Марина Островская - Черная вдова Страница 20

— Что, вижу, не куришь и не пьешь? — засмеялся шофер. — Ладно, воспоминаниями займемся потом. А теперь докладывай, что ты сделала с моим боссом.

— Раньше ты его называл бы товарищем начальником.

— Не твое потаскушье дело. Колись, сучка.

— Я не сучка, это во-первых, а во-вторых, я уже давно не колюсь, как ты правильно успел заметить.

— Что, скучаешь по наркотикам?

— Нет, не скучаю. — Отвернувшись, она демонстративно уставилась в окно.

— Сейчас я докурю, и пойдем к Гатаулину, выясним, что там между вами было.

— Я уже сказала, он спит, — подавленно ответила Наталья.

— Мой, как ты выразилась, товарищ начальник спокойно засыпает только в постели у жены, а с девочками забавляется до утра. Он даже в машине по дороге домой не отрубается. А ты как-то слишком лихо от него сбежала. — Он приоткрыл дверцу, выбросил горящий окурок и схватил Наталью за запястье. — Пошли на место преступления.

— Я никакого преступления не совершала.

— Вот и посмотрим.

В это время ослепительный свет галогенных ламп залил сонный двор, раздался рев мощного двигателя, перешедший в резкий визг тормозов. Возле подъезда остановилась приземистая спортивная машина. Сидевшая за рулем женщина выскочила из салона и, хлопнув дверцей, метнулась в подъезд.

Шофер, вовремя успевший выключить свет в салоне, тут же скомандовал:

— Сидеть!

— Что, благоверная твоего товарища начальника за муженьком примчалась?

— язвительно спросила Наталья.

Шофер был явно растерян.

— Откуда ты знаешь Фатиму?

— Я ее никогда в жизни не видела, — честно призналась Наталья.

Нажатием кнопки шофер открыл стекло до половины и, вытянув шею, посмотрел вверх. Как раз вовремя: сквозь раскрытую форточку квартиры на восьмом этаже донеслись возмущенные женские крики и звон бьющейся посуды.

— Черт знает что… — пробормотал шофер, отворачиваясь и закрывая окно.

— Как она узнала? И тут Наталья рассмеялась.

— Так это ты, сучка, ей позвонила? — догадался шофер. — Ладно, можешь ничего не говорить, я и так все понял. А ты ушлая, стерва. Лихо мужика развела.

Только в одно не могу въехать — почему не поживилась?

— Потому что не я его разводила, а он меня. За это и поплатился. Вот пусть ему жена остатки волос на голове вырвет.

Скандал на восьмом этаже постепенно затихал. Шофер о чем-то задумался.

— Выпусти меня! — не выдержав напряженного молчания, потребовала Наталья.

— Ну уж нет, подруга, погоди. Мы с тобой еще не закончили.

Свет в окнах на восьмом этаже погас, и через минуту-другую на крыльце показалась Фатима Гатаулина, тащившая за шиворот пьяного вдрызг мужа.

Кинопродюсер был весь мокрый и выглядел жалким, как побитая собака. Он поскуливал и бормотал что-то невнятное, оправдываясь перед женой. Фатима, не слушая, грубо затолкала его в машину, уселась за руль и тут же уехала.

— Все в порядке? — поинтересовалась Наталья. — Твой босс жив-здоров, сам в этом убедился. Теперь отпусти меня, я пойду.

— Э нет, Мазурова, не гони лошадей, — сказал шофер. — Теперь, девочка, так просто от меня не отделаешься.

— Хочешь изнасиловать? Довершить то, что не удалось твоему товарищу начальнику?

— С этим успеется, — загадочно усмехнулся шофер. — А пока мы вот что с тобой обсудим… — Он уселся поудобнее.

— Не собираюсь я с тобой ничего обсуждать.

— Не артачься, девочка, — самоуверенно произнес он. — Я тебя вот как держу, — сунул он под нос Наталье плотно сжатый кулак.

Та, хотя это не было заметно в темноте, покраснела до корней волос.

— Короче, так, — принялся выкладывать шофер, — если ты не хочешь сотрудничать с моим боссом, — «сотрудничать» он произнес с таким же сарказмом, как и «босс», — будешь сотрудничать со мной. Только я — реалист и никакого «кина» снимать не собираюсь. Но не волнуйся, твой талант мы используем на всю катушку. Вообще-то, — голос его слегка смягчился, — мне понравилось, как ты лихо обходишься с крутыми мужиками. Классно работаешь.

— Тебе показалось, — процедила сквозь зубы Наталья.

— Ничего мне не показалось. Нельзя такой талант в землю зарывать. Так что, девочка, будешь теперь работать со мной.

— Ты на что намекаешь?

— Я не намекаю, я тебе прямо говорю: будешь разводить богатых мужиков.

