Роберт Райан - Земля мертвецов Страница 20

Майлс понимал, что должен быть очень-очень осторожен. В прошлый раз, обихаживая девушку, он терпел до последнего, и такая медлительность плохо кончилась. В ушах у него и сейчас звенели вопли сестры милосердия: «Нет, доктор, нет! Перестаньте! Сейчас же! Пожалуйста!» А толчки крови в висках подстегивали его, гнали дальше и дальше, пока… пока вопли не перешли в рыдания, а ворвавшиеся к ним Джексон и Эверетт не застыли в ужасе.

Как Коттеролл умудрился замять то вонючее дело, осталось для Майлса загадкой. У этого человека было полно знакомых среди политиков и дипломатов, и он использовал все свое влияние – и, несомненно, подключил связи на родине, –  чтобы не замарать честь гарвардских добровольцев еще до начала работы. Майлс поплатился изгнанием. Изгнанием в среду неопрятных, унылых, примитивных британцев. Ни стране, ни друзьям больше не было до него дела.

Майлс посмотрел на свои руки. Ногти глубоко впились в ладони. Раздутые костяшки пальцев на правой побелели. На подушечке у основания большого пальца присохла кровь. Он неторопливо разжал кулаки, распрямленные пальцы походили на когти.

В этот раз медлить нечего.

Предвкушение поступка влило в его жилы новую энергию. Майлс натянул свежую пару брюк, пристегнул подтяжки и опустился на колени. Из-под грубой кровати вытащил ящичек красного дерева, поставил его на матрас, открыл замок. И с наслаждением вдохнул металлический запах ружейной смазки, ударивший в ноздри.

Блох с огорчением обнаружил, что в Сомерсет-хаус вело несколько дверей. Он все утро наблюдал за подъезжающими и отъезжающими машинами – все с дальней стороны здания. Главный вход под резной аркой, на которой возлежал каменный лев, располагался на дальнем пределе гарантированного попадания. Стрелять в человека, вышедшего из-за дома, было бы напрасной тратой патрона и риском выдать себя. А единственный часовой, ковырявший в носу в уверенности, что его никто не видит, и вовсе не стоил пули.

Сомерсет-хаус, несмотря на английское название, смешал в себе фламандский и французский стили. Причудливая остроконечная крыша, две башенки с острыми иголками шпилей – у одной верхушка растрескалась, как разбитое к завтраку яйцо. Лепнина рококо покрылась щербинами и кое-где вовсе отвалилась. Стекла в готических проемах окон уцелели, а бо€льшая часть их была вдобавок занавешена изнутри от газа и осколков, так что надеяться на выстрел сквозь окно не приходилось. Даже если Блох различал силуэты людей, он не мог разобрать ни лиц, ни чинов.

Вот он и лежал, надеясь на удачу. Один выстрел у него будет, а потом?.. Выбор небогат. Съехать по веревке и, прикрываясь накидкой томми, бежать к своим позициям? Перед глазами встало собственное тело, повисшее на колючей проволоке. Он слишком много насмотрелся таких, ставших кормом для ворон, чтобы желать подобного конца.

Или можно затаиться, в надежде, что там не вычислят, откуда сделан выстрел, или вообще не заподозрят проникновения к себе в тыл и спишут все на шальную пулю от своих или еще какую несчастную случайность. Тогда после темноты можно будет вернуться той же дорогой.

Думал ли над этой задачей Люкс? О возвращении снайпера? Нет, решил Блох. Размен одного, даже очень хорошего стрелка на высокопоставленного, почти легендарного английского офицера выглядел для капитана достаточно выгодным. Блох с удивлением отметил, что не чувствует обиды: на месте Люкса он сам рассудил бы так же. Зато в нем копилась решимость удивить капитана, вернувшись с задания живым. Посмотреть бы тогда на его лицо – это будет наградой не хуже Железного креста.

Движение у здания заставило стрелка снова припасть к прицелу. По дорожке с задней стороны подъезжал автомобиль. Штабная машина. Вырулила из-за угла и остановилась у парадного входа. Блох прищурился в окуляр. Девушка в зеленой косынке. Он помнил таких по началу военных действий. А рядом с ней?.. Что, офицер? Но сидит на переднем сиденье…

Он перебирал в уме варианты. В зеленой косынке, по всей видимости, сестра или санитарка. Красный Крест еще в 1914 году добился для них иммунитета. И да, на дверце машины знакомый символ. А значит, пассажир, возможно, врач. Блох всмотрелся в его лицо. Немолод. Из старшего медицинского состава. Стоящая добыча?

Если он убьет врача, промахнутся ли по нему?

Вот он и нарушил свое золотое правило. Увидел в нем человека. Думать надо об ущербе врагу от его смерти. Старший врач спасает жизни британцев. Чинит поломанных томми, чтобы те продолжали службу.

