Спрятаться не поможет - Марина Серова Страница 20

По ходу дела я фотографировала натюрморты на случай, если кто-то из преподавателей поинтересуется, кто я такая и чем занимаюсь. Придуманную мною легенду надо поддерживать действиями, чтобы никто ничего не заподозрил. Однако пока в коридоре никого не было. Прозвенел звонок, извещавший о начале учебных занятий, но большая часть аудиторий была закрыта, и я не услышала никаких голосов за дверями.

Я вернулась к сорок седьмому кабинету и прислушалась. До меня донеслись тихие голоса – очевидно, все студенты уже пришли в мастерскую и сейчас заняты рисунком. Я решила подождать до половины десятого и потом уже зайти в аудиторию. Пока я снова вышла к лестнице и отправилась в другое крыло третьего этажа, по пути закрепив кое-где «жучки», которые я намеревалась установить везде, где только можно.

Справа от лестницы находились большие выставочные залы. Всего их было три, в каждом висели картины на стенах, а возле окна стояли скульптуры. В основном это были головы каких-то персонажей античности. Тетя Мила не раз вытаскивала меня в музей, и я видела выставленные вместе с картинами скульптуры. Но запоминать названия бюстов не стала – к чему нужна эта информация, в жизни она мне никак не может пригодиться. Я быстро оглядела статуи, принялась разглядывать картины. Кто бы мог подумать, что телохранитель Евгения Охотникова по своей воле будет изучать чью-то живопись! Моя тетушка наверняка бы обрадовалась этому факту – еще бы, ее племянница наконец-то занялась духовным развитием!

В первом зале висели работы куда больше по размеру, чем натюрморты в левой части этажа. Я рассмотрела первую картину. На ней был нарисован солдат, сидящий на одном колене возле какого-то холмика земли, а сзади виднелась обугленная конструкция какого-то дома. Внизу на прямоугольной бумажке висела подпись к картине. Я прочла текст надписи: «Дипломная работа. Черткова А. Н. «У родного порога». Руководитель – Корзинцев А. Д. 1993 г.».

Стало быть, в этом зале висят дипломы выпускников училища, подумала я про себя. И в самом деле, подписи к картинам говорили о верности моей догадки. Я обратила внимание на то, что очень много работ было посвящено теме Великой Отечественной войны, хотя были и другие сюжеты. В двадцать первом веке студенты уже не спешили изображать советских солдат и военную технику – я нашла работу, на которой была нарисована стена с граффити, картину с двумя влюбленными возле мотоцикла и даже диплом, изображающий концерт рок-музыкантов. Я заметила, что цветовая гамма картин со временем меняется – если студенты, учившиеся в восьмидесятых-девяностых годах двадцатого века, использовали более сдержанные цвета, то нынешнее поколение не жалело ярких красок и вовсю пользовалось поистине сумасшедшими сочетаниями.

Я проглядела еще два зала, но картины мне рассматривать надоело, и я решила зайти в сорок седьмую аудиторию. Я подошла к двери и постучалась. Не дождавшись ответа, толкнула дверь и вошла в мастерскую.

Комната, в которой я оказалась, соответствовала своему названию. У противоположных стен стояли столы, на которых находились постановки – учебные натюрморты. Самый ближний к двери я узнала – именно этот самовар на красной тряпке я видела на холсте Киры. Чуть подальше стояла постановка с чучелом птицы и плетеной корзиной, напротив нее – целая композиция на тему «Дачные забавы». Ведро картошки, лопата, садовые перчатки и кочаны с капустой освещались естественным светом, и создавалось впечатление, что все это великолепие находится не в учебном кабинете, а в сенях какого-то деревенского дома.

На некоторых столах находились гипсовые головы – их освещали высокие лампы. Я догадалась, что натюрморты студенты рисуют красками, тогда как скульптуры – карандашом. За мольбертами сидели сами живописцы – всего в мастерской я насчитала восемь человек и преподавателя, пожилого мужчину в очках, одетого в джинсы и клетчатую рубашку. Мужчина как раз что-то говорил одной из учениц, девушке лет восемнадцати-девятнадцати, которая стояла за мольбертом и, очевидно, рисовала голову. Кира сидела чуть поодаль, она, как мы и договаривались, не показывала виду, что знает меня. Когда я вошла, она даже не повернула голову в мою сторону – продолжала что-то штриховать на своем деревянном планшете.

– Здравствуйте, – проговорила я. Пожилой мужчина отошел от студентки и ответил на мое приветствие.

– Добрый день. Вы ко мне?

– Да, можно сказать так, – улыбнулась я. – Меня зовут Татьяна Камышникова, я журналист издания «Культурный Тарасов». Я пишу статью о Тарасовском художественном училище, в которой рассказываю о том, как учатся студенты, о преподавателях училища и о современном искусстве в целом.

– Весьма занятно, – заметил преподаватель. – Вы хотите задать какие-то вопросы мне или моим студентам? Точнее, студенткам – один-единственный мальчик у нас сегодня не пришел.

– Было бы просто замечательно, если у вас найдется время на короткое интервью! – воскликнула я. – Вы ведь художник Сергей Николаевич Шаинский, я правильно поняла?

Преподаватель коротко кивнул, окинул взглядом аудиторию, потом проговорил:

– В принципе, я прокомментировал работы всех присутствующих, так что время у меня есть. Вы где хотите разговаривать – здесь, или, может, пройдем в свободную аудиторию?

Кира с испугом посмотрела на меня, я едва заметно улыбнулась ей, показывая, что все в порядке. Потом проговорила:

– Для начала мы можем побеседовать с вами лично, а потом я задам несколько вопросов учащимся. Думаю, будет лучше, если мы не станем мешать студентам.

– Я тоже так думаю, – кивнул головой преподаватель. – Пройдемте в сорок восьмую, там сейчас никого нет. Только вечером будут идти подкурсы, а сейчас мастерская свободна.

Мы вышли из аудитории, преподаватель открыл сорок восьмой кабинет. Мы оказались в помещении, похожем на предыдущее – такие же парты с натюрмортами, мольберты, стулья, гипсовые головы. Шаинский выдвинул два деревянных табурета и проговорил:

– Присаживайтесь, к сожалению, более удобных стульев здесь нет.

– Ничего страшного, – заверила я его и опустилась на стул. Преподаватель уселся напротив меня. Пользуясь моментом, я незаметно закрепила «жучок» на табурете – там, где его точно никто не увидит. С прослушками я управлялась виртуозно, и Сергей Николаевич ничего не заметил.

– Итак, о чем вы хотели меня спросить? – поинтересовался он. Я не готовила никаких вопросов перед «интервью», всецело полагаясь на свои способности к импровизации. За словом в карман я никогда не лезла, поэтому бодро