Колея к ржавому солнцу - Денис Воронин Страница 2

Тим наклонился, выглянул в окно, до середины стекла заросшее морозным узором. Так и есть, в ясном февральском небе поблескивала тусклая монетка ранней луны, на которую и голосил Севка.

– Не вертись! Ешь уже давай, пока не простыло!

Тима всегда удивляло, как это бабушка, стоящая к нему спиной или, прямо как сейчас, возившаяся у газовой плиты на огороженной занавеской кухне, может видеть, что он делает. Очки, висевшие у нее на груди, были ей совсем не нужны. С таким же успехом она могла бы глядеть и сквозь покрышки, сваленные за боксом шиномонтажа на выезде из поселка.

Тим склонился к тарелке, поковырял в ней вилкой. Никто не спорит, сваренная с вечера, а теперь разжаренная на сковородке картошка, присыпанная молотым черным перцем, квашеная капуста и соленые огурцы со своего огорода – еда полезная, да только порядком надоевшая. Бабушка готовила вкусно, однако разнообразием блюд себя и внука не баловала. Много ли накупишь деликатесов и вкусняшек на пенсию, четверть которой сжирают хищные коммунальные платежи за свой же собственный дом, построенный дедушкой еще на финском фундаменте? У дома была летняя терраса и неотапливаемый чердак, где хранились старые вещи, которые было жалко выкинуть; по осени, до самых холодов, сушился рассыпанный бесконечным множеством простых чисел (проходили недавно на алгебре) репчатый лук и было припрятано… Кое-что еще, о чем Полина Ивановна даже не догадывалась. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала?.. Еще при доме были погреб и сарай, где раньше, когда дедушка был жив, а бабушка – моложе, держали поросенка и козу. Ну и сразу за огородом баня с потемневшими стенами и потолком. Целое хозяйство.

Доев картошку, Тим заварил себе чай из уже один раз использованного пакетика. Он пил несладкий чай с куском засохшего колючего батона, политым «комариным», как его называла Полина Ивановна, черничным вареньем, и поглядывал, как бабушка одевается.

На улице стоял мороз, и ее сборы казались Тиму манипуляциями космонавта со скафандром перед выходом в открытый космос. Повязанный на груди пуховый платок. Второй такой же – вокруг поясницы. На голову – кем-то привезенная из Финляндии вязаная шапка с ушами. На ноги – уже дважды клеенные Тимом дутые сапоги-«луноходы». И коричневое пальто с воротником из искусственного меха, которое бабушка носила, сколько Тим себя помнил. Одежда, пережившая разом страну, для граждан которой ее придумывали, и фабрики, на которых ее шили. Но, как оказалось, не моду. Сейчас в этих пальто – не прямо в таких, но чем-то похожих – ходили девушки, которых показывали по телевизору и чьи фотографии печатали в девчоночьих журналах. Называлось это непонятным, но вкусным, как эклер (сейчас бы один такой к чаю!), словом «винтаж». На девушках эти нелепо, в общем-то, скроенные вещи смотрелись эффектно и броско. Модно. А вот бабушку ее пальто старило еще больше и словно притягивало к земле. Заставляло выглядеть жалкой и социально (Тим только этой осенью на уроках истории узнал, что означает это слово) незащищенной пенсионеркой, едва сводящей концы с концами, каковой она, собственно, и являлась. В такие моменты у мальчика начинало щекотать в горле, а сам он чувствовал себя Буратино, мечтающим выучиться и подарить Папе Карло тысячу новых курток. Впрочем, он знал бабушку не хуже, чем она его. Не купила бы она себе ни новую куртку, ни пальто. Усмехнулась бы и сказала: «К чему мне наряды? Отнаря́дилась уже. Помирать скоро».

– Тима, я на рынок и до «Карусели» дойду. На свинину скидки там, говорят. Посмотрю, может, мяса куплю, а то вон, совсем отощал ты у меня, – произнесла Полина Ивановна, наконец собравшись и встав перед дверью в сени. – А ты баллон с газом поменяй, хорошо? Этот почти кончился. И за уроки принимайся, нечего ночи ждать…

После ее ухода Тим включил чихающую колонку, чтобы вымыть за собой посуду, но закончить не успел. Видимо, баллон опустел окончательно. Синий огонек газа в колонке затрепетал и сник, ополаскивать тарелку и кружку пришлось в ледяной воде, от которой в одну секунду заломило руки.

Накинув старый, на два размера больше, чем нужно, и поэтому слишком длинный военный бушлат, Тим выскочил на улицу. Ключом отвинтил гайку и подключил шланг с редуктором к запасному, полному баллону. Потом запер их оба на замок в давно некрашеном металлическом ящике, приткнувшемся к стене сбоку дома. Разогревшись, не чувствуя холода, встал посреди двора, оглядывая покосившийся забор, заваленный снегом огород с чахлыми яблонями и бледную толстуху-луну, висевшую над крышей дома старика соседа по прозвищу Николаич-Нидвораич.

Тим тихо свистнул и позвал:

– Севка!

Лайка, предусмотрительно переставшая выть и убравшаяся с глаз долой, как только из дома вышла бабушка, теперь снова появилась в поле зрения и, перепрыгнув через невысокий забор, подбежала к мальчику. Виляя хвостом, обнюхала его руки без варежек, присела рядом, широко зевнула и клацнула компостером челюстей. Тим улыбнулся, вспомнив, как прошлым летом Севка так же угрожающе щелкал зубами, догоняя двух отбившихся от экскурсии и заблудившихся в их поселке подвыпивших финнов. Финны убегали и смешно орали друг другу:

– Суси! Суси! (Волк! Волк!)

А Тим бежал за ними и, хихикая, подзуживал:

– Суси! Карху! (Медведь!) Ленин!

В свои тринадцать он неплохо знал английский (уроки в школе и скаченные через торренты нерусифицированные компьютерные программы, в которых приходилось самостоятельно разбираться), поэтому, догнав финнов, крикнул им:

– Донт вори! Итс э дог! Нот волф, нот крокодайл! (Не бойтесь! Это собака! А не волк и не крокодил!)

Финны остановились и засмеялись друг над другом. Тим с ними разговорился. Оказалось, что у одного из них, Ярри, когда эта территория еще принадлежала Финляндии, жил здесь отец. Болтая о том о сем, они втроем пошли искать место, на котором раньше, до войны, стоял дом отца Ярри. Заросший крапивой фундамент нашли на берегу залива. Ярри сокрушенно покачал головой, сфотографировал это место на телефон, потом угостил Тима едкими лакричными конфетами. Написал на листке бумаги свой адрес в Финляндии, пригласив приезжать в гости к нему и двум его сыновьям, одного из которых звали, кстати, Тиимо. Тим проводил новых знакомых до центра города, где их поджидал туристический автобус, но в гости так и не собрался, хоть Ярри с сыновьями жил всего в сорока километрах от границы. У них с бабушкой, тянувших на одну ее пенсию, денег на заграничные поездки не было.

– Ну что, Лисапед? – потрепал Тим лайку по большой голове.