Сколько солдат, которые могли бы вернуться в окопы, умрут, если всадить в него пулю? Возможно, этот человек привез известие о великом медицинском открытии, которое умрет вместе с ним. Исчезновение врача может повлечь за собой десятки или сотни дополнительных смертей. Мощный удар в пользу Германии. При этой мысли указательный палец правой руки окаменел.

С другой стороны, может, он лечит прыщи у какого-нибудь генерала, латает раненого полковника или навещает друга.

Палец на курке расслабился.

Он видел, как сестра и врач перекинулись несколькими словами. Врач с сумкой вошел внутрь, а сестра, оставшись у машины, закурила, с яростью выдувая дым. В ее манере двигаться было что-то завораживающее и даже слегка эротичное, и Блох задержал перекрестье прицела на ее лице, став на минуту больше возбужденным подростком, чем убийцей.

Башенные часы вдали отбили полчаса. Шесть часов, как он занял позицию, но ему приходилось выслеживать добычу и дольше – что на охоте с отцом, что на ничейной земле. В этом была роскошь его ремесла. Простой окопник не знал, за что сражается и умирает, какова его роль в планах берлинских генералов. Для снайпера война сводилась к простой древней основе. Блоху не приходилось ломать голову над стратегией и тактикой, изобретенной в штабах. Его задача была проста: убить и идти дальше. К следующему.

Еще через полчаса двойная дверь распахнулась, врач вышел к машине. Он был не один. Его спутник задержался в тени, но, пожимая доктору руку, на миг показался на свету. Сердце Блоха ударилось в ребра, как зверь в костяную клетку, и он усилием воли выровнял дыхание.

Он узнал лицо, показанное ему Люксом на газетной вырезке. Тот человек стоял на месте. При желании Блох мог снять обоих. Почему бы и нет? Экономя каждое движение, он загнал в ствол патрон и перевел прицел в центр груди мишени. Отсчитал до пяти, уверился, что картина неподвижна, и спустил курок.

Миссис Грегсон развернула «кроссли», поставив его параллельно фасаду Сомерсет-хауса. Ватсон поднял глаза на печальное, изуродованное здание и перевел взгляд левее, за поваленную рощицу, на одинокую церковную колокольню и дальше, туда, где над позициями поднимались клочья дыма. Газ? Нет, газ стелился бы по земле сплошной пеленой. Он взглянул на часы. Только что миновала половина первого. Куда ушло утро?

Когда автомобиль, вздрогнув и встряхнувшись мокрым псом, остановился, Ватсон достал с заднего сиденья свой саквояж.

– Думаю, я на полчаса.

– Мне зайти с вами?

– Лучше подождите в машине, миссис Грегсон, –  холодно отозвался он.

Они впервые заговорили после ее резкого отзыва о бывшем коллеге Ватсона. Миссис Грегсон всего лишь сыграла роль адвоката дьявола, но для Ватсона это равнялось публичному очернению королевской особы.

– Как скажете.

Отдав честь часовому и проделав обычный цирковой номер с прыжками через кольца, которые под разными углами держали неправдоподобно юные адъютанты, Ватсон попал в дальнюю часть здания, где прежде располагался бальный зал. В приемной и гардеробе сидел безупречно одетый, но угрюмый капитан, признавший, что да, ему доложили о срочной надобности майора увидеться с генерал-лейтенантом Фиппсом, но майор, может быть, слышал, что генерал занят…

Между тем генерал за белой с позолотой дверью был занят тем, что пытался прервать тираду другого офицера. Тот сопровождал свою речь ударами кулака по столу и рычал басом, наводя на мысль, что в зале заперта крупная кошка – лев или пантера.

– Я готов подождать, –  ответил адъютанту Ватсон.

Тот кивнул на мягкое кресло, изукрашенное так, что место ему было скорее в будуаре.

– Я постою, –  ответил Ватсон.

Дверь в зал распахнулась неожиданно для обоих, и Ватсону на миг почудилось, что относительно зверя он не ошибся – вырвавшийся в приемную офицер фыркал и пыхтел, как разъяренный бык. Секунду спустя майор узнал воинственного офицера и выступил вперед:

– Сэр.

Пара прищуренных глаз обратилась на него, не узнавая, и офицер набросился на адъютанта:

– Где этот проклятый Хоквилл-Смит?

– В столовой, я полагаю, –  ровным голосом ответил капитан.

– Сэр… – повторил Ватсон, но полковник уже удалялся по коридору на поиски Хоквилл-Смита, которого явно ждали неприятности.

Адъютант взялся за телефон, тихо проговорил в трубку несколько слов и посмотрел на Ватсона: