Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам Страница 20

Все же мой ответ старушку не удовлетворил. Но у неё хватило такта и ума в дальнейшие вопросы не вдаваться.

Неглупая была эта Анфиса Семёновна. Хотя на вид простая и бесхитростная…

Можно ли было ей верить? Я не мог найти причин, для чего бы ей стоило говорить неправду.

А если человек врёт только для красивой лжи — это болезнь. Это патология. Такие тоже мне встречались.

Нет, крёстная Залесской была в здравом уме.

Но все-таки её показаний для меня было мало. И я отправился в сельскохозяйственный институт.

Уже один взгляд на теснившиеся на небольшом пятачке здания говорил о его эволюции.

Все, по-видимому, началось с длинного одноэтажного строения красного кирпича врасшивку. Так строили ещё до революции. Может, это была церковноприходская школа.

Потом выросло двухэтажное. Кирпич и дерево. Много стекла. Местный, так сказать, конструктивизм. Площади и солидности хватало поначалу только для техникума. Но когда размахнул свои крылья домина в пять этажей, с колоннами, портиками, капителями, с декоративным карнизом, с широкой лестницей, проглотившей полдвора, внушительное здание не могло стать не чем иным, как высшим учебным заведением. А что оно, учебное заведение, будет жить и развиваться дальше, категорически утверждала пристройка наших дней. Совершенно гладкий, ровный параллелепипед с широкими окнами и керамзитовой штукатуркой.

Слово теперь оставалось за достижением будущей архитектуры. Тогда институт, возможно, дорастёт до академии…

Исполняющий обязанности ректора разговаривал со мной недолго.

— Да, да, слышал. Печальная история. Залесского я не помню. А вот Кирсанову — хорошо. Аккуратная, дисциплинированная. Активистка. У Ильина я присутствовал на защите. Положение обязывает — председатель учёного совета. Но, скажу откровенно, на его защите я испытывал удовольствие. Редкое сочетание — хорошая научная подготовка и практический опыт. Но, сами понимаете, в личном житейском плане я Ильина, можно сказать, не знаю совершенно.

Тем более он у нас был аспирант-заочник. Поговорите лучше с профессором Шаламовьш. Он его научный руководитель…

Секретарша ректора помогла мне найти Шаламова в коридоре института.

Яков Григорьевич извинился, что мне придётся немного подождать: он заканчивал разговор с двумя грустными, усталыми молодыми людьми. По-моему, разговора не было.

Сухощавый, седой как лунь профессор спокойным, методическим голосом вбивал в смиренных учеников что-то важное для них. Уверен — совершенно напрасно. Когда он их отпустил, они пошли прочь сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не побежали.

Шаламов пригласил меня в свой кабинет. Он возглавлял кафедру растениеводства.

Посмотрев на моё удостоверение и узнав, что я хотел бы поговорить об Ильине, он сцепил свои длинные пальцы и положил руки перед собой на стол.

— Странно: Ильин и следствие… Понятия для меня взаимоисключающиеся.

— Почему вы решили, что следствие соприкасается обязательно с преступниками?

— О честном человеке узнают все у него самого.

У профессора была кристальная логика. Мне надо было или выворачиваться, или признать его проницательность, то есть раскрыть свби замыслы. Одно не лучше другого. Вот что значит сила слова!

— Честность нередко требует не меньших доказательств, чем виновность.

— По-моему, правде всегда тяжелее, чем кривде. На то она и правда. Впрочем, насколько я понял, предмет нашего разговора — Николай Ильин. И вам нужны факты, факты и только факты. Я к вашим услугам.

— Ильин закончил аспирантуру?

— Конечно. И защитился. В феврале месяце.

— Странно. О том, что он кандидат, Ильин не пишет в документах.

— Но диссертация ещё не утверждена в ВАКе.

— Ясно. Значит, дело не в его скромности?

Шаламов пожал плечами:

— Нескромно, на мой взгляд, кричать о своей необразованности. Знаете, есть такое высказывание: «мы институтов не кончали»…

— Ну, видите ли, институтов просто-напросто на всех не хватит, сколько ни строй…

— Ума тоже не всем хватает…

Профессор находился, что называется, в состоянии «момента». Да, два молодых балбеса здорово подпортили ему настроение. Надо его вернуть в состояние равновесия.

— Насколько я понял, об Ильине вы этого сказать не можете?

— Выходит, вас уже проинформировали? — Он усмехнулся. — «Парадокс Шаламова — Ильина»…

— Нет. Видите ли, вы первый из института, с кем я разговариваю обстоятельно.

