Даниэль Клугер - Двадцатая рапсодия Листа Страница 21

– Ничего я не путаю! – вдруг выпалила Авдотья, словно продолжая разговор, который урядник, видимо, счел законченным. – Как было, так и говорю.

– Ладно, – буркнул Егор Тимофеевич. – Хочешь говорить – говори, но только сама с собой. А нам пора ехать. Ты, главное, не беспокойся, Авдотья, найдем мы твоего Кузьму. Так часто бывает – кто-то не пришел вовремя, не вернулся в срок, люди нервничают, печалятся, а причина самая что ни есть обыкновенная… – Не закончив фразы и не дождавшись ответа, он вышел на улицу. Мы заторопились следом.

Уже сидя в санях, Никифоров произнес вполголоса:

– Чует мое сердце… – Эту фразу он тоже не договорил, лишь хлестнул лошадей вожжами.

Что именно чуяло его сердце, мы так и не узнали. Но я вполне понял Егора Тимофеевича: у меня самого были крайне неприятные предчувствия. Да и у Владимира тоже – судя по озабоченному виду молодого человека.

Для начала мы направились в ту сторону, откуда, по словам Никифорова, пришла упряжка Кузьмы. Миновав околицу, свернули к темневшему вдали лесу. Урядник правил молча, лишь изредка покрикивал на лошадей. Владимир тоже молчал; мне же неловко было обращаться к нему с расспросами в присутствии Егора Тимофеевича. Так что поисковая троица наша безмолвствовала вполне до самой опушки.

Тут Никифоров остановил лошадей.

– Ну-с, господа хорошие, – сказал он негромко, – куда направимся дальше?

– В лес, разумеется, – тотчас ответил Владимир. – Это ведь следы от саней? – Он указал на две борозды, края которых чуть обмякли от солнца. – И ведут они из леса. Значит, где-то там и надобно искать. А что? У вас есть какие-то другие соображения?

Никифоров покачал головой, соскочил в снег, присел над санным следом на корточки. Поднял голову, внимательно посмотрел на студента.

– По следу одних только саней, господин Ульянов, трудно сделать вывод, в каком направлении они двигались, – сказал он негромко. – А вот по следам копыт – очень даже легко определить, туда шли лошади или сюда. Этот след сани оставили, когда возчик ехал в лес, а не из леса. Видите? А вот как он возвращался, этой же дорогой или другой, я вам сказать не могу.

– Вот и давайте ехать туда, куда Кузьма ехал утром, – предложил я. – А там видно будет.

Владимир поддержал меня. Никифоров пожал плечами, залез на облучок, хлестнул лошадей, и мы двинулись дальше – по узкой просеке, неизвестно кем и когда пробитой в лесу.

Так мы ехали еще полчаса или около того. Владимир молчал и поглядывал по сторонам. Башлык он давно плотно натянул на голову, а концы крепко повязал вокруг шеи. На руках у него были рукавицы, которые нашлись в санях, – наверное, те же самые, в которых он помогал вытаскивать утопленника.

Наконец впереди открылась довольно большая поляна. След саней пересекал ее и уходил в просеку на другой стороне. На краю поляны урядник снова остановил лошадей. Спрыгнул на снег, неторопливо прошел вдоль санного следа несколько саженей, затем вернулся, окинул взглядом укрытые снежным покрывалом кустарники. Покачал головой, но ничего не сказал. Затем вернулся на свое место, забрал вожжи, крикнул:

– Н-но, пошли!

– Вас что-то смущает? – спросил Владимир.

– Как сказать… – нехотя ответил Никифоров. – Ясное дело, сказки бабьи, а только место это нехорошее. Тут вокруг кусты стоят. Коли заметили – мертвые. Летом это видно хорошо. Мертвые кусты, мертвые деревья. А вот не гниют. Хотя рядом – болото, – он указал рукой. – Это сейчас поляна как поляна, летом же – трясина. Да. Говорят, в давние времена проклял эти места один колдун. Дочь его как-то летом пошла в лес, по грибы, по ягоды. И напал на нее медведь. Девочка бросилась бежать, а кусты ее не пустили. Зверь и задрал ребенка. А после отец этой девочки – колдун вроде бы – зверя выследил и убил, из шкуры его сшил себе одежду, кусты же проклял за то, что не позволили девочке спастись… – Урядник помолчал немного. – Давно это было, говорят, еще при Алексее Михайловиче, а может, и при Михаиле Федоровиче. С тех самых пор кусты эти так и стоят – вроде и не живые, и не мертвые. А еще – медведь тут является. Неживой. То есть, будто не настоящий хозяин, а призрак хозяина. Неслышно ходит. Да. – Никифоров снова помолчал. – Говорят, может и на охотника напасть. А пуля его никакая не берет.

Владимир засмеялся.

