Тимоти Уилльямз - Черный август Страница 21

– Вам и неведомо, что значит работать одной командой, не так ли, Пьеро? Да вам и наплевать на это.

– Только что вы отчитали меня за сотрудничество с Майокки.

– Помощь Майокки вам необходима – ведь вы вроде считаете, что между пропавшей женщиной и убийством Беллони может быть связь.

Тротти долго молчал. В маленьком кабинете воцарилась тишина, которую нарушало лишь голубиное воркование да тихие звуки сонного города.

– Надеюсь, вы дадите Меренде возможность разобраться с делом Беллони?

– Я никогда не мешал Меренде.

– Ведь я уже просил вас забыть об убийстве Беллони. И оставить в покое лейтенанта Пизанелли.

– Розанна Беллони была моим другом.

– Из-за своих дружеских чувств вы теряете рассудительность.

– Розанна Беллони мне нравилась. И она очень помогла мне в одном расследовании.

– К нашему делу это никакого отношения не имеет. Вы полицейский, государственный служащий.

– Я хочу знать, кто ее убил. – Тротти замолчал, устремив взор на фотографию дочери во время первого причастия. – Вы решили отстранить меня от этого дела.

– И хочу, чтобы и впредь вы держались от него подальше. Так будет лучше для всех.

– Лучше для убийцы?

– Тротти, иногда ваша самонадеянность переходит всякие границы.

Тротти поднял руку.

– Как вам угодно. – Он по-прежнему смотрел на фотографию, запечатлевшую его дочь на Соборной площади у подножия Городской башни. Словно уступая начальнику, он пожал плечами. – Я – полицейский. Приказы я исполняю.

– Приказы? – Сухой смех.

– Я исполняю приказы. Даже когда мне приказывают сидеть у себя в кабинете и ничего не делать.

– Ничего не делать, Пьеро? Вы, кажется, думаете, что я только вчера родился на свет?

– Я ничего не думаю. – Где-то на улице завизжали автомобильные покрышки. – Я – государственный чиновник. Мне платят не за то, чтобы я думал.

– Что вы делали вчера вечером на вокзале?

Тротти молчал.

– На вокзале, Тротти?

– Откуда вы узнали, что я там был?

– А вы отдаете себе отчет, что действовали там на глазах у враждебно настроенных свидетелей вперемежку с осведомителями? Что вы на это скажете, Тротти? На глазах у осведомителей, сеть которых отдел по борьбе с наркотиками создавал годами? Чем, по-вашему, вы там занимались? – Начальник квестуры покачал головой. – Нет, Тротти, возможно, и нет никакого культа личности. Просто, наверное, желание ковыряться в дерьме.

– Как вам будет угодно.

– Но что бы при этом вами ни двигало, времени на своих коллег и желания считаться с ними у вас никогда не было.

– Синьорина Беллони была мне другом. Я надеялся, что…

– Вас заботит только то, чего вы сами хотите. Вы видите перед собой цель, а препятствий к ее достижению не замечаете. Как не замечаете и тех, кому отдавливаете ноги.

За окном громко ворковал голубь.

– Отпуск, Тротти. Ведь у вас вилла на Комо.

– На озере Гарда, господин начальник.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы взяли отпуск. Скоро феррагосто. Отдохните, съездите на озеро. В Гардезану, верно? Поезжайте с женой и дочерью.

– Я не устал и не чувствую потребности в отдыхе.

– Я хочу, чтобы пару недель вас не было в квестуре. Отпуск. Поезжайте в Гардезану, Тротти, и, может быть, там вам удастся взглянуть на вещи более широко.

– Моя жена в Америке, господин начальник квестуры. А Пьоппи, как вам известно, в Болонье и со дня на день ожидает родов. – Тротти почувствовал, как в голосе его начинает звучать гнев, но поделать с собой ничего не мог. – Уж скажите сразу, что я вам надоел и лучше мне из квестуры вообще убраться. Вы ведь не хотите, чтобы я расследовал дело Беллони.

– Долго же до вас доходит.

– Я полицейский, и мне нужно работать. – Тротти в сердцах хлопнул ладонью по столу. – Вы и впрямь хотите, чтобы я сидел сиднем и получал зарплату?

Начальник квестуры поднял брови:

– Ба!.. – Он соскользнул со стола.

Тротти облизал языком сухие губы.

– Чтобы я бездельничал и ждал пенсии?

– Отпуск, Пьеро Тротти. А потом, в сентябре, мы серьезно поговорим о вашем будущем.

– Вы куда, Тротти?

– В больницу.

