Павел Генералов - Искушения олигархов Страница 21

Итак, займёмся подсчётами: сколько же было выпито? Сначала, под шашлыки, белое грузинское вино. Потом опять грузинское, но уже красное. В доме, под чутким руководством Тухачевского, оказавшегося отменным тамадой, залакировали вино виски. Затем — марочный коньяк: «от поклонников моего таланта» (цитата из Тухачевского). Алаверды — кальвадос: «специальным рейсом из Парижа» (цитата из Иванова — Расстрелли). Вишнёвая наливка: «из домашних запасов» (цитата от Натальи, жены Тухачевского). Шампанское: на посошок (ещё у Тухачевских). Немного тёплого бренди: «сонная рюмочка» (неужели Нюша именно так и сказала?) Вот ведь дура!

Итог впечатлял.

Нюша в махровом халате выползла из душа, чувствуя себя обновлённой. Обновление это было, впрочем, весьма сомнительно: вялая походка, нечёткие мысли, точнее, полное их отсутствие, тусклый свет ореховых глаз с розовыми прожилками… Здравствуй, ужас!

Расчёсывая длинные каштановые волосы у старого и оттого снисходительного зеркала, Нюша увидела, как Иннокентий поплёлся в ванную. Походка его была далеко не столь грациозна, как давеча на представлении.

— Надеюсь, я вчера хотя бы не пела? — спросила Нюша отражение Иннокентия.

— А что, ты умеешь? — остановился он, смотря от порога ванной взором изнурённого жаждой путника.

— В том–то и дело, что не умею, — вздохнула Нюша.

— Не пела, — успокоил её Иннокентий. — А я по карнизу не ходил?

— По крайней мере — замечен не был, — улыбнулась Нюша. — А что, за тобой такие подвиги водятся?

— Да кто его знает, — Иннокентий потёр взлохмаченную голову. — Друзья утверждают, что случается. Я же клоун по отцу, Иванову. А мама моя была «девочкой на шаре». И Растрелли–эквилибристы во мне тоже не дремлют. Понимаешь, я пью–то редко — режим, то, сё. Поэтому мне немного надо, чтобы разбудить ту часть, что Растрелли.

— Ну, вчера–то как раз было очень много, слишком много!

— Так вот почему так голова болит! — наконец дошло до Иннокентия.

Нюша не дождалась выхода из ванной столь редко, но метко пьющего Кеши. Заснула мгновенно, стоило ей лишь прилечь на краешке кровати.

А когда проснулась, увидела, что Кеша с влажными, зачёсанными назад волосами, стоит в одних трусах возле письменного стола и что–то читает. Ах да, это она вчера в ночи распечатала последнюю часть триптиха про Ивана Пушкина. Выступила всё–таки с сольным номером! Хорошо, хоть не пела…

Иннокентий, периодически прикладываясь к боржоми — в ход пошла уже третья бутылка — почитывал странное Нюшино творение.

«ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОСВОБОЖДЕНИЕ АНЮТЫ ПРЕКРАСНОЙ

Высок замок Коляна Бессмертного, ох, высок. Так высок, что башенкой даже небо проткнул. Дыра образовалась, озоновая. А Коляну всё нипочём. Одно слово — беспредельщик. Владелец Секретного завода по изготовлению волшебного оружия. Про мобильник–убийцу слышали? Секретного завода изделие.

В самой верхней комнатушке и томится Анюта. Потолок в комнатке низкий, по центру — лампочка одинокая, без абажура. Абажур стеклянный Анюта в первый же день заточения головой разбила — с её двумя метрами роста в комнатке–темнице особо не развернёшься. Плачет Анюта день–деньской, слёзы на рукоделье падают и бриллиантами оборачиваются, каждый в карат. Чистой слезы бриллианты сами собою в вышивку вплетаются, в слово заветное, гладью прошитое: «ИВАНУШКА». Без единой ошибочки вышивка…

Лишь во сне Анюта успокаивается. Снится ей жених наречённый, Иван Пушкин — Чей-То — Сын. «Не плачь», — шепчет Иванушка и в дуло пушки дует. Нежно, ласково. Милый, милый, освободи меня скорее!

Только проснётся Анюта Прекрасная — и скорее за вышивку. Глянь, а паучки–мохнаты–ножки, пособники Коляна, за ночь все бриллианты уже выпороли и в скупку отнесли. Ишь, ворюги! Ничего, Алёна новых наплачет — чего–чего, а слёз у неё много припасено, до прихода Иванушки хватит и на семейную жизнь останется. Неплохое подспорье: чуть деньги в сундучке закончились, достаточно всплакнуть и семейный бюджет вновь воспрянет. Такое вот приданое у Анюты — не хилое.

Плачет Анюта у окошка, на дыру озоновую поглядывает, а тем временем Иван Пушкин с верным Пафнутием уже совсем близко. Во–он, столб пыли, видишь, Анюта? Протри глаза свои, коза бриллиантовая! Это жених твой, Иванушка. Женихи, они всегда так — из пыли реализуются. Но это ж — ничего страшного. Пыль отряхнул и пользуйся сколько влезет.

