Анна Данилова - Солнце в ночном небе Страница 21

«Сима, где ты? Почему не появляешься? Вот номер нашего телефона. Сообщи свой. Мы переживаем за тебя. Зачем ты прислала эти ролики? Что ты этим хочешь сказать? Хотя... Я думаю, что все понимаю... Поскорее дай о себе знать каким-нибудь более реальным способом. Я люблю тебя. Целую. Твоя Валентина.

P.S. Родители ничего не знают, они думают, что мы с Олей в Анталии».

Валя отправила письмо.

– Смотри, все это прислали с одного и того же адреса, значит, это она... Она таким образом пытается дать мне понять, что ее как бы нет, но на самом деле она – жива. Удивительная женщина, честное слово! Вот бы еще она отозвалась, сообщила о себе что-нибудь, поподробнее... Оля, у меня уже голова кругом идет. Я так заинтригована, что просто нет сил!

Последние слова Валя выкрикнула и сама испугалась, как громко они прозвучали.

– Тише, Валя. Держи себя в руках. Ладно, я пойду вниз, у меня еще дела. Кстати, может, мы приготовим обед? Возможно, придет Люлита, а вечером вернется Меликсер. Давай приготовим настоящие русские щи? Или украинский борщ? Словом, что-то наше, русское, национальное.

– Оля, у меня в голове одни только письма, ролики и сообщения... Ты иди, а я буду ждать.

– Но ты можешь прождать ответа целую неделю!

– Оля, как ты не понимаешь!

– Значит, так, Валя. Выключай компьютер, одевайся. У нас в холодильнике нет ни капусты, ни свеклы, ни томатной пасты, чтобы приготовить борщ. Мы должны хотя бы каким-то образом продемонстрировать Люлите и Меликсер нашу благодарность за то, что они для нас делают. Это же так просто! Заодно отвлечемся.

Валентина понимала, что Ольга права, но с какой же неохотой она выключала компьютер и заставляла себя собираться в магазин...

Смена обстановки, свежий воздух, потом огромный супермаркет немного привели ее в чувство. Валя завидовала внешней невозмутимости и спокойствию подруги и испытывала перед ней стыд из-за своей слабости, невоздержанности, не отпускающего ее страха...

В корзину были уложены упаковка с говяжьей грудинкой, капуста, красная свекла, укроп.

– На первое – борщ, а что на второе? – Валентина нервно грызла перчатку.

Ольга, увидев это, шлепнула подругу по руке, перчатка упала в корзину поверх пакетика с петрушкой.

– Ты что, с ума сошла? Грызешь собственную перчатку, на которой миллиард микробов! Валя, держи себя в руках.

– Так что на второе? Оля, у меня уже голова кружится от всех этих полок. Этой еды... Меня сейчас стошнит...

– На второе? Постой... Надо подумать... Картошку пожарим. На сливочном масле. Или домашние котлеты...

Когда они вернулись, нагруженные пакетами, в доме еще никого не было. Он словно ждал их возвращения. Ольга принялась разбирать продукты, Валентина же помчалась в мансарду.

– Оля-а-а!!! Она ответила!

На этот раз Ольга услышала и поднялась.

– Вот, читай: «Ждите посылку. Целую, Сима».

Валентина произнесла это вслух, но сама подумала: очередное послание от мертвой тетки... Фантасмагория какая-то!

16

Люлита искренне обрадовалась приходу Сабины.

– Привет, дорогая, давай проходи, надевай теплые носки и иди к камину, грейся. Что-то ты бледная, хотя обычно у тебя такой румянец...

Люлита быстрым шагом направилась в кухню готовить кофе. Неслышными шагами следом вошла Сабина.

– Не хочу одна там быть. Я к тебе пришла. Понимаешь, после смерти Ульрики в доме стало совершенно невыносимо. Керстнер совсем от рук отбилась, живет какой-то своей жизнью, дома бывает редко. Все с друзьями в Мюнхен ездит. Что она там делает?

– Главное, чтобы в ее жизни не было наркотиков, – проронила Люлита. – Ты смотрела на ее руки? Проверяла содержимое ее сумки?

– Нет, дело не в наркотиках. Руки чистые, да и держится она... как бы это сказать... адекватно. Она – нормальная, да и возвращается из Мюнхена, слава богу, какая-то чистая, то есть от нее не пахнет ни алкоголем, ничем таким. Спит долго, это так, но потом – бодрая, свежая. Просто у нее что-то на уме.

– Может, просто влюбилась? Но если так, тогда даже хорошо. Может, выйдет замуж... А что другие девочки?

– Они тихие, Ева и Ирис, но я чувствую, что они боятся отца, и, когда он возвращается домой, они практически не выходят из своей комнаты.

– Что с Юргеном?

– Знаешь, я и пришла к тебе, чтобы кое-что рассказать... Понимаешь, Люлита, с ним стало невыносимо жить. Иногда мне кажется, что алкоголем он глушит свое сумасшествие. Раньше он много времени проводил в ресторанах, встречался с женщинами...

