Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь Страница 2

Поначалу я приняла ловеласа Генриха за нежного супруга какой-нибудь из мадам — раньше был чисто выбрит в любое время суток, сейчас завел ухоженную рыжую бороденку, шикарно одет, всегда с букетом. Кто спрашивается? Для провинциальной девушки лишь слегка развращенной телевидением вопрос не стоит — конечно, муж! Вернулся с работы, принес хризантемы, а то, что не выбегает регулярно в трениках с помойным ведром, показателем не является. У мужчин с такими манерами на помойку бегает прислуга.

И так — муж, решила я. И считала так месяцев пять с половиной.

Но прежде чем докладывать о проведенном (случайно) расследовании, стоит сказать, что ларек господина Тушкоева как место временной работы, был выбран мною не случайно. Буквально в ста пятидесяти метрах от ларька стоит дом в котором есть коммуналка, в которой есть моя комната, на подоконнике которой хранится бинокль, купленный у алкаша полгода назад. Дом этот построил не Джек, а купец первой гильдии Иван Артемьевич Колабанов в начале прошлого века. На первом этаже этого дома купец планировал торговать колониальными и скобяными товарами, на втором этаже купчина обустроился сам с семьей и жили бы Колабановы до сих пор счастливо, не случись в России революция.

Но не все в России дураки, хотя дороги повсеместно плохие. Купец Колабанов не стал ждать, пока семью принудительно уплотнят в десяти комнатных апартаментах пролетариатом, продал все что успел и мудро махнул с семейством на ПМЖ в Канаду.

О том, что произошло дальше с «Колониальными и Скобяными Товарами» и апартаментами купца Колабанова стоит рассказать отдельно, но позже. История и в самом деле вышла поучительная в смысле, прошу простить за тавтологию, истории Государства в целом.

И так, комнатушка в бывшем купеческом гнезде принадлежит теперь Софье Николаевне Ивановой, то есть мне, и единственным своим окном выходит на красивый кирпичный дом, что первым появился на территории Ибрагима Аслановича. Комнатушка моя длинная и узкая, как деревянный пенал первоклассника застойных времен, разгуляться там негде, а зубрить экономические науки я привыкла стоя, желательно в ритме шага. Расхаживая туда-сюда, туда-сюда, я вбиваю науку в упрямую голову мягкими шлепками тапок, дорога от двери проходит мимо вешалки, холодильника «Иней», принявшего на себя телевизор «Рекорд», тумбы, шкафа, кровати и письменного стола с компьютером и заканчивается у окна с видом на приличное жилье. Я кладу на подоконник книгу, упираю ноготь в нужную строчку, и тупо гляжу в окно, повторяя тезис. Час за часом, минута за минутой, я девушка упрямая, и денег на взятки преподавателям у меня нет.

Пока дом достраивался, пока жильцы отделывали помещения и завозили мебель, вид за окном не мешал учебному процессу. Я тупо смотрела на грузовики и грузчиков, иногда старалась представить, как будет выглядеть телевизор или холодильник, когда его извлекут из картонной упаковки, и зубрила тезисы.

Постепенно в дом начали стекаться жильцы. На шикарных автомобилях, в шикарных шубах, в сопровождении шикарно вышколенных шоферов, заносящих вслед за ними пакеты с эмблемами самых шикарных магазинов города. Куда денешься, постепенно зрелище начало меня увлекать. Я стала различать жильцов по подъехавшим иномаркам, женщин со спины по шубам, детей и собак по портфелям и гувернанткам.

Полгода назад какая-то злосчастная звезда навела на мой ларек застенчивого, неопохмеленного алконавта с полевым биноклем. Минуты три алкаш канючил, просовывал оптику через плексигласовое окошко, и предлагал равноценный обмен — один бинокль на три ноль семь портвейна «Три Семерки».

Сошлись на двух. Бинокль мне был на фиг не нужен, но уж больно плохо выглядел бедняга алконавт. Скорее всего, оптика где-то «случайно» прилипла к вороватой распухшей руке, ченч алконвта устроил, и таким образом у меня появился отличный бинокль и новое хобби.

Стыдоба, признаться тошно, но куда ж от правды, опять-таки, денешься — я начала подглядывать. Старательно обходя окулярами окна спален (ей богу, старательно обходя!), я смотрела как живут Нормальные Люди и напоминала себе, что так бы могла жить и я. Если бы не ушла от мужа, не ушла от денег, влияния и холодильника в котором не только пачка кефира и четыре яйца, но еще сервелат, карбонат и котлеты приготовленный умелой домработницей. От прежней жизни у меня остался только гардероб, забитый приличным тряпьем под завязку, сожаления и испуг влюбиться снова. Не исключено, что подглядывать я начала, спасаясь от воспоминаний, леча испуг и убивая время. В двадцать четыре года его кажется так много, что полчаса, потраченные на картинки из чужой жизни, не выглядят потерянными.

