Анатолий Андреев - Давление зла Страница 2

А ели уже закрывали собой все небо, оставляя нетронутым лишь клочок его, в самом зените. Поляна сужалась. В какой-то момент вдруг оказалось, что Федор стоит на круглой площадке, окруженной лесом. Прогал, через который он сюда вошел, остался выше и сзади. Он замыкал котловину, с трех сторон окруженную ельником, а с четвертой — травянистым откосом. Холод становился нестерпимым, и Федор в недоумении присмотрелся к траве под ногами — если не сейчас, то ночами она должна была оказаться побитой инеем. Но ничуть не бывало, разнотравье оказалось свежим, не примороженным, и как только Федор обнаружил это, холод отступил — в буквальном смысле отступил. Он скрывался за стеной елей, в овраге. Федор чувствовал его дыхание.

…Федор вообще обладал способностью на расстоянии ощущать тепло и холод. Кожей. Достаточно было ему зайти в комнату, и он не глядя мог указать, где здесь расположена батарея отопления. Комната могла быть незнакомой, в ней мог быть выключен свет — на его способность это не влияло. В трамвае он плечом чувствовал, сидит ли кто рядом, или там только промороженное, заиндевевшее стекло окна. Пару раз он заикнулся было о своей чувствительности к таким вещам, но его подняли на смех — подумать только! Чувствовать что-то сквозь зимнее пальто, да на расстоянии! Он и сам понимал, что этого не должно быть, и потому научился помалкивать. Имела это особенность и неприятную сторону. Всей кожей отмечая температуру на улице, он мерз, несмотря на теплую одежду. Эта способность немало смущала его попервости, пока он не прочитал в популярном журнальчике статью о реликтовом кожном зрении — обычно в инфракрасном диапазоне. Если верить статье, таких как он не так уж и мало, каждый двадцатый. И каждый, подумал Федор, в таком же положении. В смысле — насчет боязни, что поднимут на смех. По крайней мере, он ни от кого ничего подобного не слышал, а уж у него-то в этом отношении ушки все время были на макушке…

…Стужа отступила в овраг. Федор чувствовал ее там, все равно, что видел. Видел он также, что это неправильный холод, ненастоящий. Он холодит лишь его… нет, пожалуй, только лишь живые существа — Федор огляделся и не заметил никакой живности вокруг. Ну ладно, птиц не видать… Но какие-то жучки или бабочки должны быть! А здесь — даже кузнечики смолкли. Федор прислушался. Издалека, на пределе слышимости, донеслось ослабленное расстоянием монотонное их цвирканье. Странное место. Мрачное. Он еще раз осмотрелся и заметил на ветвях стоящей перед ним на расстоянии десятка метров мрачной исполинской ели какие-то тряпочки. Некоторые из них были еще совсем свежими, не выцвели. Федор замер, до него начинала доходить причина необычности этого места — капище…

Федор сделал было пару шагов к ели, но остановился. Что-то не пускало его, заставляло уйти прочь. Как будто само это место было пропитано не то чтобы злом — какой-то странной, чуждой, недоброй силой. Он постоял, вглядываясь в обесцвеченные ветром и дождем ленточки на темных ветвях, в заметную даже отсюда паутину с запутавшейся в ней хвое и прочим лесным сором. Он с трудом подавлял нараставшее желание бежать отсюда. Наконец он медленно повернулся и неторопливо двинулся вверх по склону, напряженно вслушиваясь в царящую вокруг тишину. Он с трудом сдерживался, чтобы не побежать или не оглянуться. Только оказавшись наверху, на окраине засеянного ячменем поля, он почувствовал, как расслабились, наконец, мышцы спины и шеи, и позволил себе обернуться — к залитой низким уже солнцем поляне, вершинам елей, растущих в оврагах, протянувшимся от них темным холодным теням.

…Солнце еще не коснулось горизонта, когда Федор вернулся в поселок. Хотя на улице было так же мало людей, как и днем, но поселок уже не казался необитаемым. Слышались далекие голоса, где-то бубнил телевизор, негромко взмыкивала корова. Откуда-то выскочила стайка ребятишек, побежала вдоль улицы. Вкусно пахло дымком и жареным луком, и Федор ощутил приятное чувство возвращения домой, к людям, словно был не в полях вблизи деревни, а долго скитался в глухих лесных дебрях.

III

Сразу после ужина Федор вышел во двор — посидеть и перекурить. Зубчатая кромка леса на западе чернела на фоне подсвеченных снизу полупрозрачных облаков. Над усадьбой, над близкой опушкой, над поселком повисли долгие летние сумерки. Небо оставалось светлым, мягкий и нежный отблик его ложился на все вокруг, нереальный из-за невозможности уловить направление света. Пахло сырой травой под ногами, понизу вились и зудели комары. Бесшумно подошел Аркадий, молча уселся рядом, сложил на животе руки. Федор скосил на него глаза — большое тело Аркадия вольно расположилось на скамеечке, рубашка на животе разошлась, в прореху видна была выцветшая майка. Он не пытался нарушить молчание, лишь посапывал уютно, и Федор был благодарен ему за это.

