Виталий Гладкий - Кровавый узел Страница 21

– Да пошел ты… – сплюнул независимо Крант, но опасливо спрятался за спину Кости.

Из полутемной прихожей, до тошноты пропахшей кошачьим дерьмом, Костя прошел в просторную комнату, посреди которой стоял старинный круглый стол с облупившейся лакировкой. Окна комнаты были тщательно занавешаны ветхими одеялами, вдоль одной из стен стояли диван без спинки и несколько облезлых стульев. В углу валялись пустые бутылки, смятые бумажки и прочий хлам, который обычно оставляют съезжающие жильцы.

Фонарь сидел за столом и что-то жевал, время от времени вытирая жирные пальцы о газетные лоскуты, которые служили ему салфетками. Завидев Костю, он, похоже, не удивился. Только перестал жевать и, откинувшись на спинку стула, сказал:

– Проходи. Садись. С чем пожаловал?

– Не узнаешь?

– Почему? Узнал… Малыш… Седой, значит. Клевая кликуха. Шамать хочешь? – кивком указал на стол.

– Жри сам… – Хрипловатый наглый голос Фонаря вдруг разбудил уснувшую было ненависть, и Костя, шагнув к столу, спросил, глядя в упор: – В парке… Твоя работа?

– Кто старое помянет… – криво ухмыльнулся Фонарь. – Было дело. Ты сам виноват. На кой ляд на рожон пер? Я тебя предупреждал…

– Ах ты, гнида! – Костя стремительно перегнулся через стол и схватил Фонаря за грудки. – Ты мне сейчас за все ответишь. Сполна ответишь!

И только теперь, вблизи, Костя заметил в глазах Фонаря то, чего не смог разглядеть с порога – отчаянье и безумный, животный страх.

– Ты… Ты оглянись, – прохрипеп Фонарь, безуспешно пытаясь освободиться из цепких Костиных рук.

Костя медленно повернул голову и отпустил Фонаря. Сзади стоял толстомордый, держа в руках длинный и тонкий нож, похожий на шило, а рядом с ним злобно кривил плоское рябое лицо Клоун, крепко сжимая рукоятку пистолета, темный зрачок которого смотрел прямо Косте в лоб.

– Хи-хи… – засмеялся Клоун. – Шустрила…Нуче, лапки кверху? Счас мозги твои по стенке размажу. Хи-хи… Вот и квиты будем. Э-э, стой, как стоишь! – заметив, как Костя перенес вес тела на левую ногу, вскричал испуганно Клоун.

Костя застыл неподвижно, как изваяние: он увидел побелевшие костяшки пальцев Клоуна и чуть заметное шевеление указательного пальца на спусковом крючке пистолета.

– Ну и что дальше? – спокойно и угрюмо спросил Костя, чувствуя, как уходит ярость, а на смену ей жаркой волной вливается в тело космическая энергия цюань-шу, готовая в любой миг взорваться серией молниеносных ударов; смертельно молниеносных ударов…

Но пока он стоял недвижимый и с виду хладнокровный, только все его чувства были обострены до предела да сердце ускорило свой бег, мощными толчками разгоняя кровь по жилам.

– Седой! – голос Фонаря сорвался на визг. – Я тебе обещал сквитаться? Обещал! Мое слово – кремень. Да, это я тебя воткнул в зону, я! Чтобы ты харчей гнилых попробовал, нашу баланду воровскую похлебал. Чтобы понял, что супротив Фонаря ты никто, просто сявка, шестерка. Ты посмел на меня руку поднять? Я тебя раздавлю, как клопа, я… – Фонарь орал, брызгая слюной, как помешанный.

– Фонарь… – тихий спокойный голос Кости подействовал на кликушествующего вора, как удар грома; тот замолк на полуслове. – В зоне я поклялся тебя убить. И ты умрешь.

– Что? – Фонарь опешип. – Я… умру? И когда же?

– Сегодня.

– Клоун, ты… ты слышишь, что он говорит? Ну наглец… – Фонарь неожиданно начал смеяться. – Ха-ха… Ох, не могу, потешил… Аа-ха…

Блинообразное лицо Клоуна тоже расплылось. Глядя на истерически смеющегося Фонаря, он и сам захихикал, пренебрежительно поглядывая на Костю. Только толстомордый хмырь стоял, набычившись и поигрывая ножом.

Костя ударил в падении ногой, сделав невероятный кульбит, практически без толчка. И все же Клоун успел выстрелить, пуля просвистела в нескольких пядях от макушки Кости. Удар пришел по кисти руки Клоуна, пистолет отлетел к стене, а сам вор с жалобным криком упал на пол, зацепившись о край замызганной циновки, заменяющей в комнате ковер.

Толстомордый от неожиданности икнул, но не растерялся – хищно ощерившись, он проворно ткнул своим ножом-шилом в бок поднимающегося на ноги Кости. Он так и не понял, почему вдруг перед его глазами завертелись стены, потолок, тело стало удивительно легким, воздушным, а когда попытался осмыслить происходящее, дикая боль в сломанных костях надолго потушила смущенное сознание…

Костя все-таки пожалел Клоуна. И удар, который мог оказаться смертельным, был нанесен вполсилы. Хотя и этого хватило, чтобы Клоун провалился в небытие на добрых полчаса.