– Сабина! Ты так спокойно говоришь об этом! – всплеснула руками Люлита. – Права была Ульрика, когда говорила, что у тебя терпения – на десятерых.

– Хотелось иметь семью, у нас же дети. К тому же мне тогда казалось, что я люблю Юргена. Смешно сказать, но, когда его подолгу не бывало дома, я находила какое-то даже... не знаю, поймешь ты или нет... словно бы наслаждение, такое нехорошее, унизительное наслаждение в этом ожидании, когда вздрагиваешь от каждого звука... Я жила этими ощущениями.

– Ты сама себе все это придумала, Сабина. Как можно получать наслаждение, зная, что твой муж в это время пьет виски или гуляет с какими-то девками, – что ты такое говоришь?! Пойдем, бери чашки.

Люлита с кофейником и блюдом с остатками штруделя направилась в гостиную, Сабина с чашками едва поспевала за ней.

– Как здесь тепло. – Люлита уселась в кресло и несколько секунд сидела, не шевелясь, лишь посматривая на хорошо одетую, но все еще бледную Сабину. – А ты, между прочим, похорошела. Хоть и бледная, но все равно, у тебя такая кожа... матовая... Сабина, бог не обидел тебя внешностью, и мне жаль, что Юрген так и не сумел оценить твою красоту и женственность.

– Юрген сильно переживает из-за смерти матери. Хотя прошел почти год, я знаю, что у него из-за этого бессонница, мать ему мерещится, является по ночам, и они даже как будто разговаривают... А однажды, когда он напился, сказал мне, что он убил свою мать! Конечно, он не душил ее, не бил, но они так поскандалили в тот вечер, он наговорил ей такого, что сердце у нее, бедняжки, не выдержало... Я понимаю, почему Ульрика переписала все, что у нее было, на тебя, Люлита, мы с тобой уже говорили об этом, и это правильно, потому что Юрген рано или поздно продал бы магазин. Он считал, что это невыгодное вложение денег, куда прибыльнее было бы сдавать помещение внаем.

– Сабина!

– Я знаю, что это не так, Юрген никогда не знал, сколько именно получает Ульрика со своих сувениров. Кажется, он не знал даже о существовании еще одного склада.

– Сабина, твои Керстнер, Ирис и Ева начнут самостоятельную жизнь обеспеченными девушками и не будут зависеть от своих мужей, как ты. Ульрика позаботилась об этом. И хотя все счета оформлены на мое имя, ты знаешь, что у твоих девочек есть деньги, и в случае, если я вдруг умру, на ваше имя уже оформлено завещание. Все было бы проще, если бы ты разошлась с Юргеном. Но я не имею права вмешиваться в твою жизнь.

– Люлита, я продолжу про Юргена и его мать. Понимаешь, у него навязчивая идея... Он как-то давно сказал мне, что видел документы на дом – на тот, что на Линденштрассе. И что якобы этот дом тоже принадлежит его матери. Но я-то отлично знаю, что у Ульрики не было никакого дома: этот дом принадлежит одной турецкой семье, а Ульрике платили небольшие деньги за то, чтобы она присматривала за ним, как теперь платят Меликсер. Но он считал, что Ульрика что-то скрывает от него, что у нее какая-то своя, тайная жизнь и что, вполне вероятно, у нее есть еще семья... дети... Он страшно ревновал свою мать к той, неизвестной ему жизни. И я пришла к тебе, Люлита, спросить: что ты знаешь об этом доме?

– У тебя кофе остыл, Сабина, – отозвалась с печалью в голосе Люлита. – Дом... Действительно, в свое время Ульрика помогла одной турчанке в приобретении земли, то есть на ее деньги покупала землю, потому что только таким образом можно было что-то сделать. И та женщина – она родом из Стамбула – настолько доверяла Ульрике, что согласилась на эти условия. Таким образом эти турки и построили дом, предназначавшийся их единственной дочери. Так что напрасно твой Юрген так переживал, у Ульрики никогда не было другой семьи. Просто она была очень добрым и ответственным человеком. Кроме того, та турчанка дала ей в долг немного денег, чтобы Ульрика поправила свои дела в магазине. К тому же ей постоянно привозили из Стамбула ковры, расписные тарелки, серебряные украшения, медные кувшины...

– И эта семья, как ты говоришь, настолько доверяла моей свекрови, что этот дом долгое время продолжал оставаться ее собственностью?

– Они – турки, но всегда хотели, чтобы их дочь жила в Германии. Хотя я подозреваю, что дело было даже не в будущем дочери, а в том, что эти люди просто вкладывали деньги в недвижимость. И не хотели, чтобы их родственники знали о том, во что именно они помещают средства. Я не удивлюсь, к примеру, если узнаю, что у них таких домов по всей Европе – несколько. Возможно, их превратят в пансионы или просто будут сдавать богатым людям.