Джеффери Фарнол - Седина в бороду Страница 2

- Разумеется! - кивнул сэр Мармадьюк.

- Ты уже оплачивал его долги?

- Дважды! Так что с ним произошло, Роберт?

- Черт его знает! Да и к чему беспокоиться? Ведь малый для тебя ничего не значит, да и никогда не значил. Ты даже ни разу не видел его.

- Со времен его младенчества, к счастью, нет.

- Так что, если он жаждет очутиться в объятиях дьявола, скатертью дорога!

- Ни в коем случае, Роберт. Хотя юноша и приносит одни огорчения, все-таки он мой родственник, и на мне лежит обязанность...

- Оплатить его долги?

- Да.

- Ради своего имени, не так ли?

- Именно так.

- А что же будет с мальчиком?

- А вот это меня нисколько не интересует.

- Ого! - воскликнул доктор. - Ну и ну!

- Но я, разумеется, постараюсь восстановить его репутацию.

- Опять же ради своего доброго имени?

- Да и...

- У твоего имени есть заботы и поважнее, Энтони Мармадьюк!

- Что ты этим хочешь сказать?

- Твоя печень, Тони. Ты желт, как новенькая гинея.

- Все это чепуха! - сэр Мармадьюк с тревогой взглянул на свое отражение в ближайшем зеркале. - Я, конечно, сознаю, что мне уже сорок пять...

- Ого! - промолвил доктор.

- ...и я уже давно потерял интерес и вкус к жизни...

- Ну и ну! - прокряхтел Уотерспун.

- Жизнь, - вздохнул сэр Мармадьюк, оседлывая своего любимого конька, это все возрастающая скука, доводящая тебя до полного отчаяния, когда ты представляешь тоскливую вереницу однообразных дней, что безысходной чередой тянутся к неизбежному и опять же скучному концу...

- Это печень! - снова вскричал Уотерспун. - Это желчь! Селезенка! Печень! И ничего больше!

- Нет, милый мой Роберт, ты сам посуди. - Сэр Мармадьюк взглянул на приятеля своими тускло-печальными глазами. - Сорок пять - трагический возраст. Легкие крылья юности подрезаны, и если прежде мы парили над суетой будней, презирая трудности и опасности, обратив свои взоры к небу, то ныне Средний Возраст клонит нас к земле, заставляет вдыхать запах пыли и пепла, а его неизменные спутники Здравый Смысл и Респектабельность так и тычут нас носом в трудности предстоящего пути... А мне вчера стукнуло сорок пять, дорогой доктор Боб!

- Ха! - рявкнул доктор Уотерспун. - И что с того? Взгляни на меня! Мне пятьдесят, и я здоров, как бык - ем с аппетитом, сплю сладко, пью с охотой, и все почему? Потому что я не забиваю себе голову дурацкими мыслями о своей драгоценной персоне, а занят заботами ближних. Все дело только в одном, сэр Мармадьюк, Энтони, Эшли, Джон де ла Поул и прочее, и прочее! Ты слишком печешься о себе и своем имени. Вот и все!

- А этим утром, - горько вздохнул сэр Мармадьюк, тускло блеснув на доктора скорбным взором, - этим утром я обнаружил у себя на голове седой волос.

- Чепуха! погляди на меня! Черт бы меня побрал, я сед как лунь. И все же полон сил и энергии!

- Ну ты всегда был очень энергичен, я помню, в школьные годы ты ...

- А ты! - парировал доктор. - Ты же был тот еще проказник! Разве не ты забрался на церковный шпиль? Разве не ты подпалил сено старика Бартона? Неужели ты забыл, как дрался с этим верзилой, сыном мясника.

Мрачное лицо сэра Мармадьюка чуть просветлело.

- В четвертом раунде он зашатался, - тихо прошептал он.

- А в седьмом ты вздул его как следует! - вскричал доктор. - Клянусь небом, мы тогда были и проворны, и сильны!

- Но сейчас мне сорок пять, Роберт! Душа моя устала от жизни, я разочарован во всем и ни в чем уже не нахожу радости. Даже я сам не радую себя.

- Тебе надо влюбиться!

- Никогда больше!

- Это еще почему? Из-за этой дурехи, что бросила тебя столько лет назад?

- Никогда! - скорбно повторил сэр Мармадьюк.

- Ну тогда просто женись и заведи детей...

- Боже праведный! - с омерзением воскликнул наш джентльмен. - Видеть свое повторение в миниатюре? Что может быть отвратительнее?

- Тогда отправляйся в путешествие!

- Я странствовал пять лет, милый Роберт, и убедился, что переполненные города столь же безлюдны, как и пустыни.

- Тогда почему бы тебе не прострелить чью-нибудь башку? Давно ты дрался на дуэли?

- Не годится. В наши дни дуэль превратилась в скучнейший социальный институт. Да к тому же стрелок я отличный, так что результат всегда удручающе однообразен. - Сэр Марамадюк покачал головой и вздохнул еще более уныло, чем прежде. - Сорок пять! - пробормотал он. - Впустую растраченная жизнь! Несчастный мир, и я несчастнейший из его обитателей...