– Я вас подвезу. – Склонившись над передним сиденьем для пассажира, Габбиани открыл дверцу своего серого «инноченти». – Вроде настроение у вас паршивое. – Габбиани взял пачку сигарет «Нацьонали» и небрежно бросил ее на заднее сиденье. – Попробуйте улыбаться.

Тротти сел в автомобиль рядом с Габбиани.

У Тротти был математический склад ума, позволявший ему, когда это было возможно, мыслить строго и четко. Он во всем любил порядок, и ему нравилось расставлять вещи по своим местам. Нравилось ему и классифицировать людей. Для Пьеро Тротти существовала семья, существовали люди, которых он любил, люди, которые были ему безразличны, и люди, которых он недолюбливал.

(С возрастом, когда, казалось бы, человек должен становиться терпимее, Тротти, к своему удивлению, обнаружил, что категория людей, которые ему не нравятся, изо дня в день расширяется).

– Я не знал, что вы в городе, Габбиани.

Габбиани был одним из тех редких представителей рода человеческого, классифицировать которых Тротти никак не удавалось.

Пятая категория.

– Я думал, что вы в отпуске, – повторил Тротти.

– Я действительно в отпуске, Тротти.

Габбиани был красив. Темные волосы, сохранившие юношеский блеск, правильные черты лица, чувственные губы. Серые умные глаза с темными длинными ресницами. Одевался Габбиани скорее как столичный журналист – вельветовые брюки, рубашка в клетку, добротные туфли, – а не полицейский из провинции.

В городе о Габбиани, возглавлявшем в квестуре отдел по борьбе с наркотиками, то и дело возникали какие-то слухи.

Привлекательный, умный и исполнительный, он занялся наркотиками года два назад, проработав до того несколько лет в Женеве, – очевидно, в Интерполе. Габбиани слыл за хорошего работника. Именно он, справедливо рассудив, что предотвратить болезнь легче, чем лечить ее, предложил поддерживать связь с университетской службой здоровья и информировать студентов о тех опасностях, которыми чревато потребление наркотиков. А для нужд тех, кто уже втянулся в это дело, но хотел бы его бросить, он организовал голубую (бесплатную) телефонную линию.

В результате заболеваемость СПИДом и гепатитом, связанная с наркоманией, в университетском городке оставалась на впечатляюще низком уровне. Фотография Габбиани несколько раз появлялась в местной газете.

– Культ личности.

– Прошу прощения, Тротти?

– Начальник квестуры только что обвинил меня в пристрастии к культу личности.

– Начальник квестуры предпочитает, чтобы мы работали единой командой. Так мы и тянем весь воз. А лавры пожинает он один. И газеты печатают его фотографии.

Тротти покачал головой, а когда Габбиани, повернув автомобиль, стал удаляться от центра и белых указателей пешеходной зоны и выехал на булыжную мостовую, пересел на низенькое запасное сиденье.

– Он хочет от меня избавиться, а выгонять на пенсию меня рановато.

– Он не прочь избавиться от всех, кто не социалист.

– Что?

– Наш начальник квестуры стал тем, чем он есть, только благодаря своей приверженности Кракси. Зато теперь, когда социалистов в правительстве больше нет, он очень страдает. Мы ведь живем в партократической стране, Тротти, вы что, забыли? В стране, где правят политические партии. А сейчас наш бедный начальник квестуры вдруг обнаруживает, что он в проигравшей команде. И в Риме социалисты не у власти, и здесь, в нашем городе, всем заправляют христианские демократы и коммунисты. Вот он и испугался. А видеть, как к его месту подбираются соперники, он не желает.

– Я-то ему не соперник.

– Да вы никто, Пьеро, – засмеялся Габбиани. – Вы никогда не понимали политики – вы слишком для этого честны. И слишком честны для уголовной полиции.

Ветра опять не было, и уже сильно пекло.

– А зачем вам в больницу. Пьеро?

– Вскрытие.

Слухи о Габбиани доходили до Тротти с разных сторон. Но он пропускал их мимо ушей. Подобно большинству полицейских, Тротти был довольно циничен и мало чему верил до тех пор, пока не убеждался в том лично. «Ты, как святой Фома неверующий, – говорил ему Маганья. – Потребуешь от Христа показать тебе шрамы, а потом обратишься в лабораторию за освидетельствованием». Тротти знал о той профессиональной зависти, которая царит в квестуре.

Габбиани великолепно управлял автомобилем, положив одну руку на рулевое колесо, а два пальца другой – на переключатель скоростей.

– Дело Беллони?

Тротти повернул голову и взглянул на Габбиани:

– Боюсь, я вам уже осточертел со своими проблемами.

Габбиани притормозил, устремив взор на огни светофора. Хотя город в этот период отпусков в середине августа практически опустел, огни светофора переключались безумно медленно.