— Прошу прощения. А впрочем, чтобы развеять таинственность, поясню. Всех до сих пор удивляет, что Николай был аспирантом именно у Шаламова, а не у кого-либо другого…

— Яков Григорьевич, я ведь совсем ничего об этом не знаю. И, если можно, разъясните, пожалуйста, профану в вашей науке, в чем, собственно, соль?

— Следователя могут интересовать и такце вопросы?

— Прекрасное мнение о нас…

— Простите, если обидел… В —двух словах скажу. Вы, конечно, слышали о травопольщиках и нетравополыциках?

— Разумеется.

— Дело в том, что Ильин — травопольщик. Конечно, это грубо говоря. Я же

— придерживаюсь другого направления.

И тем не менее не было аспиранта интереснее и поучительнее для меня самого. Желал бы, а в душе чувствую, что Ильин считает меня тоже не последним дураком… Понятно?.

— Вполне. Но знаете, не всегда людей сводят только общие взгляды.

— И слава богу! Только так и возможно жить. Если бы человек понял, что его личный пуп, его мнение не есть центр вселенной, многие беды не случались бы…

— Я с вами согласен. Потому что есть вещи, которые соединяют молодого и старого, человека одной национальности с человеком другой и так далее.

Шаламов кивал. И я чувствовал, что этот человек, с белой головой, с крепкими руками, уже знает, куда я клоню.

Поэтому дальше развивать свою мысль я не стал.

Бывает иногда такое ощущение-ты что-то не осилишь.

Шаламова бы я не осилил. Об Ильине у него твёрдое мнение. И вс„. Скала, кремень. Но… назвался груздем…

— Итак, мы выяснили: Ильин честный, принципиальный учёный…

— Это не мои слова, но я под ними подпишусь, — улыбнулся профессор.

— Такита ли он был в другом, например в личной жизни, как вы думаете?

— О его личной жизни я ничего не знаю.

— Насколько я понял, он был вашим любимым учеником…

— И тем не менее.

— Впрочем, вполне возможно…

Я не знал, что подействовало на профессора. Тон ли, каким я произнёс последние слова, или мой разочарованный вид. Но это его задело.

— Не думайте, что перед вами стоит этакая деревяшка, сухарь, учёная крыса. В древности ученики и их наставники жили одной семьёй. Вместе ели, вместе путешествовали, отдыхали, развлекались:.. Простите за нескромность, что я называю себя наставником, но я таковой хотя бы по должности. И уверяю вас, судьба моих аспирантов, во всяком случае тех, в. которых я вкладываю помимо знаний душу, волнует меня. И когда я говорю, что не знаю об интимной жизни Ильина, я не стремлюсь от вас что-либо скрыть. Ведь Николай учился в заочной аспирантуре. Он приехал за тричетыре месяца до защиты, И почти все это время занимался оформлением работы… Поверьте, я был бы рад знать его поближе, чтобы защитить, ибо уверен в том, что он честен.

— Из чего вы это заключаете?

— Не может быть человек раздвоенным.

— «Гений и злодейство несовместны…» — процитировал я.

— Точная мысль. И Пушкин имел право это сказать.

— Но неужели Ильин никогда ничем не выдал своих привязанностей, влюблённости?

— Он был скрытен. Впрочем, не то слово. Он сильный человек. А о личном действительно нужно молчать. Болтун у меня не вызывает доверия. Скорее — брезгливость.

— Хорошо. Вы знали, что он был влюблён в сотрудницу института, лаборантку Аню Кирсанову?

Шаламов поднял удивлённые глаза:

— Для меня это новость.

Признаюсь, он меня ошарашил больше, чем я его. Неужели в маленьком коллективе, можно что-то скрыть?..

Шёл я. от профессора совершенно сбитый с толку. Шёл по маленькому, деревянному Вышегодску, на меня из окошек, с подоконниками чуть ли не у самой земли, смотрели бабки, прячась между горшков с цветами. И удивлялся, как вообще в этом городке можно что-либо скрыть от досужих глаз, когда каждый день видишь одни и те же лица и половина населения приходится друг другу родн„й, а другая — близкими друзьями или родственниками друзей.

Например, весь Скопин знает, что сын Андрея Чикурова холостяк. И когда я приезжаю погостить, со всего города в наш дом стекаются тётки и дядья, сестры и братья и вообще-седьмая вода на киселе. Разговор идёт только о моей женитьбе. Сколько моих «невест» уже повыходило замуж — не счесть. Но отец (почему-то мать поменьше) не смиряет своего рвения и каждый раз, как купец, расхваливает очередную партию подобранных им моих возможных избранниц. Не дай бог, я бы пошёл с кем-нибудь из землячек в кино. Это было бы равносильно подписанию приговора, который окончателен и обжалованию не подлежит.