- Хандра! - гаркнул доктор. - Все это лишь одна хандра, черт бы ее побрал! Твоя болезнь проста и очевидна, Тони! Слишком много роскоши, слишком много праздности, слишком много денег! Ты так богат и влиятелен, что тебе нет никакой нужды прикладывать хоть какие-нибудь усилия. А усилия - это жизнь! Если бы судьба была к тебе менее благосклонна и в один прекрасный день лишила тебя денег и титула, одела бы тебя в рубище и пешком отправила в объятия враждебного мира, то ты в самом скором времени умер бы от голода, замерз, словом, отдал бы концы. Вот и весь сказ!

Сэр Мармадьюк тонким пальцем коснулся изогнутой брови и глубоко задумался.

- Отдал бы концы? - наконец повторил он. - Нет. Я склонен полагать, что это не так, дорогой мой друг.

- Никаких сомнений! - рявкнул доктор Уотерспун и схватил шляпу и хлыст.

- Мне было бы нелегко, - продолжал свои рассуждения сэр Мармадьюк. Без всякого сомнения, на меня обрушились бы тысячи различных неудобств, но погибнуть?

- Шесть месяцев и ни днем больше! - проревел доктор Уотерспун.

- Погибнуть? Нет...

- Да! - Доктор встал. - Ты погибнешь, не пройдет и полгода, или же вернешься помолодевшим!

- Помолодевшим? Что ты хочешь сказать, Роберт?

- Послушай меня, Тони! Познать добродетель Нищеты и Несчастья, бестрепетно противостоять Страданию, познать Унижение - все это не по зубам благородному джентльмену, погрязшему в хандре и скуке. Чтобы утешить ближнего своего, чтобы разделить с ним лишения и беды, нужно быть обыкновенным человеком, у которого нет времени думать о своих желчных протоках или седом волосе в шевелюре. Такому человеку всегда столько лет, на сколько он себя чувствует. В этом-то и состоит секрет юности, дорогой Тони. Работай! Работай, трудись ради других! Забудь о своей хандре, погрузись в тревоги о людях, работай вместе с ними, страдай вместе с ними, и ты снова станешь молодым! Так что будь здоров! - Доктор подскочил к Мармадьюку, сжал его руку и, вихрем пронесясь по комнате, исчез, оглушительно хлопнув дверью.

Сэр Мармадьюк глубоко вздохнул, выбрался из кресла и подошел к окну. Его старый школьный приятель, громким воплем подозвав лошадь, спустился по ступеням, взгромоздился на жалкое, непривлекательное создание, лишь по недоразумению именуемое скакуном, и затрусил по своим делам.

Сэр Мармадьюк с отвращением проводил лошадь взглядом. Бог мой! Что за уродина с крысиным хвостом! И это, когда то ли восемь, то ли девять великолепных жеребцов в нетерпении бьют копытами в стойлах докторской конюшни!

Сэр Мармадьюк хмуро оглядел чопорный, ухоженный парк и фруктовый сад. Лучи заходящего солнца волшебными бликами играли на деревьях и траве. Но тоска, казалось, навеки поселилась в сердце нашего героя.

Наконец он отвернулся от окна, присел к бюро и принялся за письма. Закончив, он запечатал конверты, аккуратно надписал, потом взял шляпу с тростью и вышел из дома.

Глава II,

в которой читатель повстречается с удивительным музыкантом

Когда сэр Мармадьюк ступил на лестницу, ведущую в его любимую охотничью беседку, он и услышал в первый раз эту неистово-прекрасную мелодию, в которой, казалось, слились все несчастья и тревоги бренного мира.

Невыразимо печальная музыка лилась откуда-то из глубины парка, из его таинственных темно-зеленых недр. Она то нарастала величественным аккордом, то почти затихала всхлипом одинокой струны. Сэр Мармадьюк замер. Затаив дыхание, он вглядывался в зеленую колышащуюся тьму. Далекие зарницы и тоскующая мелодия придавали пейзажу какой-то щемящий трагизм. Зачарованный музыкой и красотой умирающего дня, сэр Мармадьюк предался печальным размышлениям о своей пылкой, навсегда ушедшей юности, о разочарованиях прожитых лет, о грусти невоплотившихся мечтаний и неудавшихся стремлений. Он думал о разбитых идеалах своей молодости, о поруганной юношеской вере...

Но музыка внезапно смолкла, раздались резкие крики и топот бегущих ног. Из-за деревьев вынырнула человеческая фигурка. Одет человек был крайне бедно. Руки крепко стискивали скрипку и смычок. За ним гнались двое в форменных вельветовых костюмах. Сэр Мармадьюк узнал своих лесничих. Они грубо схватили человечка и потащили, не обращая никакого внимания на его мольбы и жалобные стоны.

- Остановитесь! - Лесники почтительно замерли. - Подойдите! - приказал сэр Мармадьюк.

- Как скажете, сэр. - Старший лесник отер пот со лба. - Мы схватили этого малого в парке, ваша честь, он охотился, сэр...

- Со скрипкой, Мартин?