стоять, жесты, мельчайшие нюансы в выражении лица – все это Артур старался перенять;

Чарли Принс же чувствовал себя довольно неловко – ведь ему приходилось наблюдать себя в живом зеркале.

Что же касается Артура, то больше всего его поразила открытая им незрелость Чарли Принса и его маленького мира. Из всех своих наблюдений Артур сделал невеселый вывод о том, что Чарли Принс и ему подобные нырнули из детства в юность – и там остались. Нет, они могли расти и дальше, делаться выше, значительнее, но умственно и эмоционально – это был предел. Нахватались взрослых слов и манер, а что за ними? Но об этом Артур, конечно, не распространялся.

Его волнение особенно возрастало, когда дело близилось к деньгам.

Первого числа каждого месяца миссис Марш с улыбкой входила в комнату с дорогим конвертом, адресованным Чарли Принсу. Прежде чем открыть, Чарли Принс подносил его к свету, и становились видны контуры кусочка бумаги – чека на пятьсот долларов, подписанного Джеймсом Ллевеллином.

"Семейный адвокат, – пояснил однажды Чарли Принс и с досадой добавил:

– Одного отца мне было мало, так старик Ллевеллин играл роль второго и с самого детства”.

Для Чарли это были не деньги. Для Артура же чек был Ключом. Ключом к волшебному саду, недостижимому для него. Ключом к комнате Синей Бороды, вход в которую ему был запрещен. Ключом к Энн Хортон. Желаемое оплатить им было нельзя, но отпереть дверь – можно.

Однако еще более мучительным для Артура оказалось то, что каждый месяц на несколько часов все деньги были его. Чарли Принс расписывался на обороте, а потом Артур нес чек в банк, где у него был свой маленький счет, и получал наличные. Вернувшись, он аккуратно вычитал сумму, которую Чарли Принс занимал у него в последнюю неделю-другую, и только потом отдавал остаток соседу по комнате. Он делал так по настоянию Чарли Принса.

– Это лучший способ убедиться в моей честности – в плате за комнату и в наших расчетах, – объяснял Чарли. – А кроме того, тебе дадут наличные запросто, а у меня с этим могут быть проблемы.

Вот так каждый месяц на несколько часов Артур становился другим человеком. Чарли Принс великодушно предоставлял ему свой гардероб, и Артур пользовался им, идя в банк; особенно он любил один прекрасно скроенный костюм из отличной ткани, который сидел на нем как влитой. А во внутреннем кармане этого костюма лежал бумажник, в котором в новеньких хрустящих купюрах находились пять сотен долларов. И не было ничего удивительного, что в один из таких дней он и произвел то впечатление, о котором мечтал.

Когда Артур вошел в кабинет своего шефа, Энн Хортон сидела на углу стола и беседовала с отцом. Она собиралась ему что-то ответить, но взглянула на Артура – он стоял на пороге – и замолкла, а затем стала отляпывать его снова уже с нескрываемым восхищением.

– Ну вот, – сказала она отцу, – я вижу здесь этого молодого человека уже в который раз, а ты все еще не удосужился нас познакомить.

Ее тон смутил Артура – ведь мистер Хортон всегда представлялся ему недосягаемым божеством, стоящим где-то на вершине горы и мечущим оттуда громы и молнии. Но еще более смутил Артура сам мистер Хортон, который после короткого замешательства представил его дочери в словах, зазвучавших в ушах Артура как музыка.

– Это Артур, – сказал он, – блестящий молодой человек, и мне доставляет удовольствие тебя с ним познакомить.

И такую великолепную возможность Артур упустил. Бездарно упустил.

Все, что он говорил, было неостроумно, и говорил он таким тоном, что сказанное становилось еще глупее. И пусть даже Энн Хортон смотрела на него горящим взором, он понял, в чем причина, и стал за это клясть себя и весь мир.