Первым признаком выздоровления выступила ревность. Смешная, виртуальная ревность вуайеристки к мадам Зеро. И началось все с шубы.

В конце сентября прошлого года (тогда страсть к подглядыванию только-только наметилась, а бинокля и вовсе не наблюдалось) вдруг грянули холода, и объект Зеро вышел из лимузина в крашеной, стриженой норке — благородного оттенка красные разводы по угольно черному фону. Выглядела мадам Зеро сногсшибательно.

Сначала я чуть в обморок не упала, потом прикусила губу и оглянулась на гардероб, в котором висела точно такая же черно-красная шубка — подарок мужа к Новому Году.

Больше года я старалась забыть об этой шубе, о муже и существовании приличной одежды. Если кому-то это покажется смешным, прошу представить такой кошмар — как только я надевала что-либо из прошлой жизни и шла, например, гулять до магазина за хлебом, к норковому подолу тут же цеплялось что-то в лучшем случае с бритым затылком и на «Мерседесе». В худшем тоже самое, но на джипе, в наихудчайшем — первый попавшийся ловелас в чьем кармане бренчит мелочь на пиво в баре «Боцман».

Короче, липло все, что ни попадя. А я решила быть гордой, самостоятельной, с дипломом в виде доказательства — Софья Иванова это вам не гортензия на подоконнике, она способна прожить без подпитки снаружи. Софья личность самодостаточная, упорная и трудолюбивая. Придет время, достану из гардероба норку и шкуры убитых телят, нацеплю на палец кольцо с сапфиром и явлюсь в какой-нибудь офис с вопросом: — «Вам настоящие бухгалтеры нужны?»

А пока табу. Романы, свидания, мужчины и рестораны изгнаны прочь. Сила воли поистине фантастическая. Впрочем, как и горький опыт. Иногда напоминаю себе, что самодостаточность вещь обоюдоострая — отсекая от себя людей, другой стороной ранишь себя. Иногда все же стоит выплескиваться.

Я выплеснулась через единственное окно своей кельи. Нашла виртуальную соперницу (куда там Эллочке Людоедке с ее Вандербильдихой) и такой же виртуальный предмет обожания.

Толи со скуки, толи чуть-чуть сошла с ума.

И так, Генрих Восьмой, крашеная норка и мадам Зеро. Крашеную норку я мадам простила, лимузин цвета вороньего крыла тем более, Но измену Мужчине Моей Мечты снести не могла. Первое, что я увидела полгода назад налаживая наводку полевого бинокля, был смутный силуэт Генриха Восьмого, карабкающегося с букетом по лестнице на третий этаж. «Ага, — подумала я, настраивая резкость на окна лестницы, — сейчас-то мы и узнаем, чей ты муж!»

Пока неопытная вуайеристка разбиралась с оптикой, Генрих Восьмой успел проскользнуть в квартиру, вручить кому-то в прихожей букет и, через минуту… моим глазам предстала четкая картина — мадам Зеро, как я успела узнать супруга «Пирса Броснана», оплела всем телом Генриха Восьмого и висит на нем ненасытной медицинской пиявкой.

Я медленно отложила бинокль в сторону, добрела до дивана и села серьезно расстроенная. Адюльтер, однако.

(Примечание для граждан не знакомых с эпохальным сериалом «Секс в большом городе». Лозунг «Мужчина Моей Мечты» (именуемый в дальнейшем МММ) взят оттуда. МММ не является конкретным лицом, это скорее собирательный образ, рассчитанный на определенную особу. В моем случае МММ очень напоминал актера Пирса Броснана и расстроиться за предательство такого типажа, дело не сложное.)

В крайней степени расстройства я сидела на диване минут сорок и никак не могла понять — выдре в крашеной норке недостаточно вылитого Пирса Броснана?! Ей еще Генриха Восьмого подавай?!

Нимфоманка, стерва или идиотка.

Бедный, бедный МММ. Он тоже носил букеты, тоже хорошо одевался.

Три дня я не могла прикоснуться к биноклю. Словно он был виновен во всех случайно открывшихся грязных тайнах. Будь проклят скромный алкаш и его лукавая звезда искусительница!

На четвертый день к краснокирпичному дому подъехал свадебный кортеж — мадам Мансарда выдавала дочку замуж. Я чуть не прослезилась и рука сама потянулась к биноклю.

Чудное зрелище открылось моим глазам — невеста, как торт со взбитыми сливками, счастливый, облизывающийся жених, свидетели при параде, мадам Мансарда в желтом платье.