Весь сжатый, как пружина, Костя резко повернулся к Фонарю – и застыл, медленно опустив руки. Уткнувшись виском в остатки своего ужина, Фонарь остекленевшими глазами смотрел куда-то вдаль. А из аккуратной дырочки чуть выше левой глазницы стекали на газетные лоскуты алые капли. Шальная пуля нашла себе цель…

13. ДОПРОС

В кабинете Тесленко сидела заведующая Рябушовским промтоварным магазином. Было ей лет пятьдесят. Она то и дело всхлипывала, шумно сморкалась в кружевной батистовый платочек и твердила уже в течение часа, словно заводная, одно и то же.

"Черт бы тебя подрал… – тоскливо думал Тесленко, с отвращением глядя на тройной подбородок заведующей, смоченный обильной слезой. – Надоело все, спасу нет. Сегодня вечером напьюсь вдрызг. Иначе чокнусь…"

– Гражданка Чердакова, спрашиваю вас в последний раз: чья это шуба? – Тесленко, не глядя, ткнул пальцем на стул у окна, где валялся небрежно скомканный "вещдок" – вещественное доказательство – черная мутоновая шуба с крупными серебристыми пуговицами.

– То есь как чья? – невинно глядя на капитана, шепотом спросила заведующая. – В каком смысле?

– Вот что, Чердакова, – сказал сквозь зубы, едва сдерживая себя, Тесленко, – мне этот цирк уже надоел. Хватит прикидываться дурочкой. Сейчас вас отведут в камеру, посидите там сутки на рыбьем супчике и черняшке, может, и память прояснится. Баста!

– Не имеете права! – неожиданно тонким голосом вскрикнула заведующая.

– Еще как имею, – зло сказал Тесленко. – Вы не задумывались, почему этой шубейкой вместо ОБХСС занимается уголовный розыск? Нет? Тогда я вам расскажу, для полноты картины. Шуба похищена из промтоварного магазина. При этом воры убили сторожа. Про кражу вы знаете. Ну и поскольку шуба сыскалась у вас в магазине и ее владелицей являетесь вы, вывод напрашивается однозначный: гражданка Чердакова – соучастница грабежа. Видите, как просто. Статья у вас крутая получается – от семи до десяти лет. Впечатляет?

– Г-ражданин… т-товарищ… – побледневшая заведующая начала заикаться. – Д-да вы что?!

– А то: или вы мне тут все расскажете, как на духу, или будете в изоляторе вшей кормить до конца следствия. И, между прочим, не как свидетель, а как преступница. Подчеркиваю.

– Все, вот вам крест! – истово перекрестилась Чер-дакова. – Как на исповеди, все скажу!

– Ну-ну… – с сомнением глядя на ее пухлые короткопалые руки, унизанные золотыми перстнями, сказал Тесленко. – Слушаю вас.

– Шубу мне привезла сестра Анюта. Из Ростова. На, говорит, Верка, продашь в своем магазине. А то на рынке могут цыгане своровать. Вещь дефицитная, денег немалых стоит. И мне, говорит, прибыль, и ты внакладе не останешься.

– Она не сказала, каким образом ей досталась эта шуба?

– А я и не спрашивала. Не мое это дело.

– Дайте мне точный адрес вашей сестры.

– Зачем?

– На всякий случай, – хмуро улыбнулся Тесленко. – Познакомиться хочу.

– Не знаю я, где она сейчас. Говорила, что завербуется на Камчатку на рыбный флот. А что ей – безмужняя, еще молодая. Деньжат подкопит…

– Ложь.

– Что… ложь? – опешила Чердакова.

– Все. От начала до конца. Не нужно больше креститься, гражданка Чердакова. Не берите грех на душу. – Тесленко потянулся к кнопке селектора. – Дежурный! Капитан Тесленко. Подошли ко мне конвоира…

– Ой, мамочки-и! – заголосила Чердакова. – Ой, не губите!

– Перестаньте причитать! – рявкнул Тесленко. – Я с вами тут скоро душевнобольным стану. Или вы мне расскажете всю правду, или…

– Боюсь я, ой, боюсь… – простонала заведующая, закрыв лицо руками. – Убьют они меня, зарежут…

"Это точно, – подумал капитан. – Они могут. Как пить дать", – он знал, кого имела в виду Чердакова…

Чердакова была в списке людей, которых опрашивал на Рябушовке Мишка Снегирев. Но если другие могли и не знать Баркалову или, по крайней мере, не узнать из-за погрешностей фоторобота, то Чердакова узнала сразу же – они были закадычными подружками, несмотря на разницу в возрасте. Узнала и не сказала об этом Снегиреву.

Только сильно изменилась в лице, что и вспомнилось Мишке после смерти Баркаловой. Почему? Впрочем, и это было не главным. Основное заключалось в том, что дом Баркаловой загорелся ровно через три часа после встречи Снегирева с Чердаковой. Кто-то очень торопился… Значит, были веские причины.