Керен Певзнер - Исповедь убийцы Страница 2

– Имя пострадавшего? – невозмутимо поинтересовались на том конце провода.

– Доктор Коган, психотерапевт, тоже здесь работает… работал. Скорее, пожалуйста, скорее! Здесь кто-то ходит!!. – это я выкрикнула в трубку уже из последних сил.

Наконец-то в голосе дежурного (или кого там еще?) послышались тревожные нотки:

– Где вы находитесь?

– В своем кабинете, рядом с кабинетом доктора. Я заперлась на ключ, а он, – не доктор, конечно, – ну, кто-то пытается открыть… – у меня перехватило дыхание.

– Ждите, выезжаем. Никуда не выходите, – приказал голос и связь прервалась.

Время тянулось безвкусной жвачкой. Я съежившись сидела в старом кресле. Резкий телефонный звонок заставил меня подскочить. Я схватила трубку:

– Ну где вы там?!

Это оказалась не полиция. В трубке послышался голос дочери:

– Мама, ты еще долго?

– Не вздумай выходить из дома, запри дверь! – закричала я. Мне в голову пришла идиотская мысль – будто убийца сейчас стрелой несется к моему дому. – Никому не открывай! Я скоро приеду.

– Ты чего? – недоуменно спросила Даша. – Что это на тебя нашло?

– Делай, что тебе говорят! – рявкнула я в сердцах. – Я задержусь еще на час-полтора. Не волнуйся. Все в порядке.

После крошечной паузы, она сказала:

– Ладно, успокойся, сейчас запрусь, – и добавила: – Я пока погуляю по Интернету.

Она положила трубку. Я спохватилась, что если Дашка будет сидеть в Интернете, до нее не дозвонишься. Я поспешно набрала домашний номер. В трубке слышались короткие гудки.

Послышался настойчивый стук:

– Откройте, полиция!

С трудом передвигая ватные ноги, я доковыляла до двери. На пороге стоял молодой полицейский в форме.

– Госпожа Вишневская? – спросил он.

Я кивнула. Он жестом пригласил меня следовать за ним. Мы дошли до кабинета доктора Когана.

– Входите.

Меньше всего мне сейчас хотелось вновь оказаться там. Видимо, полицейский понял мое состояние и успокаивающе улыбнулся.

– Все уже позади, госпожа. Входите, не волнуйтесь. Это необходимо. Вам просто зададут несколько вопросов.

Я вошла и остановилась у порога. Тело Когана лежало на прежнем месте, но теперь вокруг возились несколько человек. Один, сидевший рядом с убитым на корточках, повернулся в мою сторону. Смерил меня взглядом с ног до голову, потом вопросительно посмотрел на парня, который меня привел.

– Вишневская, – коротко пояснил сопровождавший меня парень.

– Понятно, – сидевший на корточках поднялся, подошел ко мне. Тут только я смогла его разглядеть. Это был мужчина в темном костюме, невысокого роста. Хотя мне при моих ста семидесяти семи сантиметрах и любви к высоким каблукам кто угодно покажется коротышкой.

Выражение лица его было недовольным. Ситуация явно не вызывала у него восторга.

– Присаживайтесь,– он подвел меня к креслу, в котором обычно сидели пациенты покойного психоаналитика. – Не обращайте внимание на суету. Вообще не смотрите в ту сторону. Сосредоточьтесь на том, что произошло.

Возле тела психотерапевта крутились двое в штатском – что-то мерили, скоблили, фотографировали. Их движения напоминали бы ритуальные танцы индейцев. Только индейцы танцуют молча. Увы, эти не молчали. Один, помоложе, монотонно перечислял случаи, когда жертве перерезали горло. От подробностей у меня голова пошла кругом.

При этом знаток не переставал посыпать все вокруг каким-то серым порошком. Второй – мужчина постарше и поплотнее, с угрюмым выражением лица, что-то тихо бурчал про себя. Потом громко выругался – как раз, когда я уселась в кресло и решила больше ни на кого не смотреть и никого не слушать.

– В чем дело, Яков? – спросил человек, встретивший меня.

– Такую рану можно нанести обычным кухонным ножом для рубки мяса, буркнул Яков. – Так оно, скорее всего, и было. Ищи ветра в поле… – и добавил непонятно: – Все то же самое.

Первый подошел ко мне:

– Нам нужно снять ваши отпечатки пальцев, не возражаете?

Я покорно протянула руки к подушечке со штемпельной краской. Следователь молча ждал, пока эксперт закончит процедуру, потом сообщил:

– Меня зовут Михаэль Борнштейн, я буду вести расследование. Расскажите, что здесь произошло.

Путаясь в подробностях, я рассказала о зонтике, о полоске света из-под двери кабинета Когана, о шагах, которые я слышала под своей дверью.