…Как всегда в такие минуты, перед ним всплывало прошлое, но впервые Федор не чувствовал бессильной ярости на жизнь, на ту злосчастную катастрофу, в которую попало такси с его женой и дочерью. И позднее, когда сам заболел, он воспринял это как еще один вызов. Злость и упрямое желание переломить предначертанное помогли ему выжить и придали силы жить дальше. А сейчас он вдруг обнаружил, что боль утихла, отодвинулась куда-то вглубь, давая возможность жить и дышать; жить, а не гореть в нескончаемой борьбе с судьбой…

Тихо шелестя ногами по траве, подошла Ольга Васильевна. Сосредоточенно ступая, она несла сразу три фаянсовых бокала — полных, судя по походке.

— Мужчины, чай пить будете, — голос Ольги прозвучал не вопросом, а утверждением. — Держи, Аркаша… Да не обожгись…

Неприметно темнело. Здесь, под открытым небом, еще можно было различить детали предметов, хотя цвета уже стушевала, скрыла сутемь. Под навесом, где стояла машина, лишь отблескивали никелем бампер и облицовка фар, да в ветровом стекле, уменьшенный, дотлевал опрокинутый закат.

— Федор, так вы толком и не сказали, где были, — Ольга Васильевна опустила кружку, охваченную ладонями, на колени. Лицо ее было повернуто к Федору, в глазах рдели искры.

Федору вдруг стало не по себе, но тут она пошевелилась, отражение вечернего неба в ее глазах сместилось, и Федор, облегченно вздохнув, сказал, хотя и не собирался этого делать:

— Да вот, понимаете, занесло… Гиблое какое-то место, мрачное…

И пожал плечами, и рассмеялся смущенно — нелепым показался охвативший там его страх…

Смех одиноко прокатился по двору, замер в тишине. Никто его не поддержал. Ольга серьезно сказала:

— Я так и думала. Дурное это место, нехорошее… Если подольше там побыть, зло от человека трудно отогнать…

"Прямо чертовщина какая-то: дурное место, зло… Вроде взрослые люди, чтобы верить в сказки", — подумал Федор и, пряча смущение, отхлебнул чай крепкий и хорошо заваренный, как он любил.

— А я всегда чувствую, какой кому чай нравится, — с вызовом ответила на незаданный вопрос Ольга. — А вас, видать, неспроста на то место повело. Кто-то вас проверяет…

Вполголоса пробормотал что-то недовольным тоном Аркадий. "Ладно, отозвалась Ольга и ушла в дом, приостановившись и бросив через плечо: — Я вам на веранде постелю. Там попрохладнее будет…"

Федор, чувствуя непонятную неловкость, словно совершил бестактный поступок, закурил последнюю в этот день сигарету. Аркадий шумно повозился рядом, посопел и извиняющимся тоном сказал:

— У нас тут, эта, разные места есть… Которое место, дак у самой деревни, водит… Я сам в этим годе, понимаешь, заблудил. И, главно дело, до деревни шагов сто, а заблудил…

Он вздохнул, затих, а потом снова завозился — видимо, собирался еще что-то сказать, но из темноты от крыльца позвала Ольга Васильевна, и они пошли в дом. На веранде было чисто, стоявший там диван был застелен белоснежными похрустывающими простынями. Висящая под потолком лампочка без абажура не была включена — уютно светилась настольная лампа, и Федор, приятно удивленный, взглянул в сторону двери, где в этот именно миг остановилась бесшумно проходившая мимо хозяйка. Улыбки ее нельзя было рассмотреть в полумраке. Она угадывалась по голосу:

— Меня вещи слушаются. И я знаю, что мужчинам нужно…

Последняя фраза прозвучала несколько двусмысленно, и Федор усмехнулся, и тут до слуха его донесся чуть слышный ее смешок. Федор улегся, собрался было почитать перед сном, но тут же уснул.

…Разбудил его куриный переполох. Несколько кур не то истошно выясняли что-то под окном, не то перепуганы были до истерики — уснуть, во всяком случае, под этот гам нечего было и думать. В окно сочился пепельный пасмурный свет. "А какая погода была вчера!", — с тоской подумал Федор. Он оделся и вышел на крыльцо. Куры давно успокоились — поблизости не видно было ни одной. Дождя не было; солнца, впрочем, тоже. Под навесом загадочно притихла машина, неярко поблескивая хромом и стеклом. Вообще тишина вдруг установилась такая, что не верилось, что разбудил его шум во дворе. Он внимательно огляделся. Хозяев не было и в помине. Спят еще? Похоже на то… Он спустился с крыльца, не торопясь вышел за калитку. На улице тоже стояла ненастоящая тишина. Федор вспомнил жутковатое безмолвие, царившее в лесном урочище, куда занесла его нелегкая, и зябко передернул плечами — показалось вдруг, что в спину подуло ледяным сквозняком…