Николай Зорин - Реквием Сальери Страница 20

– Подождите! – перебил его Соловьев. – Помолчите минутку! – прикрикнул он на Виктора, заметив, что тот собирается что-то возразить. – Вы высказали очень интересную мысль, но сейчас помолчите.

Несколько минут Соловьев напряженно о чем-то думал. Выдвинул клавиатуру, что-то быстро записал, поднялся, прошелся по комнате, снова сел за компьютер.

– Знаете, – он так по-дружески, так тепло посмотрел на Виктора, что тот невольно улыбнулся в ответ, – вы высказали потрясающе интересную мысль! Вполне вероятно, потому-то я и повторил его путь, что он умер.

– То есть как это? – опешил Виктор.

– Не знаю еще. Я только в самом начале пути. Но все может быть. Все это следует обдумать. Спасибо, вы мне очень помогли. Огромное вам спасибо. А теперь, можно вас попросить… – Игорь махнул в сторону двери. – Только не обижайтесь. Заходите еще как-нибудь, вы очень интересный собеседник. А сейчас, пожалуйста, уходите.

И, уже не обращая никакого внимания на Виктора, Соловьев погрузился в работу.

Виктор предпринял несколько безуспешных попыток вернуться к прерванному разговору, но Игорь никак не отреагировал. Казалось, он его просто не слышит. Виктор немного подождал, но, увидев, что в ближайшее время этот одержимый не прервет работы и разговора не получится, вышел из квартиры.

Он долго стоял на лестничной площадке у лифта, не понимая, почему медлит, не нажмет на кнопку вызова. Что-то не давало ему покоя: то ли фраза, брошенная Соловьевым, то ли вещь, которую он у него увидел. Но что это было, Виктор никак не мог вспомнить. К Соловьеву, конечно, нужно будет вернуться. Собрать побольше о нем информации, подготовиться и снова нанести визит. И тогда действовать более решительно. Честно говоря, этот человек как-то его сбил, совсем не так он представлял себе этот разговор, когда летел в Светлый. Или вернуться сейчас? Нет, сначала нужно понять, что его так беспокоит, что это за вещь или фраза кажется такой важной. Да и бессмысленно теперь возвращаться: разговора все равно не получится, пока Игорь Соловьев пребывает в своей научной нирване. И нужно позвонить Полине. Со вчерашнего дня они не общались. Вечером Полина ему позвонила сама, но в тот момент он находился в больнице и разговаривать не мог, а потом она не брала трубку.

Виктор нажал на кнопку вызова лифта и достал телефон. Лифт приехал сразу. Наверное, стоял этажом выше. Дверцы распахнулись. Виктор шагнул в кабину и только тут заметил человека, стоявшего в углу. Было что-то в этом не то, ведь лифт стоял… Но додумать мысль ему не удалось. Мужчина нажал на кнопку первого этажа, и в тот же момент Виктор почувствовал, как в спину ему уперлось нечто твердое и холодное – даже сквозь рубашку ощущался металлический холод.

– Виктор Евгеньевич, положите телефон в карман, медленно, не делая резких движений, и выполняйте все, что я вам скажу, – бесстрастным голосом проговорил мужчина.

Пистолет уткнулся в спину сильнее. Виктор выполнил приказ, соображая, что места в закрытом пространстве слишком мало для каких бы то ни было маневров. Сделал попытку слегка повернуться, но пистолет, словно живое, разумное существо, мгновенно среагировал и уперся в спину так, что стало больно.

– Не стоит делать глупостей, – проговорил бесстрастный голос. – Сейчас мы спокойно выйдем из подъезда и сядем в машину.

Машина оказалась вполне мирным, потрепанным жизнью «жигуленком» – ничего криминального в ее внешности не наблюдалось, Виктор даже не сразу понял, что ведут его к ней. Из-за спины протянулась рука, открыла заднюю дверцу. Водитель, не поворачиваясь, кивнул и завел мотор. Виктор сел, ничего другого не оставалось. И тут вдруг понял, что ему не давало покоя во время разговора с Соловьевым. А также понял, что это уже не имеет для него никакого значения.

Машина резко тронулась.