Долго ли, коротко, скоро сказка сказывается, да Мерси — Толкай ещё быстрее едет. И вот уже под окошком Анюты холмик вырос зелёненький, словно травкой альпийской усеянный. А из холмика мышкой–норушкой котопёс Пафнутий выскочил, попонкой бархатной прикрытый. На попонке узоры паучьи — вроде как слуга Коляна, паучок–мохнаты–ножки. Только ростом поболе, да ртом позубастей. И задняя нога подволакивается. Левая, если сзади смотреть. А если спереди, всё равно — левая.

Не успела Анюта и трех бриллиантов наработать, как Пафнутий уже в дверь темницы скребётся:

— Открывай быстро! Пароль «Пушкин», — шипит. А как не шипеть? Чуть не отравился по дороге — пятерых мохнатоногих схрямкал за милу душу. Вы ели когда–нибудь пауков? То–то же. Сами попробуйте, и не так шипеть начнёте. Они ж — кисленькие, прям сто лимонов. А хрустят на зубах, как песок морской.

Открыла дверь Анюта, и замер Пафнутий, увидев красоту такую, что ни в сказке сказать, ни пером описать — ломаются перья от изумления и восторга. Глаза Анюты — блюдца фарфоровые, губы накачанные, ресницы стену противоположную царапают, шея — набок. Потолки–то низкие, вот и приспособилась Анюта Прекрасная, краса ненаглядная. Облизнулся Пафнутий и — за дело. Скинул попонку паучью, а под нею — парашют шёлковый, десантный. Встала Анюта на четвереньки, парашют ей Пафнутий приладил и — к окну.

— Меня, меня не забудь! — взвыл котопёс и на руки Анюте шасть!

Ах, красиво летели они! Жаль — недолго. Прямо на зелёный холмик приземлились. Но Мерси — Толкай выдержал, лишь скрипнул тормозами жалобно. А тут и Иван Пушкин подскочил, невесту на грудь принял. Крякнул, ноженьки подогнул, но выстоял. Богатырь, он и в чертогах супостата богатырь.

Загрузилась счастливая троица в чудо–автомобиль и помчалась что было сил. Через поля, через леса, через реки–озёра сказочные. А за ними — погоня. Джип Коляна Бессмертного козлом скачет, волком воет: отдай мою добычу, Пушкин! А вот на–кося, выкуси! До самого дуба столетнего домчался Мерси — Толкай, а когда джип Бессмертного нагонять стал, Мерсишка в момент курс изменил. Даром он что ли в двумя рулями–то?

Со всего маху врезался Колянов джип в дуб. А в дупле того дуба смертушка Колянова пряталась, желудями да листвой прошлогодней подпитывалась. Раздавил Колян смерть свою, тут ему и конец пришёл. И поделом супостату — не разевай рот на чужое! Секретный завод с гибелью Коляна самоликвидировался, никакой национализации не понадобилось. Вспыхнул завод, как канистра с бензином и горел три дня и три ночи, вместе с пауками и прочими смертоносными разработками.

А Иван с Анютой свадьбу справили — на весь мир. Пафнутий — в свидетелях. Так объелся, что чуть не лопнул. Компьютер, что молодых познакомил — посажёным отцом. Напился, естественно, всё пытался звонить куда–то. Три недели после свадьбы счета международные оплачивали и вирусы из нутра выковыривали. Аж пятьдесят восемь штук надыбали. Что значит — свадьба удалась!

А пляски–то, пляски! Топоту столько было, что во всей стране далёкой стёкла в домах повылетали. То–то радости стекольного дела мастерам!

И я на той свадьбе был, мёд–пиво пил. По усам текло — вот усы и отклеились. Видно, клей некачественный попался, так оно, понимаешь, даже в сказках случается. Здесь и сказке конец, а кто слушал — извините за беспокойство!»

— Сказке конец, а кто читать умеет — молодец! Проснулась, Анюта Прекрасная? — Иннокентий присел на кровать, погладил Нюшу по руке.

— Интересно, а когда сказка кончается, что начинается? — спросила Нюша, млея от прикосновения.

— Думаю, что начинается жизнь, — серьёзно ответил Иннокентий и потянулся к Нюшиным губам.

— А мне кажется — похмелье, — вздохнула Нюша и ответила на поцелуй.

Калитку, соединявшую владения Гоши и Герцензона, пришлось на время закрыть. Любопытные и оттого бесцеремонные герцензоновские лабрадоры проявляли чрезвычайный интерес к новому члену семьи Сидоровых. При всей своей доброте взрослые собаки могли своими ласками просто замучить маленького трёхмесячного Бонда. К тому же мелкой псинке сделали ещё не все необходимые прививки.

Малыша назвали в честь папаши. Только он был агентом не 007, а 007 дробь 1. И, в отличие от отца, именовался просто Боником.

— Ну, смелей, малыш, давай я тебе помогу, — Зера взяла Боника на руки и как хрустальную вазу перенесла с крыльца на коротко подстриженную травку. В этом возрасте лабрадорам не советуют самим спускаться с лестницы.