Александра Маринина - Последний рассвет Страница 21

– Погоди, ты же говоришь, что потерпевшая была скрытной особой. Как же ты можешь утверждать, что у нее и раньше не было романов на стороне? Да, подруги не знали, но это, как мы понимаем, в данном случае не показатель. Если был сейчас, значит, мог быть и раньше. И не один. Может быть, Панкрашину настигла месть со стороны давнего любовника, прошлого, или его женщины?

– Может быть, – согласился Роман удрученно. – Об этом мы как-то не подумали.

– Мы! – фыркнул Колосенцев. – Ты уж выражайся корректно, друг любезный. Не мы, а лично ты. Потому что я в этом направлении вообще не думаю. Бред это все полный! Надежда Игоревна, видели бы вы эту потерпевшую! Вот если бы вы ее своими глазами увидели, вам бы тоже такая мысль в голову не пришла. Очень уж она невзрачная и… безвкусная какая-то, пресная. Мы, конечно, видели ее только мертвой, может, она живая-то была обаятельная, привлекательная, но что-то непохоже. И кстати, никто, ни один человек из опрошенных не назвал ее обаятельной. Вот хоть Ромкины свидетельницы, хоть мои – все говорили: добрая, простая, отзывчивая, мягкая. А про обаяние никто и словом не обмолвился. Про так называемую харизьму, – добавил он с неприкрытой издевкой, умышленно выделяя неправильно произносимое «з» с мягким знаком и тем самым подчеркивая полное пренебрежение и недоверие к общепринятому понятию.

Надежда Игоревна почему-то долго и внимательно рассматривала Колосенцева, и Роману показалось, что в ее глазах проступило не то неодобрение, не то осуждение.

– Хорошо, – вздохнула она. – Идем дальше. Что еще есть?

Выслушав сообщение Колосенцева о машине, к которой Евгения Панкрашина подходила утром в день убийства, следователь строго спросила:

– Камеры запросили?

– Это Сташис, – быстро откликнулся Геннадий, словно снимая с себя всю ответственность. – Он нашел свидетеля, опросил, потом побеседовал с мужем потерпевшей. Сташис говорит, что камер наблюдения на доме нет, дом не элитный, старая сталинка после капремонта, у Панкрашиных сдвоенная квартира с перепланировкой, остальные жильцы – средний класс.

– Кто был за рулем, мужчина или женщина?

– Ну, Надежда Игоревна, ну побойтесь бога, – взмолился Колосенцев. – Свидетель – бабка столетняя, что она может увидеть на противоположной стороне двора? Спасибо, хоть цвет машины запомнила и Панкрашину узнала, уже большая удача.

– Столетняя? – усмехнулась Рыженко. – Так, может, она совсем ничего не видит? И просто обозналась? Может, это вообще была не Панкрашина? А мы тут с вами землю роем. Ты, Гена, своей ленью и пофигизмом скоро всех достанешь. Идем дальше: что другие члены семьи? Не могли детки позариться на мамино украшение?

Геннадий, судя по всему, ни капли не задетый ее замечанием, спокойно доложил:

– Муж погибшей даже мысли такой не допускает. Но мы, конечно, все проверили. Старшие дети работают, Панкрашин постарался, помог кому с трудоустройством, кому с бизнесом, у всех хорошее жилье, машины, короче, у всех все в полном шоколаде.

– А младшая девочка? Вы же знаете этих малолеток…

– Тоже проверяли.

– Кто? – требовательно спросила Рыженко. – Кто проверял?

– Сташис, – почему-то неохотно признал Геннадий. – Нина Панкрашина, шестнадцать лет, учится в десятом классе гимназии имени Ушинского. Признает, что видела у матери колье в понедельник вечером. Приличная девочка во всех отношениях, ни в чем дурном не замечена, посещает курсы испанского языка, дружит с мальчиком из хорошей семьи, они на курсах вместе занимаются. Старшие дети в те дни, когда колье было в квартире, к Панкрашиным не приезжали и видеть его не могли.

– Мальчик из хорошей семьи? – Следователь скептически приподняла брови. – Знаю я таких мальчиков, навидалась на своем веку. Проверяли?

– Да, Сташис проверял. Говорит, что там все чисто, во всяком случае на первый взгляд.

– Дальше, – потребовала Рыженко. – Что с мужем? У него не могло быть мотива на убийство жены?

Колосенцев отрицательно мотнул головой.

– Мы думали об этом, поспрашивали кое-кого. Ничего. У Игоря Панкрашина нет материальной заинтересованности в смерти жены, имущество и счета оформлены на его имя.

– А любовницы? – прищурилась следователь насмешливо. – А желание вступить в новый брак? Вы же говорили, что для Панкрашина репутация семьянина – это святое. Может, он не хотел подрывать ее разводом и решил просто и незатейливо овдоветь? Тогда второй брак никого не шокирует.