А я их мно-ого знаю с тех пор, как стал баранку крутить у Гатаулина. И все они падки на смазливых девчонок. Правда, есть такие, которым мальчиков подавай, но эти особняком держатся и осторожные шибко, у них свои тусовки, закрытые. С этими нам не по пути, как говаривали в прежние времена.

— А почему ты так уверен, что я соглашусь заниматься всем этим дерьмом?

Шофер неожиданно взвился и зарычал:

— Почему?! Сказать тебе?! Напомнить, как ты десять лет назад тетушку свою угрохала в родном Калининграде, а потом сбежала и тебя найти нигде не могли? Вот, оказывается, где ты всплыла!.. В столицу подалась, киноактрисой, — чуть ли не с отвращением выдавил он, — стать решила? Думаешь, прошлое можно зачеркнуть? Ничего не получится, детка! Ты преступницей была и останешься ею навсегда. Кстати, ты объявлена в розыск. Думала, за давностью спишется? Э нет!

Всего десять лет прошло с тех пор, как ты свою опекуншу замочила.

— Моя, как ты выразился, опекунша была… Всем известно было, кто она такая… Она… Она хотела меня изнасиловать! А убивать я ее не собиралась, она сама ударилась головой об угол ванны. И ты это знаешь, Федор. — Голос у Натальи задрожал, она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться.

Снова нахлынули страшные воспоминания — из той, другой жизни. Наталья закрыла лицо руками.

— Не без твоей помощи, дорогуша, не без твоей. Думаешь меня разжалобить? Не удастся. Все это будешь рассказывать своим адвокатам, на судью это вряд ли подействует — закон есть закон.

— И это ты мне говоришь? Ты же был следователем в милиции!

— Это было давно, — ухмыльнулся Федор. — И не правда.

— Значит, произошла удивительная метаморфоза: бывший мой сосед-милиционер сделался преступником?

— Это все эмоции, Мазурова, простая истерика. Между прочим, милиционеру легче легкого переквалифицироваться в преступника — и мы, и они мыслим в одном направлении…

— Так ты мыслитель, — фыркнула Наталья. — А я и не знала… Тоже мне Кант.

— Заткнись! — оборвал ее Федор. — Оправдываться перед тобой я не собираюсь. Будешь делать то, что скажу. Вздумаешь дергаться, Мазурова, — не забывай, что на тебе мокруха числится. По таким делам срок давности не действует. Стоит мне сделать один звоночек в бывшую контору — и отвесят тебе по полной программе. Так что не советую.

— Значит, выбора ты мне не оставляешь?

— А что плохого я тебе предлагаю? Дурочка, ты еще выгоды своей не понимаешь. Всех-то дедов — раз-два и в дамки! Я вывожу тебя на клиента, ты его обрабатываешь, ну, так, чисто по-женски… Мы его разуваем, а бабки распиливаем по-честному. Или, может, боишься, что я тебе нищих командированных собираюсь подсовывать? Так ты не кипишуй зря. Я тебе вообще предлагаю стать… ну, этаким Робин Гудом в юбке. Знаешь, сколько по рукам черного нала гуляет? Вижу, что знаешь. Козлы всякие кругом с бабками — чем мы с тобой, Мазурова, хуже?

— Мы?

— А что? Не зря нас судьба после стольких лет снова вместе свела.

Значит, так надо.

— Кому надо?

— Ладно, хватит сопли распускать. Давно уже не девочка. Небось пару-другую ухажеров развела? Знаю я таких, как ты, динамисток. Да это и хорошо — ориентируешься, что делать и как себя вести, чтобы клиент сам в мышеловку шел, добровольно, так сказать. Как Руслан Каримыч. А хорошо ты его разделала! У меня теперь времени свободного будет навалом — пару месяцев Фатима его круто пасти станет. Нам ведь с тобой это на руку, Мазурова, правда?

Глава 9

Пресс-центр Государственной думы гудел, как разворошенный улей, несмотря на то что выступал не лидер оппозиционной фракции, не знаменитый своими скандальными «разоблачениями» экс-прокурор и даже не перспективный молодой политик из отставных премьеров. На сей раз журналисты и просто любопытные по долгу службы набились в большой зал пресс-центра, чтобы послушать независимого депутата Баранова, который собрался во всеуслышание заявить о порочных нравах, царящих в Госдуме, диктаторских замашках лидеров фракций и своих попытках борьбы за права избирателей.

Сергей Тимофеевич Баранов относился к той славной когорте депутатов-провинциалов, которые тихо просочились в Государственную думу по партийным спискам аграриев, а затем, получив заветные корочки, громогласно объявили о своем выходе из аграрной фракции, став независимыми и благополучными заднескамеечниками.

Прежде Баранов был совершенно не известен средствам массовой информации, несмотря на то что пленарные заседания посещал с вынужденной регулярностью, как когда-то комсомольские собрания. Его невыразительная внешность соответствовала скорее образу районного чиновника, чем политика федерального масштаба: среднего роста, довольно хлипкого телосложения, с непропорционально длинными руками, которые он обычно держал за спиной.