Михаил Михеев - Запах «Шипра». Сочинский вариант Страница 20

— Трудное дело.

— Куда труднее. Даже если мы найдем доказательства, что ваш незнакомец заходил в квартиру Бессоновой. Подозрений против него, конечно, прибавится, но он может заявить, что кран не открывал.

— Зачем тогда приходил?

Полковник только взглянул на меня молча, и я поняла, что задала такой вопрос сгоряча, не подумав.

— Дело усложняется тем, что сама-то Бессонова была в таком состоянии, что могла совершить любой неосознанный поступок. В том числе и кран открыть, и газ не зажечь. Словом, пока Уголовный розыск проверяет там следы, мы — ОБХСС — будем отыскивать свой след. Денежный.

— Фактуру?

— Да, фактуру № 895. Может быть, она нас к чему-то существенному и приведет. Тоже нелегкое дело. Очень много торговых и прочих точек снабжает Главный склад Торга. Где может объявиться эта фактура — один бог ведает.

Тут я вспомнила про Саввушкина.

Прошедшие события на время вытеснили у меня из памяти встречу с ним у Аллаховой, слова полковника напомнили о нем.

— Ателье Горшвейпрома, говорите, — переспросил полковник. — Очень интересно. Хотя бы тем, что мы про Саввушкина пока еще не слыхали ничего…

ЛИЧНЫЙ РОЗЫСК

1

Валю Бессонову похоронили.

Самый большой и самый красивый венок на могилу положила Аллахова. Я приглядывалась к ней украдкой и думала, что скорее всего именно она позвонила кому-то в тот вечер, сообщила о пьяной Вале… Но сейчас, применительно к обстоятельствам, лицо ее выражало скорбь, и больше ничего на нем прочесть я не могла.

Близких родственников у Бессоновой не оказалось. По немногим письмам, найденным в квартире, узнали адрес ее сестры, проживающей в Саратове. Сестра приехала уже после похорон и первым делом заинтересовалась, когда может забрать вещи. Но квартира Вали пока оставалась опечатанной.

Мальчик Леша летал где-то на Таймыре. Я послала туда телеграмму, наудачу, «на деревню дедушке», и телеграмма его нашла. Может быть, ничего здесь не было особенного и удивительного. Люди, разбросанные среди бескрайних ледовых пустынь, всегда знают друг о друге, знают, где и кто находится: жить иначе там нельзя. Леша прилетел сразу. Мы вместе сходили на могилу Вали, он положил на глинистый холмик букет белоснежных флоксов. Наверное, это была первая серьезная беда в жизни Леши, лицо его потеряло мальчишеское выражение, стало взрослым и суровым. Знаю по себе — взрослость приходит через страдание…

Смерть Вали Бессоновой не прошла бесследно и для меня.

Если раньше я порой испытывала неловкость от необходимости притворяться, кого-то выслеживать, то сейчас делала это с полной убежденностью, понимая, что другого пути к решению задачи у меня просто нет.

Я находилась среди людей, которые были не только ворами, но которых можно было подозревать и в убийстве. Они могли украсть у общества не только деньги, но и человеческую жизнь.

Я должна была подумать об этом раньше. Тогда, возможно, Валюша Бессонова была бы жива.

Как бы ни были логичны утешения полковника Приходько, я обвиняла только себя и мучилась от ощущения своей вины.

Я скрывала свое настроение, как могла, но на весь день меня не хватало. Петр Иваныч заметил это. Он не спрашивал меня ни о чем, только поглядывал участливо и заботливо. Не напрашивался на откровенность, но, наверное, обижался все-таки, что я скрытничаю.

Поэтому, когда вскоре позвонил Борис Борисович и попросил прийти, я пошла без всякой радости.

На этот раз полковник Приходько встретил меня еще в дверях. Вид у него был торжественный. С шутливой церемонностью он провел меня к столу, на котором стояли торт, видимо, только что купленный, и кофейник.

Меня усадили за стол. Борис Борисович положил мне на тарелочку кусок торта. Полковник Приходько разлил кофе в чашечки.

Поначалу я несколько растерялась от торжественности такой встречи, но потом сообразила.

— Накладную нашли?

— Прямо насквозь все видите, — сказал полковник. — Нашли, Евгения Сергеевна. Ухватили за кончик ниточку. А я от лица отдела выражаю вам благодарность. Неофициально, конечно, так как в приказе все равно пока ничего не напишешь.

Мне было известно, что нужно отвечать при официальном объявлении благодарности, но я не знала, что говорить сейчас, поэтому сказала: «Спасибо!» и спросила:

— У Саввушкина нашли?

— В бухгалтерии комбината. Саввушкин только расписался, а на складе его ателье воротников из чернобурки нет. Проверили. Но по бухгалтерскому учету комбината фактура уже прошла.

