Анна и Сергей Литвиновы - Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник) Страница 20

«И еще я отомстил этой дуре, – довольно подумал Антон. – Правда, она об этом не узнает. И дай бог, чтоб не узнала. Как, кстати, скрыть от нее Лялькины укусы на плечах? И свою исцарапанную спину? Ладно, подумаю потом… Надо с ней, наверно, недельку не поспать. Она и не очень-то в постель к тебе стремится, надо честно признать… Холодновата… С Лялькой не сравнишь».

Лялька выскользнула из-под простыни. «Ну и фигурка, – восхищенно подумал Антон. – Настоящая секс-бомба. Груди здоровенные, красивые. Большая аппетитная задница… Правда, чуть толстовата. А через пару лет вообще расплывется, как кадушка… Но меня-то через пару лет уже с ней рядом не будет, верно?»

Лялька взяла со стола чистое полотенце, обмакнула его в таз с водой. Вернулась к кровати, уселась рядом с Антоном по-турецки и стала нежно протирать его, приговаривая: «Какой большой, какой сильный! Какой мальчик! Притомился, мой сладенький…» Потом она наклонилась, и Антон почувствовал ее губы. Тут же помимо воли он ощутил возбуждение. Это было уже больно. Но и сладко – тоже. «Вот это секс-машина», – восхищенно подумал Антон.

А начиналось все вчера с вечеринки, или «сейшна», как тогда говорили, в его общежитской комнате.

Поводов было два. Во-первых, Белоснежка должна была сдать госэкзамен по научному коммунизму. Во-вторых, у него, Антона, два дня назад был день рождения: двадцать один год – «очко». Отмечать день в день не стали из-за нее. Как-то нехорошо резвиться за два дня до «госа». Никто не сомневался, конечно, что его невеста-отличница экзамен сдала бы, и сдала на «пять», даже если б кутила всю ночь перед сдачей. Но сама она, такая правильная, пойти на экзамен после гулянки позволить себе не могла. Потому празднество перенесли.

После экзамена Белоснежка должна была сразу мчаться в общагу к Антону. Он к этому времени планировал уже отовариться, и она поможет ему приготовить стол. Помимо прочего, праздник имел скрытый смысл: Антон впервые должен был предъявить ее – без пяти минут супругу – своим друзьям. Он волновался.

Получилось все совсем иначе.

Когда Антон вернулся из магазина, груженный водкой, портвейном, шампанским и даже коньяком, вахтерша сказала ему, что звонила девушка. Связь через вахту общаги была крайне неудобной и использовалась лишь в исключительных случаях. Антон догадался, что звонила она. Другим девушкам он телефон общаги, кажется, не давал.

Антон притаранил покупки в комнату и спустился вниз. Разговаривать от любознательной вахтерши не хотелось, и Антон вышел на улицу к телефону-автомату. Стоял ослепительный медный осенний день. В воздухе пахло чем-то неуловимо приятным. Антону всегда казалось, что есть что-то сексуальное в этом осеннем запахе увядания.

Антон опустил «двушку» в автомат. Дозвонился на удивление сразу же. Сквозь хрипы автомата был слышен голос бабульки, охранявшей ее корпус в Лефортове. «Шевцову из 615-й, пожалуйста!» – что есть силы заорал Антон. Бабуля была более чем глуховата. Через три попытки она поняла, кто нужен, и пошла искать кого-нибудь, кто поднялся бы на шестой этаж за Шевцовой. Самой вахтерше было такую высоту не осилить.

Потянулись минуты ожидания. У телефонной будки остановилась девушка. Она выразительно поглядывала на часы. Антон отворачивался от нее. В будке, нагретой осенним солнцем, стало душно. Девушка забарабанила монеткой по стеклу. Антон повернулся и сделал умоляющий жест. Наконец на том конце провода взяли со стола трубку.

– Это Антон? – спросил мужской голос.

– Да, – ответил Антон. Он ощутил иррациональный укол ревности.

– Шевцова просила тебе передать, что она не приедет.

– Не приедет? А в чем дело?

– Она заболела.

– Чем?

– Голова болит, – ухмыльнулся парень.

– Понятно, – протянул Антон и швырнул трубку на рычаг. Разозленный, он вылетел из телефонной будки. Шваркнул дверью и едва не сшиб ожидавшую студентку.

