Марина Серова - Ключи от жизни Страница 21

— Но… ведь она может сказать, что этот сарафан ей муж подарил, — вымучил из себя Миющенко.

— Браво, Анатолий! Вы растете прямо на глазах. Я тоже об этом подумала. Есть, правда, запись нашего с ней разговора. Но ведь это не улика для суда, сами понимаете. А потому необходимо обставить дело так, чтобы она не смогла изменить свои показания. Для начала вам нужно получить разрешение на обыск в квартире Сластниковых. Как скоро это можно устроить?

— Э-э-э! — покачал он головой. — Для обыска необходимо иметь хоть какой-то повод. А как я доложу начальству, что подозреваю Сластниковых? Ясновидение, что ли, у меня открылось… Я и так всех удивил своими способностями.

— Сейчас научу, — обворожительно улыбнулась я. — Будете рассказывать следующее. Вас заинтересовала гравировка на ручке бритвы. Вы стали рассуждать следующим образом: отец мог подарить сыну эту вещицу, скажем, на восемнадцатилетие. Так?

Миющенко с сомнением посмотрел на меня.

— Что тут непонятного? Дарственная надпись — значит, скорее всего, ко дню рождения. Когда начинают бриться молодые люди? Лет в восемнадцать. Вот вы и отнимаете от восемьдесят девятого года, который означен на ручке бритвы, восемнадцать. Получается семьдесят первый. Это и есть предполагаемый год рождения человека, кому она принадлежит. Дальше вы садитесь за компьютер… Кстати, вы умеете им пользоваться? — встрепенулась я.

— Да, конечно, — утвердительно кивнул Анатолий.

— Так вот, вы садитесь за компьютер и начинаете просматривать фамилии всех людей, родившихся четырнадцатого сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года, плюс-минус год, проживающих в нашем Тарасове. Перед вами всплывает знакомая фамилия — Сластников. Он же вместе с женой проходил у вас свидетелем, вот вы фамилию и запомнили. Вы, разумеется, сразу им заинтересовались. Что еще нужно? Найти отца Михаила, чтоб он подтвердил свой подарок.

— А вдруг отец подарил ему бритву на двадцатипятилетие? Почему я стал искать именно с семьдесят первого года?

— Анатолий! Ну, какая разница? Главное, вы смысл уловили?

— Понял я, понял, — почесал свой длинный нос молодой следователь. — Постараюсь. Между прочим, стакан тот нашли и уже экспертизу сделали. Все совпало. И Клавдия Александровна Луговичную опознала. А опрос свидетельницы Елены Макаровой еще вчера произвели. Без меня, правда.

— Не может быть! — воскликнула я, наигранно вытаращив глаза. — Так быстро. Я просто потрясена! И что же, Рудика можно отпускать?

— Во всяком случае, в прокуратуру его дело пока не передают, — несколько уязвленно проговорил Миющенко. — Ладно, я сейчас отработаю версию насчет Сластникова, а там посмотрим. Если этого мужика возьмем с поличным, то есть обнаружим у него дома остальные вещи Луговичной, то Рудольфа сразу отпустим. А там уж дальше разбираться будем.

— Вы так торопитесь получить деньги? И вам совершенно наплевать, что Михаил, возможно, не виновен? — изумилась я, почувствовав вдруг жалость к пьянице Сластникову. — Что ж, ладно, теперь я буду действовать сама. Очистите, пожалуйста, помещение.

— Зря вы так, Татьяна Александровна, — вздохнул опер. — Это у вас все быстро и просто, а мы ведь законом придавлены. Сколько всяких формальностей надо соблюсти, бумаг кучу оформить и так далее. Чтоб стакан этот чертов из кустов достать, понятых еще пришлось искать.

— Сочувствую, — сухо отозвалась я. — Только вот думаю, что совсем не по закону невинных людей в тюрягу упекать из-за ваших формальностей. Или в КПЗ их мурыжить, не разобравшись, в чем дело.

— Вы несправедливы, — покачал он головой.

— В общем, так, Анатолий, не будем разводить дискуссий на этот счет. Надо действовать. И учтите, что в шесть часов настоящий убийца Галины — Валентина Сластникова — будет дома, ожидая того, что вы заявитесь, чтоб взять ее мужа.

Миющенко снова кивнул и вышел из машины. До родного отдела он решил пройтись пешком.

Я же отправилась по адресу Сластниковых. На лобовое стекло упали первые крупные капли долгожданного дождя. Оглушительно треснул гром, вода полилась уже потоком. Прохожие засуетились, прячась под навесы и кроны деревьев. Те, кто оказался предусмотрительнее, раскрыли заблаговременно взятые с собою зонты. Воздух наполнился запахом озона и мокрой пыли. Пока ехала, дождь ослаб, перейдя в состояние мороси. Но после стольких дней жары это было даже приятно.