– Что за ерунду вы говорите, помилуйте, Егор Тимофеевич! Вот только суеверного урядника нам и не хватало! Ну, болеют растения, бывает. Что-то в почве не так, не хватает чего-то, или, наоборот, переизбыток некоторых веществ. Ботаникам или химикам в этом несложно разобраться. Нет, Егор Тимофеевич, право, идет к концу девятнадцатый век, век науки и просвещения, люди уже разговаривают по проводам по телефону, в Германии бегает Motorwagen с двигателем внутреннего сгорания, профессор Менделеев с помощью открытого им периодического закона все химические элементы разложил по полочкам, а тут – проклятье какого-то древнего колдуна!

Никифоров обиделся.

– Я не ботаник и не химик, господин Ульянов, а полицейский. Мое дело – порядок и закон блюсти да следить, чтобы преступлений не было. А преступления совершаются как с помощью науки, о которой вы столь красно говорите, так и без всякой науки вовсе, из одних только суеверий, в которых вы меня же и обвинили. Да, по правде, не во мне дело, господин Ульянов! Я-то, может, и не верю, сказал же вам – бабкины сказки. Я к тому, что мужики наши стараются сюда не забираться. Верят ли, нет ли – но, как говорится, береженого Бог бережет.

Я подтвердил слова урядника. Действительно, в эту сторону леса наши односельчане почти не заходили, а уж в одиночку – тем более. И Егора Тимофеевича, насколько я мог понять, вовсе не наша судьба обеспокоила. Удивило его то, что сюда рискнул отправиться Кузьма Желдеев.

– Значит, была тому причина куда более важная, чем суеверие, – заметил Владимир, выслушав меня. – Чем дальше, тем подозрительнее кажется его поведение. Надеюсь, все скоро выяснится.

Не сказал бы, что в голосе его прозвучала уверенность. Никифоров крякнул, я в сомнении отвернулся.

Упряжка наша снова двинулась. Мы пересекли поляну и углубились в лес. Спустя недолгое время просека резко сузилась.

– Тпру! – Урядник натянул поводья. – Тут, я думаю, надо бы на цуфусках пройтись. – Он искоса глянул на Владимира: видал, мол, студент, и я чужеземные слова знаю. – Вот, смотрите. – Никифоров указал на следы. – Кузьма тоже здесь сани остановил. А после пешком пошел – вон в ту сторону.

– Как бы лошади снова не ускакали, – заметил я.

– Привяжем, – коротко ответил Никифоров. – И поглядывать будем. – Он соскочил с облучка, подошел к лошадям, похлопал их по шеям, сказал несколько ласковых слов, затем вернулся к саням, ощупал завертки и только после этого осмотрелся. – Глядите, стояли они здесь, а после вдруг побежали – туда, на поворот… ну да. Напугало их что-то, пока Кузьмы не было. Может, зверь, может, еще что.

Владимир молча рассматривал следы, а я подумал, что нам повезло с погодой. Пойди утром снег, ничего бы мы не нашли. Впрочем, сейчас мы тоже ничего не нашли – кроме места, с которого начался путь упряжки уже без Кузьмы.

Никифоров пошел сквозь кустарник, мы последовали за ним.

Долго искать не пришлось. На небольшой поляне, примерно в пятидесяти шагах от просеки, обнаружился и Кузьма. Сотский лежал навзничь, снег вокруг был заляпан красным.

– Мать честная!.. – ахнул урядник. – Что ж это делается, господа хорошие?! – Он бегом бросился к лежавшему помощнику. Подойдя следом, я увидел, что на груди ран не было.

Егор опустился на корточки, осторожно приподнял тело, выругался.

– Сволочь… – сказал он. – Вот ведь сволочь, варнак. В спину стрелял!

– Стреляя в спину, не промахнешься, – заметил Владимир. Он заметно побледнел при виде убитого, хотя оставался спокойным. У меня же сердце начало колотиться, словно после долгого, изнурительного бега. Беда моя – подобные сцены, слава Богу, чрезвычайно редкие в мирной жизни, всегда вызывают в памяти картины военной молодости. Насмотрелся я тогда на застреленных и разорванных бомбами на долгие годы вперед. Уволившись со службы, я был уверен, что не придется мне более видеть изуродованные человеческие тела. А вот поди ж ты…

– Кто?! Кто это тебя так? Эх, Кузьма, Кузьма, – бормотал Егор Тимофеевич. – Как же я теперь без тебя-то?… Что ж ты, дурак, тут искал? Как тебя сюда занесло? Эх, брат…

– Вот почему лошади побежали, – сказал Владимир. – Испугались выстрела… А помощник ваш, похоже, оказался здесь не случайно.

Никифоров хмуро посмотрел на него снизу вверх.

– Это вы о чем? – спросил он.

Владимир кивком указал на дальнюю часть поляны.

– Следы, – одним словом пояснил он.

Никифоров поднялся, посмотрел в указанную сторону. Прошел туда и склонился над четкими следами. Я тоже подошел. Действительно, из-за деревьев, со стороны, противоположной просеке, на поляну вели следы валенок.