Филип Пулман - Тень «Полярной звезды» Страница 21

— Но вы должны были знать… — заговорила Салли. — Зачем же было начинать строить, если этого для вас мало?

Мужчины неуверенно переглянулись.

— Видишь ли, когда мы замыслили новую студию, этого было достаточно, — пояснил Вебстер. — Но в то время мы еще не думали о движущейся камере. Мы представляли себе фиксированную камеру с механизмом для ускоренной смены пластинок. Для этого места было достаточно. Ведь будущее как раз в этом — работа с одной камерой. Так что деньги не выброшены на ветер.

— Думаю, в следующий раз вам захочется купить целое поле, — сказала Салли. — Вы не лучше Фреда. Кстати, где он?

— Отправился к Элиоту и Фраю, — сказал Чарльз. — Твой мистер Беллман собрался жениться, и они там будут снимать помолвку.

— Жениться? — изумленно переспросила Сал ли. Мысль о том, что кто-то готов выйти замуж за Беллмана, каким она видела его в «Балтик-Хаусе» неделю назад, представлялась ей столь дикой, что она просто не могла в это поверить.

— Да, кстати, насчет поля… — заговорил Вебстер, которого совсем не интересовал Беллман. — Что ты об этом думаешь, Чарльз? Мы могли бы поставить стену и проложить вдоль нее рельсы точно на том же уровне, параллельно к ней, с южной стороны. Любой длины, сколько нам вздумается. И крышу, пожалуй, стеклянную, на случай непогоды…

— Еще рано, — сказала Салли. — На это нет денег. Достройте эту студию, заработайте на ней столько, как вы предполагали, тогда и посмотрим. Мистер Блейн, похоже, вы получите место для вашей конторы. Вам нужен клерк на полный день? Или утренних часов будет достаточно?

Камера на колесах была изобретением Вебстера, базировавшимся на проекте фотографа Мойбриджа. [6] Пока идея оставалась только на бумаге, так как для осуществления замысла не было места. Предполагалось, что некое количество камер на колесах будут катиться по рельсам одна за другой и в определенной точке снимать, чтобы «поймать» движение находящегося в данной точке объекта. Идея фотографировать движение в то время носилась в воздухе; многие фотографы экспериментировали, используя различную технику, но никому не удалось сделать шаг вперед. Вебстер верил, что его движущаяся камера и есть часть ответа; Чарльз Бертрам работал над особо чувствительными эмульсиями, допускающими более короткую экспозицию. Если они найдут способ получать негатив на бумагу вместо стекла, можно было бы вставить ролик светочувствительной бумаги позади объектива и прокручивать его вместо того, что бы передвигать камеру, — конечно, если удастся создать достаточно аккуратный механизм, который, продвигая бумагу вперед, не рвал бы ее при этом. Если им это удастся, они смогут использовать новую студию для калейдоскопных съемок, как называл это Чарльз. Словом, дел впереди очень много.

Салли и мистер Блейн оставили Вебстера и Чарльза вдохновенно обсуждать все эти премудрости и вернулись в магазин, чтобы обдумать, какая помощь в конторских делах им желательна.

После полудня дочь лорда Уитхема, леди Мэри Уитхем, сидела в зимнем саду их особняка на Кавендиш-сквер. В этом сооружении из стекла и металла, слишком большом, чтобы называться просто оранжереей, имелись пальмы, редкие папоротники, орхидеи, а также бассейн, в котором плавала медлительная черная рыба. На леди Мэри всё было снежно-белое: богато расшитое шелковое платье с высоким воротом, жемчужное ожерелье — словно жертва, предназначенная на заклание. Она сидела в бамбуковом кресле под листьями огромного папоротника. На коленях ее лежала книга, но она не читала.

День был прохладный и сухой; чуть затуманенный свет, лившийся сквозь стекло и зелень, создавал иллюзию подводного царства. Сидя в центре зимнего сада, леди Мэри не могла видеть ничего, кроме зелени, и слышать ничего, кроме журчания струящейся в бассейн воды да, изредка, — бульканья пара в проложенных вдоль стен трубах.

Красота леди Мэри не соответствовала моде. Вкус того времени предпочитал женщин пышных, создающих атмосферу прочности, комфорта и сытости, тогда как леди Мэри скорей напоминала дикую птицу или молодое животное — изящная и тонкокостная, с мягкой кожей тех же теплых тонов, что и у ее матери, с большими серыми глазами отца. Вся она была сама изысканность и затаенный огонь; и ей уже ведомо было, что ее красота — ее проклятье.

Эта красота завораживала. Даже завзятые шармёры, везде принимаемые как желанные женихи молодые люди, чувствовали себя скованными в ее присутствии, неловкими, нечистыми, косно язычными. Еще подростком она интуитивно угадывала, что, несмотря на свою красоту, не притягивает к себе любовь, а, напротив, как-то даже неловко отталкивает ее от себя. Уже в самих ее облачно серых глазах виделись тени трагедии; и нынешняя помолвка была лишь частью ее.

