Ежи Эдигей - Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями Страница 20

— Возможно, паровозы скоро заменят тепловозами.

Венецкий вежливо поддерживал разговор, хотя перспектива оказаться в обществе младшего коллеги не привела его в восторг.

— От этого мы выиграем немного. Самое большее — минут десять, а электричка сократила бы дорогу, по крайней мере, на полчаса. Это уже кое-что значит. Куда мы сядем, в вагон для курящих или для некурящих?

— Если вам все равно, я предпочел бы для некурящих.

— Прекрасно, — согласился поручик, хотя ему вовсе не улыбалось провести два часа без курения.

Ловко маневрируя, поручик усадил капитана у окна, лицом по ходу поезда, а сам расположился напротив. В Насельске он сказал, что ему нужно высмотреть знакомого, который должен тут сесть в поезд, открыл окно и закрыл его только тогда, когда поезд уже набирал скорость.

— Ого! — заметил он, сев на свое место. — Вы выпачкали лицо, пан капитан.

— Где? — капитан провел рукой вдоль носа.

— Нет, нет, выше.

Венецкий потер лоб.

— Нет, не здесь. Вы позволите?

И, не ожидая согласия, Левандовский извлек из кармана чистый носовой платок и энергичным движением провел им по лбу капитана как раз над левым глазом.

— Все в порядке, — произнес он.

Капитан Венецкий спокойно полез в карман, вытащил оттуда свой платок и флакончик мужского одеколона «Пшемыславка». Он намочил одеколоном кончик платка и тщательно протер им лоб.

Усмехнувшись, он пояснил:

— Как видите, поручик, я тру гораздо основательнее, чем вы, но треугольный шрам не появляется. Попробуйте еще раз сами. Пожалуйста, прошу вас…

Анджей Левандовский не взял протянутый ему платок. Он густо покраснел, потом побледнел и, наконец, побагровел. Он не мог произнести ни слова. Если бы произошла железнодорожная катастрофа и вагон сошел с рельсов, поручик, вероятно, испытал бы чувство искреннего облегчения. Но ничего такого не случилось. Поезд лишь сбавил скорость, подъезжая к Помехувке.

— Я вел себя как идиот, капитан, — поручик опустил голову. Что было говорить? Любое сказанное им слово только усугубляло промах.

— Наоборот, поручик. Если кто-то из нас двоих и вел себя как идиот, то уж это я сам. И получил по заслугам.

— Вы, пан капитан? — запинаясь, пробормотал смущенный Левандовский.

— Я же не мог не заметить, что в последнее время удивительно часто встречаю вас, поручик, на своем пути. И сержант Хшановский, разговаривая со мной, всматривался в мое лицо так, словно вместо глаз у него пара рентгеновских аппаратов. Да и то, что вы двое ведете следствие по делу «человека со шрамом» — не такая уж глубокая служебная тайна, чтобы я о ней не знал. В уездном отделении я не совсем посторонний человек. И должен был понять, что ваши маневры имеют прямое отношение к моей особе. Даже не нужно было особой догадливости: уже год назад мой друг, капитан Жвирский, признался мне, что если бы не был посвящен в мою тайну и не видел бы моей физиономии без грима, то решил бы, что я и есть «человек со шрамом». Ведь все прочие приметы совпадают, вплоть до невесты, у которой есть мотоцикл и которая имеет возможность снабжать «банду» необходимой информацией.

— Как раз на это мы и обратили внимание…

— Можете не оправдываться, поручик. Капитан Жвирский совершил ошибку, не рассказав вам о последствиях моей аварии. Тогда бы вы не теряли времени на ложное расследование. Но еще большую глупость допустил я сам. Заметив, что вы наблюдаете за мной, я должен был сразу же явиться к вам и откровенно все объяснить. Признаюсь, что сделать такой шаг мне помешал ложный стыд. Непростительная глупость с моей стороны! Ведь если бы вы не действовали столь деликатно, а просто подали официальный рапорт, я бы только ценой бесконечных хлопот смог доказать свою невиновность. Поверите ли, я даже готовился к такой возможности и между прочим пытался припомнить, чем именно я был занят во время последних налетов и кто бы мог это подтвердить. Однако такое алиби в моем положении — вещь довольно затруднительная. У нас ведь нет определенных часов работы, к тому же не всегда мы работаем за письменным столом.

— Почему вы упомянули о ложном стыде? — спросил, несколько оправившись от конфуза, поручик.

— Мужчине не так легко признаться, что он пользуется гримом и пудрой. В Польше это делают только артисты.

— Именно этот грим, — признался Левандовский, — и вызвал у нас подозрения.

