Эд Макбейн - Румпельштильцхен Страница 21

— Но ведь у него была вполне понятная причина для того, чтобы приехать сюда, — заметил я.

— И что же это? Увидеть бывшую жену на сцене? Но ведь они развелись — сколько там? — лет пять назад, что ли? И откуда вдруг такая преданность?

— На прошлой неделе Викки отправила ему письмо…

— Как?

— Просила позаботиться о ребенке, если с ней вдруг что-нибудь случится. Возможно он хотел обсудить это с ней лично.

— И где же это письмо?

— У меня в офисе. Если хотите, я могу передать его вам с посыльным.

— Да, пожалуйста. Опека над малышкой, так ведь? Это уже интересно. Хочу вам сказать, мистер Хоуп…

— Зовите меня просто Мэттью, — попросил я. — Или если хотите, просто Мэт.

— Лучше пусть будет Мэттью, — сказал Блум. — Ведь так звали одного из тех классных парней.

— Классных парней?

— Ну да, в Библии.

— И Мэт тоже.

— Где? В Библии?

— Нет, в «Запахе пороха».

— И все же мне больше нравится Мэттью. А ты тогда называй меня Морри, ладно? Но это только когда мы с тобой не в участке, и поблизости нет кого-нибудь из начальства. Там более уместно идиотское «детектив Блум», договорились?

— О'кей, — согласился я.

К тому времени, как мы оказались в конце гравиевой дорожки, гроб уже стоял над открытой могилой, и гидравлической устройство было готово опустить его в землю. Священник стоял тут же, держа в руках Библию и щурясь от налетавшего ветра, обратившись лицом к участникам траурной церемонии, которые уже расселись на стульях, расставленных напротив белого решетчатого ограждения. По краям могилы стояли корзины с цветами, доставленные сюда из похоронного бюро. Ветер набрасывался и на них тоже, и под его порывами цветы роняли на землю свои нежные лепестки. Когда мы с Блумом подошли к ограждению, свободных стульев уже не осталось, и когда священник раскрыл свою Библию, мы отошли немного в сторону и остались там.

«Воспойте Господу новую песнь; ибо Он сотворил чудеса. Его десница и святая мышца Его доставили Ему победу. Явил Господь спасение Свое…»

Ветер подхватывал и уносил слова, дуя поверх голов скорбящих. Кениг и Миллер сидели на стульях в самом первом ряду; какие бы там не возникали между ними разногласия и размолвки, теперь их объединяла одна общая скорбь. Справа от Кенига, также в первом ряду сидели Джим Шерман и его компаньон по «Зимнему саду», Брэд Этертон.

«Восклицайте Господу, вся земля; торжествуйте, веселитесь и пойте. Пойте Господу с гуслями, с гуслями и с гласом псалмопения. При звуке труб и рога торжествуйте перед царем Господом…»

Девушка, сидевшая рядом с Брэдом, в самом конце первого ряда, показалась мне очень знакомой. Ей было наверное года двадцать два — двадцать три, худенькая девушка с огромными карими глазами и темными волосами, развевающимися на ветру; на ней было помятое черное пальто, при взгляде на которое можно было подумать, что его только что достали из старого картонного саквояжа, очутившегося здесь прямо из одна тысяча какого-то года, когда Калуса — с одобрения своих пятидесяти семи избирателей — была впервые объявлена городом. Девушка почувствовала на себе мой пристальный взгляд, и уже более не слушая священника, обернулась в нашу сторону и неожиданно кивнула. На лице моем, должно быть, было написано крайнее удивление. Она опять кивнула мне, и ее темные глаза выжидающе смотрели на меня. Хотя я и был этим безгранично озадачен, но все же мне тоже пришлось ей приветственно кивнуть в ответ. Очевидно, она сочла этот мой жест вполне достаточным, потому что она снова повернулась в ту сторону, где священник уже заканчивал чтение молитвы.

«Да рукоплещут реки; да ликуют вместе горы перед лицом Господа; ибо Он идет судить землю. Он будет судить вселенную праведно и народы — верно. Аминь.»

— Аминь, — хором повторили все.

— О, Господи, нет! — вдруг выкрикнул кто-то. — Не сейчас!

Эти слова повисли в воздухе маленьким облачком пара, которое начало подниматься в верх и поплыло в сторону от того, кто сказал это. Он одиноко стоял среди сидящих участников церемонии, мужчина лет тридцати восьми — тридцати девяти, по крайней мере, мне так показалось (рост примерно футов шесть, а весил он, пожалуй, что-то около ста восьмидесяти фунтов); искаженное от горя лицо, из голубых глаз струятся потоки слез, черные длинные волосы, такие же, какие они были у хиппи конца шестидесятых — начала семидесятых годов. И одежда его тоже казалась нарядом выходца из давно минувших времен: сильно потертые голубые джинсы, пиджак из грубой ткани с надетой под него синей футболкой, нитка бус на шее, волосы подвязаны тесьмой, пересекающей лоб. И еще до того, как всеобщее внимание обратилось к нему, до того, как всем стало ясно, что это он и есть этот эпицентр взрыва чувств, он уже успел пробраться вперед через расставленные ряды складных стульев и устремился к гробу, который теперь, когда молитва была прочитана, должен был вот-вот опуститься в могилу.