Глава 9

Дверь на мои требовательные звонки, как и обещала Валентина, никто не открыл. Но мне очень было нужно поговорить с Михаилом до ее прихода. А потому я, выйдя из подъезда, отогнала машину в глубь двора и подошла к окну Сластниковых, которое было слегка приоткрыто.

К счастью, оказалось, что я вполне могу до него дотянуться и ухватиться за карниз. Это облегчало задачу. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что дождь разогнал всех, кто мог бы принять меня за вора-форточника, я открыла окно пошире, подтянулась на руках и через мгновение приземлилась на полу кухни.

Тут по-прежнему было полно мух. К их жужжанию примешивался доносящийся из комнаты храп Михаила. На столе стояла початая чекушка дешевой водки и пустой стопарик.

Тихо ступая, я пошла по квартире. Сластников спал на клетчатой тахте, уткнувшись носом в ее спинку. Проследовав в другую комнатку, я остановилась возле облезлого платяного шкафа, потянула за маленькую железную ручку и открыла створку. На полках как попало лежало скомканное разноцветное белье. Не боясь нарушить порядок, я переворошила его и, не найдя ничего интересного, открыла другую дверцу.

В этом отделении, более аккуратном, висели на плечиках зимние вещи, какие-то платья и единственный мужской костюм, покрытый целлофановым пакетом. Проведя по нему рукой и отодвинув в сторону, я присела на корточки. В глубине шкафа, возле самой стенки, лежал яркий пакет. Я вынула его, раскрыла и увидела внутри серую ветровку, розовый халатик, симпатичную кожаную косметичку, черный купальник фирмы «Медуза» и парик «каре».

Осторожно взяв за уголок, чтоб не оставить отпечатков своих пальцев, вытащила косметичку из пакета и высыпала ее содержимое перед собой прямо на пол. Губная помада, тушь для ресниц, пудра — все было на первый взгляд новое. Но опустевшая косметичка показалась мне тяжелей, чем должна быть. Повернув ее на себя дном, я заметила маленькую складку с замком-»молнией». Потянув за «собачку», обнаружила потайной кармашек, в котором были два ключа, пристегнутых друг к другу обычной канцелярской скрепкой. Никак от дачи Лены.

Положив все на место, я подошла к старомодному трюмо. Выдвинув один из ящиков, стала изучать косметику, которой пользовалась хозяйка квартиры. Просто так, от нечего делать. Все здесь имело довольно плачевный вид: надтреснутая пудреница, выскобленные спичками помады цвета «карамель», огрызки карандашей для глаз, потрепанная коробочка ленинградской туши, смесь рассыпанных теней. Какая-то помойка, а не «уголок девушки». Внимание привлекла новая вещица — тюбик розовой перламутровой помады, которой пользовались пару раз, не более.

Затем я обследовала второй ящичек. Он оказался более «порядочным». И то скорее потому, что был почти пустым. Лишь мужской лосьон «Демон», коробочка из-под опасной бритвы да выдавленный до предела тюбик крема после бритья «Старт» были его содержимым.

Проследовав в ванную, являющую собой совмещенный санузел с полуобвалившейся кафельной плиткой, я визуально изучила предметы гигиены, расположенные на мутной стеклянной полочке под зеркалом. Баночка из-под майонеза, в которую были воткнуты помазок, лысеющий, как и голова его хозяина, и опасная бритва. На ее ручке никаких гравировок не было.

В коридоре возле двери стояла тумба для обуви, которую я тоже не преминула исследовать. Среди старых изношенных тапок, ботинок и босоножек, кои следовало бы немедленно снести на помойку, я нашла довольно приличные, почти новые мужские кроссовки. Вот они-то меня и заинтересовали: на одной подошве темнело бурое пятно, другая подошва была совершенно чистой.

Я вернулась в кухню, присела на краешек табуретки и закурила. Вообще-то я уже знала, зачем сюда пришла, но мне был нужен небольшой тайм-аут для окончательного подведения итогов. Искурив сигарету до самого фильтра и развеяв остатки сомнений, я решительно направилась будить Михаила.

Пришлось довольно долго трясти его за плечо, прежде чем он наконец повернулся в мою сторону и разомкнул набрякшие веки.

— Ты кто? — спросил Сластников хриплым басом и уставился на меня замутненным взором.

— Поговорить бы, — кивнула я в сторону кухни.

Совершенно ничему не удивляясь, Михаил сунул ноги в тапки со смятыми задниками и, слегка покачнувшись, встал. Он был довольно высок и тощ. Грязная футболка с надписью «Чикаго» висела на нем, как на заборе.