— Я буду с вами совершенно откровенен, — продолжал капитан. — Попав в катастрофу, я довольно сильно разбил голову. Перелом черепа, сотрясение мозга и несколько неглубоких ран на лице. Следы их и сейчас заметны шрам на подбородке и второй — над ухом. Но на это можно было бы не обращать внимания или даже сочинить какую-нибудь легенду о том, что шрамы получены в борьбе с опасным преступником. Это могло бы принести мне некоторую популярность. Разумеется, не столь широкую, какую приобрел ваш коллега, сержант Хшановский, автор новой дамской прически «трапеция», но все же… Как видите, я не плохо информирован обо всем, что происходит в Цеханове.

Поручик усмехнулся. Он знал, что слух о знаменитой «трапеции» докатился уже до парикмахерских не только Плонска, но и Дзялдова и Пултуска. Не далее как вчера он слышал разговор секретарши Эли с ее подругой из соседнего отделения милиции. Обсуждалась в основном прическа «трапеция» и как ее соорудить без помощи парикмахера.

— Беда не в этих шрамах, — признался капитан, — а в том, что после аварии у меня нарушилась пигментация кожи. На правой щеке выступило пятно размером с десятизлотовую монету, совершенно лишенное пигментации. Оно пепельного цвета и не поддается загару. Я боялся, что это безобразное пятно отпугнет мою девушку и она найдет себе другого. Но теперь эти опасения отпали. Она знает. Я уверен в ее чувствах. Но прежде сомнения не оставляли меня. Мужское тщеславие! Я прибегал к гриму и пудре. Прекратить все это сразу и появиться с иной физиономией было трудно. Сейчас я, правда, пробую кварцевые лампы и кое-что еще, и мне кажется, что пятно стало меньше… Возможно, я вообще перестану его скрывать, да и сейчас не держу все это в глубокой тайне. Мой внешний вид мало меня заботит, просто я боюсь отпугнуть ближних.

— Звучит убедительно.

— Если бы я рассказал все это в вашем служебном кабинете дней десять-пятнадцать назад, мы бы не оказались сейчас в столь нелепой ситуации. Но я вел себя как идиот. Не сердитесь на меня, поручик.

— Да что вы! Это я должен извиниться перед вами.

— Не стоит об этом говорить. Однако, возвращаясь к делу «человека со шрамом», не могу не признать, поручик, что расследование вы ведете великолепно и намного превзошли моего друга Жвирского. Вот и до моей особы добрались, потому что не оставляете без внимания ни одной улики. А разоблачение черного, мысль о том, что здесь скрывается женщина, просто превосходна. Не бойтесь, никто в уездном отделении об этом не проболтался. И вообще тайна следственной работы в Цеханове сейчас строго соблюдается. Я же знаю об этом потому, что по поручению Главного управления милиции контролировал вашу работу. Теперь я могу вам в этом признаться, а также сказать, что там хорошо относятся к вашим начинаниям.

— Я боялся, что мне не простят многодневной блокады шоссейных дорог.

— Наоборот. Это ставили в пример другим. Проводилось даже специальное расследование, чтобы выяснить: почему все же замысел не принес успеха?

— Вот именно, мы и сами ломаем над этим голову.

— Отчасти дело испортило воеводское управление милиции. Людей не предупредили, чтобы те держались подальше от города. Пока один из дежурных оставался на шоссе с фотоаппаратом, сменщик его разгуливал по улицам, заглядывая в кафе, рестораны, слоняясь по магазинам, чтобы как-то убить время. Кроме того, нельзя было назначать на эту операцию сотрудников, которые уже не раз бывали по делам службы в Цеханове. Они знали многих сотрудников вашего отделения, а тем, в свою очередь, был известен характер их работы. Бандит без особого труда мог заметить, что в городе вертится много варшавских оперативников. Достаточно понаблюдать за одним, чтобы догадаться, чем заняты остальные. На шоссе они скрывали фотокамеры от водителей, но если стоять в стороне, то легко можно догадаться, чем они занимаются. Преступник достаточно умен, чтобы сообразить, какие раскинуты сети.

— Да, нанесен большой урон делу. Если бы не это, преступники могли быть пойманы, а мы располагаем лишь фотографиями их спин. Так никого не опознаешь.

— Да, — согласился капитан. — Идея была великолепной.

— Должен сознаться, что не я ее автор.

— А кто же? Неужели тот сержант, которого вам дали в помощь?

— Вот именно. Только он не помощник мой, а коллега. Расследование мы ведем совместно. Когда начальник прикомандировал его к делу, я, честно говоря, боялся, что этот деревенский милиционер будет для меня помехой. Но должен заметить, что он оказался на высоте.