Геннадий подлил себе еще чаю из пузатого фарфорового чайника и щедрой рукой насыпал в чашку сахар. Дзюба подавил завистливый вздох: вот если бы он позволил себе при Генке положить в чай четыре ложки сахару, даже страшно представить, сколько оскорбительных издевательств пришлось бы выслушать!

– Мы, Надежда Игоревна, тоже на это надеялись, но обломались. Панкрашин, как нам сказали источники, приближенные к императору, постоянной любовницы не имел, но, разумеется, позволял себе разные… Сейчас я вам зачитаю показания дословно, как-то она так выразилась изящно. – Колосенцев полез за блокнотом, полистал его, нашел нужные странички и зачитал вслух: – «…позволял себе различные романтические экспромты. Однако на его желание сохранить брак они никак не влияли. Игорь очень привязан к жене, он безумно любит своих детей, он вообще очень любит детей, в принципе, по жизни, любых детей, а уж в своих просто души не чает и очень дорожит близкими и доверительными отношениями с ними. Если он женится во второй раз, дети его не поймут и отвернутся от него, потому что Женечка была в семье центром вселенной, неиссякаемым источником любви и заботы, ее обожали и надышаться на нее не могли». Во как красиво! Мне так никогда в жизни не сформулировать! – прокомментировал он, закрывая блокнот. – Так что у нашего Игоря Панкрашина нет ни малейшего повода избавляться от жены, ни материального, ни матримониального. Но если вы, Надежда Игоревна, настаиваете, то мы, конечно, еще пороем землю в этом направлении. Указания ваши – исполнение наше, как говорится.

Рыженко еще какое-то время что-то записывала в свой блокнот, который в отличие от помещающихся в карман блокнотов оперативников имел довольно большой формат и твердую обложку, потом посмотрела на Геннадия и Романа с одобрением и даже будто бы с восхищением.

– Господи, ребятки, как же вы все успели за такой короткий срок? Вас двое да Сташис с Петровки, а информации натащили, будто целый полк работал.

– Это начальство, – пояснил Колосенцев. – Пошли нам навстречу с учетом личности мужа потерпевшей, дело-то может оказаться резонансным, если муж начнет хай поднимать и искать ходы к высшему руководству, чтобы… Ну, сами, короче, все знаете. Высшее руководство тут же наших начальников на ковер затребует, так надо заранее постараться, чтобы не с пустыми руками идти. Так что выделили людей на первые три дня, всех сняли с текущих заданий, ноги в руки – и нам помогать. Но эта лафа только до завтрашнего вечера, потом мы останемся втроем. Все как обычно.

Надежда Игоревна собралась было что-то ответить, но внезапно повернула голову в сторону двери.

– Елена, в чем дело? Я же просила дать нам возможность поговорить о служебных делах, а ты уже в третий или четвертый раз в комнату заглядываешь, – сердито произнесла она.

– Мам, у нас кран подтекает в кухне, – неторопливо и нараспев объявила девушка, красиво встряхивая длинными светлыми шелковистыми волосами. – Может быть, Гена мне поможет?

«Ну, конечно, – с тоской подумал Дзюба. – Именно Гена и должен помочь».

Хотя он, Ромка, справился бы с краном не хуже, а то и лучше, он дома с детства все сам чинил, навык есть. Но Лене нужен Колосенцев. А он, рыжий смешной Ромчик, не нужен.

Колосенцев с деловитым видом тут же поднялся.

– Инструменты есть?

– Есть, на антресолях, – пропела Лена. – Пойдем, я покажу где.

И Роман остался вдвоем со следователем.

– Что, тяжко? – тихо и сочувственно проговорила Надежда Игоревна.

И старшему лейтенанту полиции, оперуполномоченному уголовного розыска Роману Дзюбе вдруг показалось, что он готов заплакать. Но, конечно же, всего лишь показалось.

– Иногда мне хочется его убить, – едва слышно признался он. – Почему он так со мной, а? Что плохого я ему сделал? Генка так много умеет, я хочу у него всему научиться, а он, вместо того чтобы учить меня, делиться опытом, только шпыняет меня постоянно, оскорбляет, унижает, да еще при других. При Лене тоже…

Надежда Игоревна протянула через стол руку и погладила Романа пальцами по щеке.

– Терпи, милый, – сказала она со вздохом. – Терпи, мой хороший, другого выхода у тебя нет. Молодость прекрасна, она всем хороша: и здоровье есть, и красота, и силы, вся жизнь впереди, вся карьера в твоих руках, все интересно, все будоражит, эмоции захлестывают, все огнем горит. И это замечательно! Но! У молодости есть один существенный минус: каждый, кто старше тебя хотя бы на год, кто опытнее хотя бы на месяц работы, считает возможность окунуть тебя мордой в дерьмо. Это неизбежно для молодых. И я через это прошла. И все проходят. По-другому не бывает. Так что терпи, Ромочка.