А в это время его невеста, закрывшись в туалетной кабинке, сотрясалась от жестоких приступов рвоты…

Вот так и сложилось: злость на нее, испортившую ему день рождения; коньяк и водка почти без закуски – плюс томительные, многообещающие, сексуальные глаза незнакомой девушки, которая оказалась напротив Антона за праздничным столом… Когда стемнело, он целовался с Лялькой у окна, отгородившись от остальных гостей шторой. От ее поцелуев бросало в дрожь. Он не мог дождаться, когда уйдут гости, и знал, что она останется с ним…

…Антон лежал распластанный на постели, судорожно сжимая ее плечи. Лялька трудилась над ним. «Нет, это невозможно, – думал он. – Она съест меня. – Волна наслаждения поднималась все выше. – Ну еще, еще чуть-чуть», – молил он про себя, кусая подушку и с дикой силой хватая ее за волосы. Лялька ласкала его ртом, языком, рукою. Он уже не мог терпеть сладостной боли и не соображал: что с ним происходит, где он. Откуда-то издалека доносился посторонний стук. Наконец его пронзила острая, самая сладкая боль. Хриплый рык вырвался из его груди. Антон вдруг понял, где находится. Он лежал навзничь на своей кровати. В дверь колотили.

Лялька проглотила, запила из бутылки. «Ну что ж ты, – прошептала она. – Открывай».

– Убью гада! – прорычал он и, не одеваясь, пошлепал к двери. Он вообразил, что это друзья пришли к нему за опохмелкой. Рывком отворил дверь в коридор.

На пороге стояла она.

– Прости меня, – сказала она заготовленную фразу и шагнула в комнату.

Тут она увидела в беспощадном свете уже наступившего дня все: сбитую постель, голого Антона с еще не успевшим опасть тюльпаном, обнаженную раскрасневшуюся Ляльку, которая сидела на постели и с интересом и превосходством смотрела на гостью.

– Ах вот оно как… – прошептала она.

Потом она – нет, не заплакала, не закричала – точным и мощным ударом заехала Антону по щеке. Удар был такой, что в голове его загудело. Что есть силы швырнула в стену перевязанную ленточкой коробку. Лялька в ужасе пригнулась. Девушка развернулась, шандарахнула дверью так, что отвалился кусок штукатурки, и побежала, рыдая, по коридору. Чтобы догнать ее, Антону надо было еще успеть одеться… Догонять он не стал…

«Какие же все мужики сволочи», – писала вечером в свой дневник Лялька.

«Вот это я влип», – тупо думал этим вечером Антон, напиваясь с друзьями.

А она ни о чем не думала. Она ревела в своей комнате, уткнувшись в подушку. В один момент обрушился весь созданный ею мир, в котором царил красивый, умный, стройный Антон. Летели к черту все ее планы красивой свадьбы, счастливой и спокойной жизни рядом с ним и ребеночком, маленьким человечком… Она рыдала, она ненавидела Антона, она жалела себя. Но не сомневалась в двух вещах: во-первых, Антон ее больше никогда не увидит. Никогда. И никогда она не сможет быть рядом с ним. Она предательства не прощает.

А во-вторых, ребенка она, несмотря ни на что, оставит. Да она и не может его не оставить. Доктор вчера сказал, что срок уже четыре месяца.

Рустам чувствовал свою вину и вел себя смирно, без обычного гонора. Он в десятый раз повторил:

– Ну уверен я был, что она поедет в Москву. И людей заготовил, все чики-чики. Сопроводили бы в лучшем виде. Кто ж знал, что она – в Стамбул…

– Ты, ты должен был знать, – жестко сказал Шляга.

Павел Ильич прервал их перепалку.

– Рустам, расскажите, – он намеренно обращался к нему на «вы», – каких людей все-таки удалось достать на Стамбул?

– Да выбор-то где! Какой такой выбор! За полчаса найти! Чтоб и в городе, и загранпаспорт был!

– Я дал вам полтора часа, – жестко сказал Павел Ильич. – Будьте добры, уточните. – Он был подчеркнуто вежлив.

– Ну – Завгар и Гымза. С этими ясно. А вот старший, Мелешин…

– Что? Что с ним?

– Начальник охраны мой. Десантник. Медведя завалит. Но…

– Что – «но»? Договаривайте!

– Он хочет сказать, что не уверен, будет ли тот мочить, – пришел на помощь к Рустаму Шлягун.

– Что ж ты таких ссыкунов себе в начальники-то охраны берешь? – возвысил голос Ильинский, непринужденно переходя на «ты». – А?!

Крыть было нечем.

– Почему сам не поехал?

– Так ведь в городе дела… – стал оправдываться Рустам.

– Дела? Знаем твои дела. Быстро найди мне тех, кто сможет. Двоих, а лучше троих. С нормальными паспортами. Отправляй их в Стамбул. И ты с ними. Ясно?

Рустам осклабился.

– Утром есть рейс из Краснодара. Будут проблемы с билетами – звоните мне, решим… Время есть. Глаз с девки не спускать!..

Рустам и Шляга слушали его молча. Вот поэтому он, а не какой-нибудь Шляга здесь главный. Потому что он, Павел Ильич Ильинский, умел из самого критического положения найти выход. И выход этот был самым разумным.

Именно потому – а не из-за власти или из-за денег – слушали все его.