— Постойте, не надо, — твердил он, ни к кому не обращаясь, — пожалуйста, подождите, не опускайте ее в землю, — с этими словами он бросился к уже установленному над могилой гробу, как будто желая заслонить его собой, защитить любой ценой; это был довольно опасный маневр, потому что оба они могли кувырнуться в яму. Энтони Кениг резко вскочил на ноги, и в один миг он оказался между старомодным хиппи и блестящим черным гробом. Кениг схватил его за руку и прикрикнул срывающимся голосом: «Эдди, возьми себя в руки!» Тут же подоспел и отец Викки, он зашел с другой стороны и успел ухватить разбушевавшегося хиппи за другую руку, которой тот уже было замахнулся на Кенига. «Успокойся, — вторил он Кенигу. — Не надо так, успокойся!»

— А это кто еще такой? — прошептал Блум. Отец Викки и ее бывший муж повели парня от могилы, а затем все также вместе медленно пошли по дорожке, туда, где были припаркованы машины. — Пойду-ка я посмотрю, в чем у них там дело, — сказал мне Блум, и подняв воротник пальто, направился за ними.

Присутствовавшие на погребении вставали со своих мест. Стучали складываемые деревянные стулья, слышались шаркающие шаги. Ветер усиливался. Сквозь его завывание было слышно деловитое бормотание гидравлической установки, опускающей гроб в могилу. Неожиданно рядом со мной откуда ни возьмись появилась та самая темноволосая девушка в черном, несколько помятом пальто.

— Мне нужно поговорить с вами, — заговорила она.

Ветер теребил ее волосы, кидая их то на лоб, то иногда закрывая ими ее влажные карие глаза. Мне было видно, как позади нее Джим Шерман пожимал руку священнику, а его компаньон Брэд очевидно говорил ему, что служба в церкви прошла очень удачно, и что псалм, прочитанный над могилой был тоже как нельзя кстати. Я продолжал всматриваться в лицо стоявшей передо мной девушки, изо всех сил пытаясь вспомнить, где же нам с ней уже довелось встречаться.

— Я Мелани Симмс, — сказала она, — я работаю в «Зимнем саду». В тот вечер, когда вы приходили послушать, как она поет, я обслуживала ваш столик, помните?

Я ее почти не помнил, но на всякий случай все же согласно кивнул.

— Я потом видела вас вместе с ней. Мистер Хоуп, я знаю, что вы были ее другом. И поэтому вы должны знать, что…

Говорила она очень тихо, почти шепотом, и из-за громких завываний ветра я мог еле-еле разбирать слова. Отсюда мне было также очень хорошо видно, что Блум стоял у черного лимузина и разговаривал о чем-то с тем парнем, который только что бросался на гроб.

— Как раз незадолго до того, как ее убили… — рассказывала мне Мелани, но неожиданно она прервала свой рассказ на полуслове и быстро обернулась. К нам приближались Джим Шерман со своим компаньоном. Седые волосы Джима трепетали на ветру, а Брэд все же прикрыл свою лысину зеленой фетровой шляпой; под их ногами хрустел гравий. — Я вам позвоню, быстро проговорила Мелани, и быстро пошла к машинам, припаркованным у входа на кладбище.

— Замечательная была сегодня служба, правда? — обратился ко мне Джим.

— Да-да, — согласился я. Я все еще смотрел вслед Мелани. Один раз она обернулась и посмотрела в мою сторону, кивнув мне при этом, точно так же, как она сделала это во время церемонии прощания, затем, открыв дверь желтого «Мустанга», она села за руль. Девушка по имени Мелани Симмс снова поглядела в мою сторону через закрытое окно, после чего завелся мотор, и она отъехала от стоянки и развернула своего «Мустанга» в сторону выезда с кладбища. Мы, оставшись втроем, тоже зашагали к выходу.

— Ну как, нашел ты того адвоката? — спросил меня Шерман.

— Да, нашел. Спасибо тебе, Джим.

— Какого адвоката? — заинтересовался Брэд.

— Того, что был у Викки. Кому она носила наш с нею контракт.

— Но зачем это? — было заметно по всему, что Брэд очень взволнован. — Там что, было что-то не так?

— Нет-нет, что ты, все в порядке, — поспешил успокоить его я.