Она сидела так, неподвижная, какое-то время и вдруг услышала из-за стеклянной двери библиотеки голоса. Она вздрогнула; книга выпала из ее руки на металлическую решетку пола.

Дверь отворилась, лакей объявил:

— Мистер Беллман, миледи.

Аксель Беллман в серой утренней визитке вошел и слегка поклонился. Леди Мэри улыбнулась лакею.

— Благодарю вас, Эдуард, — сказала она. Лакей удалился, и дверь неслышно затворилась.

Леди Мэри тихо сидела у края бассейна, сложив руки на коленях, спокойная, как белая водяная лилия рядом с ней. Беллман негромко кашлянул; в насыщенном пальмовым ароматом воздухе зимнего сада это прозвучало, как тихое урчание леопарда, готового спрыгнуть с ветки на тоненькую спину газели.

Он подошел к ней ближе со словами:

— Разрешите ли пожелать вам приятного дня?

— У меня нет оснований запретить это.

Беллман слегка улыбнулся. Он стоял в двух-трех шагах от нее, сцепив руки за спиной. Легкий отсвет солнца позолотил одну сторону его тяжелого бледного лица.

— Вы выглядите восхитительно, — сказал он. Она ответила не сразу; протянув руку вверх, отломила кусочек глянцевого пальмового листа, висевшего прямо над ее головой, и спокойно раскрошила ногтями.

— Благодарю вас, — произнесла она, наконец. Скорей прошептала.

Он пододвинул поближе к ней соседнее кресло и сел.

— Полагаю, вам будет интересно услышать о моих планах дальнейшего устройства нашей совместной жизни, — сказал он. — В настоящее время мы будем жить на Гайд-парк Гейт, хотя нам, конечно, понадобится дом в провинции. Вы любите море, Мэри? Любите ли вы кататься на паруснике?

— Не знаю. Я никогда не была на море.

— Вам понравится, вот увидите. Я строю сейчас паровую яхту; она будет готова как раз ко дню нашей свадьбы. Мы можем провести медовый месяц на ее борту. И вы помогли бы мне выбрать для нее имя. Надеюсь, именно вы спустите ее на воду.

Она не ответила. Ее глаза, не видя, смотрели вниз; кусочки раскрошенного листа лежали на белом подоле ее платья. Руки были неподвижны.

— Посмотрите на меня, — сказал он. Его голос звучал жестко и ровно.

Она подняла глаза на человека, за которого согласилась выйти замуж, стараясь, чтобы лицо ее не выражало ничего.

— Пришли фотографы, — сказал он. — Я хочу иметь снимок, который выражал бы радость и удовлетворение в связи с нашей помолвкой. Как моя невеста, моя жена, как хозяйка моего дома, вы не станете использовать какие-либо публичные ситуации для того, чтобы выразить недовольство, что бы вы ни чувствовали в душе. Разумеется, я надеюсь, вы, во всяком случае, не будете недовольны. Вы меня понимаете?

Она почувствовала, что ее всю трясет.

— Да, мистер Беллман, — с трудом выговорила она.

— О, больше никакого мистера Беллмана. Меня зовут Аксель, так вы и должны называть меня. Позвольте мне услышать, как вы произносите это.

— Да, Аксель.

— Хорошо. А теперь расскажите мне об этих растениях. Для меня растения — закрытая книга. Вот это как называется?

Ровно в два тридцать пополудни мистер Протеро из компании «Элиот и Фрай» явился в особняк лорда Уитхема. Три его ассистента неожиданно получили возможность отлучиться на час, с пятью шиллингами в кармане каждый, в награду за обещание промолчать об этом. Их заменили Фредерик, Джим и Чарльз Бертрам.

Джим надел свой лучший костюм и старательно пригладил волосы. Фредерик, подкрасив брови в черный цвет и загримировав лицо, был, в сущности, неузнаваем. Мистер Протеро, светловолосый молодой человек в очках, охотно вошел в игру, но Фредерик знал, что он рискует своей работой, если что-то пойдет не так.

Лакей, отворивший дверь, поначалу не склонен был впустить их.

— Через черный вход, — фыркнул он и собрался уже захлопнуть дверь.

Однако достопочтенный Чарльз, одетый с безукоризненной элегантностью, остановил его:

— Минутку, дражайший. Известно ли вам, кого вы не желаете впустить в дом вашего хозяина?

— Известно, — ответил лакей. — Вы фотографы. Ремесленный люд. Для таких вход за углом.

— Скажите, — продолжал Чарльз, — когда сэр Фредерик Лайтон писал портрет леди Уитхем, его вы тоже отсылали за угол?