Глава 6

Я думал, потребуется немало усилий, чтобы забыть это необъяснимое безумие, вдруг овладевшее мною, и вернуться в свою собственную, прежнюю жизнь. И потому, когда проснулся – уже под вечер, шел шестой час, – изо всех сил старался не думать о поездке в Синие Горы. Не думая, поднялся с постели, не думая, оделся, поставил чайник, заглянул в холодильник, обнаружил, что он девственно пуст, быстро собрался и вышел из дому в ближайший магазин. Не думая, мысленно заткнув уши, зажмурившись, чтобы ненароком не натолкнуться на опасный образ, я шел и думал: вот, иду в магазин. А в магазине громко – про себя, не вслух, разумеется, – перечислял продукты, которые нужно купить. На обратном пути, продолжая не думать, стал напевать какую-то песню… Но старался напрасно. Оказалось, что эта безумная поездка совершенно меня не трогает, не имеет никакого значения и интересна лишь постольку, поскольку может быть интересен неверно выбранный путь в научной работе: ошибка, о которой нужно помнить лишь для того, чтобы ее не повторить. Мотив песни, которую я про себя напевал, вдруг, помимо моей воли, перелился в другую мелодию, страшную, пугающую своей неуместной повторяемостью. И я попытался ее поскорей заглушить простым первоначальным мотивом, но понял, что нисколько мне не страшно, «Реквием» Сальери больше меня не пугает. И события, произошедшие прошедшей ночью, тоже. Все попросту не имеет значения. Я вспомнил Ингу, свою любовь, свою утрату, но прежней тоски не ощутил. Вспомнил, как бился, мучительно пытаясь разрешить вопрос: почему так горюю по несуществующей погибшей жене, и посмеялся над собой: сколько сил потратил напрасно, упуская главное, не давая этому главному пробиться. Инга жива, когда-нибудь она вернется, а сейчас нужно совершенно от нее отвлечься, сосредоточиться на другом. На чем, я пока не знал, но почувствовал необыкновенный прилив сил, какое-то странное, испытанное уже однажды вдохновение. Вот-вот что-то должно было произойти… Мысль, не моя, чужая, извне, уже проклевывалась, стучала клювом в скорлупу моего мозга. Да, чужая, посторонняя. Но меня это больше не пугало, не смущало, не вынуждало искать ответы. Я готов был ее впитать, я ее жаждал.

«Клетки мозга не умирают, а видоизменяются, – мягко проговорил голос с армянским акцентом, когда я открывал дверь, – это похоже на глубокий сон. Такой сон и принимают за смерть мозга». «Да», – согласился я, но понял, что моего согласия не требуется, поставил пакет на тумбочку в прихожей и, забыв запереть на ключ дверь, бросился к компьютеру. Хотелось поскорее все записать, ничего не упустить. «Мозг – это что-то вроде компьютера, если он сломан, его можно починить», – усмехнувшись, проговорил голос. Или это я проговорил? Нет, я не мог. Компьютер долго загружался, невозможно было дождаться. А голос между тем продолжал: «Компьютер, у которого слетела система, но осталась информация на жестком диске – в нейронах коры больших полушарий. Эту информацию можно изъять, вставив жесткий диск в работающий компьютер. Если информация ценная, мозг изо всех сил стремится ее передать. Срабатывает механизм, похожий на автосохранение. Потом происходит поиск „работающего компьютера“ и собственно передача. На этом этапе мозг работает с такой интенсивностью, что успевает не только передать старую, уже накопленную информацию, но и может создать нечто новое…»

Наконец компьютер загрузился. Торопясь записать, боясь хоть что-нибудь упустить, я открыл первый попавшийся файл и стал судорожно печатать все, что диктовал мне голос. Компьютерные сравнения перешли в музыкальные, музыкальные – в спортивные, словно мой лектор пытался ко мне приспособиться, найти ту форму, которая мне ближе и понятней. А потом, словно махнув рукой, сам торопясь передать информацию, заговорил исключительно специальными медицинскими терминами. Теперь я мало что понимал, но это было неважно. Потом пойму, а сейчас, главное – все точно зафиксировать.

Я работал, как одержимый, много часов подряд, не останавливаясь: весь вечер, всю ночь. Только на рассвете голос, утомившись, смолк, тогда и я отключился. Уснул прямо за компьютером, уронив голову на стол.

Меня разбудил будильник. Когда я его поставил? А главное, зачем? Я хотел протянуть руку, чтобы выключить, но понял, что даже пошевелиться не могу. А будильник звенел и звенел. На одной ноте, выбивая примитивный ритм.

Си. Это нота – си. А ритм не примитивен. В его простоте есть своя гармония закономерности. Можно развить и продолжить. Это только эмбрион, зародыш, зачаток мелодии…

Эта мелодия во мне. Нужно поскорее ее записать. Я вскакиваю с постели… Нотная бумага никак не находится. Да что же это такое? Я сейчас все забуду! Под руку попадается стопка тетрадей. Хватаю первую сверху, вырываю из середины лист, расчерчиваю торопливо, криво… Не важно! Поскорей записать…

Музыка льется, как кровь из вены, освобождая от тяжкого груза жизни. Я дописываю последний такт и в блаженном изнеможении откидываюсь на спинку стула. Кружится голова, но мне хорошо. Некоторое время сижу так, обессиленный, но вдруг взгляд мой упирается в циферблат будильника. Половина девятого. Я катастрофически опаздываю на работу! Первым уроком контрольная у десятого «Б». Я вскакиваю и судорожно начинаю собираться. Если не бриться, не завтракать и вызвать такси, можно еще успеть.