Фридрих Незнанский - Олимпийский чемпион Страница 2

Краем глаза Гордеев заметил, что Элла поднялась из-за стола и вышла из банкетного зала.

Он нашел ее у подоконника в пустом фойе. Элла стояла, повернувшись лицом к окну. Плечи ее вздрагивали.

Пока Гордеев шел к ней, в его памяти вдруг отчетливо проявился один случай, совершенно забытый, погребенный под пеплом перегоревших воспоминаний, к которым иногда стыдно и тяжело возвращаться. Иногда, вспоминая, понимаешь, что это твоя жизнь, и, какой бы она ни была, никуда от нее не деться.

Он вдруг ясно представил, как давно, в начале десятого класса, теплым, сырым осенним вечером он провожал Эллу со школьной дискотеки. Они брели мокрыми улицами, по блестящему от дождя в голубых и розовых пятнах фонарей асфальту. Гордеев держал зонт. Они обсуждали достоинства альбома «Зеппелинов» «Лестница на небеса» и всякую всячину. Шли, и каждый из них понимал, что все это не просто так – теплый, сырой осенний вечер, пятна фонарей на мокром асфальте и ничего не значащая беседа. И потом, в подъезде, Гордеев обнял Эллу и поцеловал в губы.

На следующий день – он даже вспомнил, что это было воскресенье, – Элла позвонила ему по телефону, а он не захотел подойти.

Это воспоминание ужалило, как змея. Не подошел. Струсил? Или просто не знал, что ей сказать?

Гордеев и сейчас не мог понять, почему тогда так поступил? Зачем поцеловал? И почему на следующий день ему ни в какую не хотелось говорить с ней? А в понедельник в школе он старательно избегал встречи с ней, опускал глаза и делал вид, будто не замечает ее. И тем не менее ощущал ее меняющиеся по отношению к нему эмоции – недоумение, раздражение, разочарование, равнодушие…

Он смотрел на Эллу и думал: а что бы изменилось в жизни, если бы в тот день он поговорил с ней?

А если – все? Все бы изменилось? И даже Витька сейчас был бы жив?..

Элла обернулась. Кивнула:

– А, это ты!

Гордеев стал рядом и посмотрел в окно. За окном унылый пейзаж: старые, размокшие и почерневшие от дождей фанерные щиты наглядной агитации вдоль аллеи чахлого сквера; напротив – забор военной части, затянутый колючей проволокой.

– У меня Витин ребенок, – каким-то монотонным голосом произнесла Элла.

Гордеев не понял, что она имеет в виду.

– Почему? – переспросил он, думая, что в связи с этими траурными событиями вдова Виктора отправила своего ребенка к Элле.

– У меня ребенок от Вити, – повторила Элла, глядя в одну точку перед собой.

– Кто? – глупо поинтересовался Гордеев.

– Мальчик. Зовут Захар. Ему уже семь лет.

Они помолчали. Гордеев профессиональным инстинктом почувствовал, что сейчас следует задать какой-то наводящий вопрос… Ответ, еще не произнесенный, но готовый уже материализоваться, витал в воздухе.

– А у Виктора с женой есть дети? – спросил Гордеев.

– Нет. У них не было детей.

– Они давно вместе?

– Да… То есть нет… Два года.

– Для кого-то это немалый срок. Мать Вити знает про твоего?

– Нет. Даже не догадывается. Витя ей никогда не говорил. Так уж получилось…

– И ты не знаешь, сказать ей сейчас или не говорить?

Элла кивнула. Объяснила:

– Я ведь сама мать, я чувствую, ей будет легче, если она узнает, что живет на свете такой человечек – Захар Викторович… В любом случае легче. Тут ведь все другие вопросы отодвигаются на второй план.

– Да, пожалуй, – согласился Гордеев. – Будет легче. Так скажи ей.

– А что будет с моим мужем?

Элла отвернулась от окна и посмотрела на Гордеева круглыми, красивыми глазами.

– Ты замужем? – механически переспросил Гордеев.

– Да.

– И муж думает, что это его ребенок?

– Да.

– Боишься развода?

– Собственно, муж меня кормит, – жестко отрезала Элла. – Ну и ребенка тоже. Он у меня крутой. Если развод со скандалом, мы с Захаром уйдем от него голые и босые.

– Думаешь, он потребует развода?

– Не знаю… Я его вообще плохо знаю. А если честно, не очень и хочу знать.

Гордеев кивнул. Он не знал, что сказать.

Элла постояла, задумавшись, и неожиданно встряхнулась:

– Эх, Юра! Ерунда все это! Если подумать, тряпки, квартира – все так относительно. Не бери в голову. Все-таки я была и осталась абсолютной эгоисткой! Нагружаю тебя своими проблемами.

Гордеев смотрел на нее грустно.

– Если понадобится хороший адвокат по семейным спорам, я могу порекомендовать, – предложил он.