– И что же, – спросил Михаэль Борнштейн, – шаги были мужскими или женскими?

Я немного подумала.

– Мужскими. Не слышно было стука каблуков.

– Так. Как насчет других звуков? Ну там, – он сделал неопределенный жест рукой, – какие-либо характерные покашливания, хрипы, вздохи? Не слышали?

Я молча покачала головой. Мне хотелось домой.

Но похоже, он не собирался меня отпускать. А что спрашивать – еще не решил. Повернувшись к тому эксперту, который снимал отпечатки пальцев, он спросил:

– Рони, есть что-нибудь новенькое?

– На дверной ручке пальчики убитого и госпожи Вишневской, – радостно сообщил тот. «Чего тут радоваться?» – раздраженно подумала я.

– Больше ничего? – без особой надежды поинтересовался следователь.

– Есть еще парочка смазанных отпечатков, но они довольно старые, сказал Рони с сожалением. – Идентифицировать невозможно.

Борнштейн повернулся к второму:

– Что у тебя, Яков?

– Частицы черной лайки под ногтями убитого, – откликнулся тот. – Можно предположить, что убийца был в перчатках.

– Почему «был»? – буркнул следователь. – Почему не «была»?

Вот только быть заподозренной в убийстве мне и не хватало для полного счастья! Я собралась выдать гневную тираду и даже открыла рот.

– Я вас не подозреваю, – словно подслушав мои мысли, быстро сказал следователь. – Это так – дурацкая привычка придираться к экспертам… Даа, эстет, – хмыкнул он. – В тонких перчатках и с кухонным ножом. Эстет.

Прибыла скорая. Двое санитаров вынесли тело несчастного психоаналитика. Я почувствовала себя чуть лучше.

– Скажите, Валерия… Вы позволите вас так называть? – обратился ко мне Борнштейн.

Я кивнула.

– Вы всегда так поздно работаете?

– Бывает, – ответила я. – Если много писанины, не успеваю. А откладывать назавтра не хочется.

– Понятно. Значит, когда вы уходили, все прочие офисы в этом здании были закрыты?

– Кроме кабинета доктора Когана.

– Да, конечно. Но вы не сразу заметили, что он открыт, верно? Только после того, как вернулись за… – следователь глянул в свой блокнотик.

– За зонтиком, – подсказала я.

– Совершенно верно, за зонтиком. Так?

– Так. Дверь открывается в другую сторону. Если идти к выходу, свет не виден. Только когда возвращалась, заметила.

– И что же вас заставило войти?

Я пожала плечами.

– Ничего не заставляло, просто одной возвращаться не хотелось. Думала, выйдем вместе.

Следователь Борнштейн некоторое время молча смотрел на меня ничего не выражающими глазами. Пауза затягивалась. Я начала нервничать.

– Что за человек был покойный? – спросил он наконец. – Чем именно занимался? Кто его навещал? Вы ведь работали в одном помещении, наверное, встречали его ежедневно.

– Ну… – я задумалась. – Я все-таки слишком мало его знала. Встречались… Как встречались – здоровались в коридоре. Разговаривали мы всего-то пару раз. В кафе напротив, когда выходили на обеденный перерыв. Ну, а чем он занимался, вы и сами догадываетесь – людей лечил, психозы, неврозы. Мы же в сумасшедшее время живем – в кого ни ткни – невротик. Я ему тоже как-то раз на нервы пожаловалась, а он меня внимательно выслушал и дал почему-то телефон массажистки, говорил, что она – специалист именно по этому виду заболевания, – ну что за чушь я несу, при чем здесь массажистка?

– А где телефон? – спросил следователь.

Я порылась в сумочке, нашла картонный квадратик, протянула следователю:

– Я так им и не воспользовалась.

Борнштейн аккуратно переписал номер и я спрятала карточку снова в сумку. Потом снова обратился ко мне:

– Он работал один?

– Нет, – ответила я, – у него была секретарша, Габриэль. Но она никогда не задерживается на работе позже шести. Она замужем и у нее девочка четырех лет.

– Нужно ее вызвать, – Борнштейн повернулся к своему молодому помощнику. Завтра, на восемь утра ко мне.

– Вы знаете ее телефон? – это он уже спросил меня.

– Нет, но может быть найти по телефонной книге?

– Как ее фамилия?

– Марциано, Габриэль Марциано, а ее мужа зовут Чико.

Мне вдруг пришло в голову, что было бы лучше, если бы я сама позвонила бы Габриэль. Ее муж обладал просто клинической ревностью и звонок в вечернее время незнакомого мужчины просто свел бы его с ума. Я робко поделилась своими сомнениями со следователем.

– То, что вы сказали, Валерия, очень интересно. Вы не могли бы поподробнее рассказать об этой семье?