— А кто там главбух?

— Некто Прокушев.

— А может, он не знает, что фактура бестоварная, фальшивая.

— Думаю, что знает. Уж очень смело Аллахова действует. Видимо, дорога эта проторенная и пользовались ею уже не раз.

— Нельзя его понюхать, этого главбуха?

— Понюхать?

— На предмет одеколона.

— Я его видел. Маленький, худенький — под ваше словесное описание не подходит. Притом молодой и в комбинате работает чуть более года. Следовательно, грехов накопить много еще не успел. А может, и вовсе безгрешен — и такое возможно. Решили пока дело не поднимать. Вы там очень хорошо устроились — может быть, и еще на кого выйдете. Честно говоря, ваш «человек на лестнице» меня тоже заинтересовал. Если он к Бессоновой шел, то зачем? На амурные дела не похоже. Вы говорили, что она своего летчика ждала?

— Ждала, — подтвердила я. — По-настоящему.

— Тогда этот ваш «человек» мог навестить Бессонову по подсказке Аллаховой. И ключ у него мог быть — дело прошлое. Но вот доказательств, что он у Бессоновой был, — у нас никаких нет. Уголовный розыск пока ничего там не нашел.

— Да, — согласилась я. — Один только след и остался — запах «Шипра».

— Понимаю вас, Евгения Сергеевна. Пока вы мне тут рассказывали, я так и чувствовал ваше желание проверить свою догадку до конца.

— Очень хочу. Денежный след к нему нас не приведет. По другим следам идет уголовный розыск, и, как я понимаю, у них пока тоже не получается. Остается один след.

— Ваш запах одеколона?

— Да, запах «Шипра». Может быть, мне повезет, и я выйду на того человека, который нам нужен.

— Знаете, мне нравится ваше стремление проверить догадку. Конечно, арестуй мы всю шайку, то ваш незнакомец — если он на самом деле виноват — насторожится. А прятаться он, как видно, умеет. И тогда отыскать его будет значительно труднее… — полковник помолчал, размышляя. — Что ж, Евгения Сергеевна, недельку мы можем подождать. Ищите. Никаких советов я давать вам не берусь. Вы сами, что называется, унюхали этот след, вам его и проверять. Поступайте по собственному усмотрению. Только вот что… мы с Борисом Борисовичем опять уедем, дней на пяток. Все по тому же маку, в Среднюю Азию. Вы останетесь здесь без нас. Поэтому будьте осторожны. Если ваши подозрения верны, то незнакомец с лестницы — человек решительный. Он, почувствовав слежку, поймет, что терять ему, по существу, уже нечего. Может пойти на все. Поэтому не рискуйте, дождитесь нас. А на всякий случай вот вам телефон моего заместителя подполковника Орлова. Запомнили номер?

— Запомнила.

— Вот и хорошо.

Полковник улыбнулся мне по-отечески ласково:

— Ну, мой милый Шерлок Холмс, ни пуха ни пера.

Я промолчала.

— Понимаю! Субординация не позволяет ответить, как положено, — усмехнулся полковник Приходько. — А любопытно все-таки, Борис Борисович! «Запах «Шипра»! Пожалуй, можно даже закодировать таким образом операцию по разыскиванию незнакомца на лестнице. «Запах «Шипра»! Так и просится в заглавие повести. Такое махрово-детективное заглавие, а? Даже у Сименона такого нет.

2

И я отправилась на поиски «человека на лестнице» по следу давно исчезнувшего запаха одеколона «Шипр».

У Риты Петровны болел муж, и это обстоятельство позволило мне планировать свой день по собственному усмотрению. Оставив склад на меня, Рита Петровна забегала к нам всего на час-другой. Все шло ладно, и я бессовестно использовала свое бесконтрольное положение. За два дня я обошла все отделы Торга, оба комбината, места, где работали Саввушкии и Колесов, несколько магазинов.

Дважды у меня замирало сердце — до меня доносился знакомый запах, но это была ложная тревога — ничто не напоминало моего незнакомца.

На третий день я зашла в ЦУМ, купила в парфюмерном отделе флакон «Шипра» за рубль тридцать пять копеек и начала «лабораторные исследования». Запах одеколона был резкий и грубый, мне не хотелось, чтобы Петр Иваныч обвинил бы меня еще и в вульгарном вкусе, поэтому все опыты я проводила тайком, в помещении склада, где всяких ароматов было более чем достаточно. Одеколон я прятала в старых ящиках, и там его случайно обнаружила Маша. Никто не признал находку своей собственностью, и Маша пустила ее в дело. Весь склад и наша «контора» немедленно наполнились пронзительным запахом, и я искренне сожалела, что не выбросила одеколон на помойку.