Элла усмехнулась:

– Будем надеяться – не понадобится. Пожалуйста, никому не говори, что я рассказала.

– Само собой.

– Никто не знает. Только ты и я… И Витя еще.

– Ты с ним давно рассталась?

– А мы и не расставались, – все с той же странной усмешкой ответила Элла. – «Мы странно встретились и странно разойдемся…» Чьи это стихи? Не помнишь?

– Пушкин, может? – пожал плечами Гордеев.

– Сам ты Пушкин, – улыбнулась Элла, – песня такая была. «Мы странно встретились и странно разойдемся. Улыбкой нежною роман окончен наш. Но если в памяти мы к прошлому вернемся, то скажем – это был мираж…» Все последние дни вертится в голове эта строчка. Как узнала, что Витя погиб, так и завелась пластинка, не могу от нее отвязаться, звучит и звучит.

– Бывает, – согласился Гордеев.

– А вот и он, – сказала Элла и откашлялась, глядя куда-то в сторону.

– Кто?

Гордеев повернулся и посмотрел на какого-то представительного лысого мужика в хорошем костюме, знаками подзывавшего Эллу.

– Муж, – вздохнула Элла и пошла к нему.

Гордеев удивился мгновенной перемене, произошедшей в Элле: у нее даже походка стала другой. Изменилось и выражение лица, оно стало каким-то неестественным.

Гордеев тоже подошел к мужу.

– Долго ты тут еще? – спросил он Эллу.

– Еще примерно полчаса, не больше.

– Я подожду в машине.

– Это мой бывший одноклассник, – представила Элла Гордеева.

Мужчина протянул Гордееву руку:

– Алексей.

– Юрий.

Гордееву понравилось его рукопожатие – короткое, крепкое, деловое. Да и вообще мужик понравился – с открытым, улыбчивым лицом, умными глазами.

И почему, подумал он, этот муж не нравится Элле? Отчего она вся застыла в его присутствии, как гипсовая статуя? Смотрит в пол и отвечает сквозь зубы.

Какая кошка между ними пробежала? Хотя кто их разберет. Муж да жена, как известно, одна сатана… К тому же этим бабам вечно не угодишь. У них в голове крутятся механизмы неизвестной конструкции, и что им надо на самом деле, не знают даже они сами…

Часа через два довольно-таки пьяный Гордеев решил, что пора взять себя в руки и отчалить. Уже пили за вечную любовь, за дружбу, за единство народов России, за безъядерный мир и нашу победу…

Поминки плавно вылились в попойку. Одноклассники смешались с сослуживцами, давно все перезнакомились и называли друг друга на «ты» и по именам. Уже учились танцевать лезгинку, обнимались, произносили проникновенные тосты «за присутствующих дам». Эдик Коваль рассказывал свежие еврейские анекдоты.

Гордеев посмотрел на часы и понял, что пора завязывать. Завтрашний день грозил страшным похмельем и невыходом на работу, что чревато…

Ускользнуть из-под бдительной охраны однополчан покойного было трудно. Окрестности были взяты под контроль, и всякого, кто пытался их покинуть, омоновцы препровождали на место. Во всяком случае, так казалось Гордееву, который, соблюдая все меры предосторожности, выбрался из-за стола, помахал рукой одноклассникам и вышел в холл.

Здесь он достал сигареты и, делая вид, что собирается покурить, вышел наружу. Здесь не было никого. Гордеев огляделся по сторонам и сделал резкий и быстрый прыжок в сторону, куда не доставал свет фонаря.

– Ушел! – услышал он за собой крик и топот.

Он петлял в темноте, спотыкаясь о какие-то рытвины и кочки. Ему казалось, что омоновцы гонятся за ним с овчарками. А может, и не было никакой погони? Ну конечно же не было. Какое им дело до того, кто пришел, а кто ушел… Детективов надо меньше читать.

Впрочем, у Гордеева и в жизни всегда хватало детективных историй.

Он вспомнил рассказ Швейка о том, как сослуживцы праздновали день рождения своего начальника и за один вечер обошли тридцать шесть пивных, и под конец начальника пришлось водить на собачьем поводке, чтобы он не потерялся. Сейчас эта сцена показалась Гордееву такой смешной, что он громко расхохотался.

Пошел мелкий дождь. Вечер стоял безветренный, и капли дождя приятно охлаждали разгоряченное лицо.

Гордеев вышел на шоссе и махнул рукой. Вскоре остановилась машина.

– Куда?

– В Москву, – старательно выговаривая буквы, ответил Гордеев.

– Проснись, дядя! Москва в другой стороне! – крикнул веселый водитель.

Гордеев кивнул с достоинством.

Подумаешь, немного ошибся. Каждый может заблудиться ночью в незнакомой местности…

Сейчас главное – без риска для жизни пересечь шестирядное шоссе. Главная преграда – металлический барьер на разделительной полосе – издали показалась низкой.