Прятки с тенью - Наталья Николаевна Александрова Страница 21

Я так зачиталась, что чуть не пропустила свою остановку.

Выскочила в последнюю секунду, взбежала по эскалатору и огляделась.

Андромеду я действительно узнала сразу.

Во-первых, я сама достаточно долго работала на сволочной должности помощника режиссера, и мне был хорошо знаком тот взгляд, каким она обшаривала толпу, – озабоченный, затравленный и безысходный взгляд загнанной студийной лошади. Во-вторых, а на самом деле тоже во‐первых, ее невозможно было не заметить в любой толпе: растрепанные волосы малинового цвета с отдельными зелеными и синими прядями полыхали, как пожар на химическом комбинате. Кроме того, Андромеда была одета в короткий жакет из голубого искусственного меха и в облегающие лосины леопардовой расцветки.

– Вы – Андромеда? – спросила я, с трудом протолкавшись к ней через толпу.

– А ты – Жанна, – отозвалась она тоном не вопроса, а утверждения. – Опаздываешь, Михал Михалыч уже рвет и мечет.

Она протащила меня через сквер, в котором тетки торговали цветами и овощами со своих огородов, и втолкнула в черный джип.

По дороге она со мной и двух слов не сказала, все время звонила по телефону какому-то Ливерову.

Впрочем, ехать нам было совсем недолго, съемки проходили на Крестовском острове.

Джип остановился перед роскошным коттеджем в стиле модерн, на пороге которого нас встречал Вася.

– Ну, пойдем, – он принял меня из рук Андромеды и повел внутрь особняка. – Слушай, а ты вполне подходишь: и рост, и телосложение… немного гримирнуть, и все в порядке. Я только еще одно тебя не спросил: ты не против кадров с обнаженкой?

– Так я что, должна играть голый труп?

– Ну, там будут две сцены с твоим участием – сначала, на месте преступления, ты будешь в одежде, а потом, в морге, голая. Так ты как, не против?

– А куда деваться? Деньги-то нужны! Кстати, судя по тому, какой роскошный особняк арендовали для съемок, денег у продюсера куры не клюют.

– Да нет, – поморщился Вася. – Этот особняк им даром достался, очень повезло: хозяин – большой поклонник кино и личный друг продюсера, он разрешил здесь снимать безвозмездно, только чтобы в титрах его имя упомянули. Сам он сейчас в отъезде, но тут его экономка ошивается, та еще ведьма.

Вася боязливо оглянулся, как будто эта экономка стояла у него за спиной.

– Зовут ее Венера Викторовна, но наши все называют ее Мегерой Викторовной. Следит, чтобы ничего не попортили или, не дай бог, не украли. Все, что помельче, в кладовой заперла… кстати, насчет денег. Они тебя хотят нанять не только из-за суеверия, но и для экономии: актрисе Елисеевой, чей труп ты будешь играть, платят за каждый день большие деньги, вот они и хотят заменить ее где только можно, чтобы сэкономить съемочные дни, за которые ей платят.

– Да мне по барабану, только деньги сразу, а то у меня в кошельке пусто!

За таким приятным разговором мы пришли в библиотеку.

То есть это я так думаю, что это была библиотека – в этой комнате, размером с хороший концертный зал, все стены были заставлены книжными шкафами. В промежутках между шкафами висели старинные картины, имелись также скульптуры – не знаю уж, мраморные или гипсовые, и еще огромный, очень красивый глобус.

Рядом с этим глобусом стоял человечек маленького роста с круглой плешью, окруженной венчиком длинных рыжих волос, как солнце на детском рисунке.

– Михал Михалыч, – почтительно обратился Вася к этому клоуну. – Вот та женщина, о которой я вам говорил.

Судя по Васиному тону, это был режиссер.

Он повернулся ко мне, насупился, дернул себя за волосы и проговорил неожиданно мощным басом:

– Ну, не очень похожа, конечно, но на безрыбье, как говорится… все равно, ничего более приличного мы сейчас не найдем. Она хоть как-то играть сможет?

Все это время он разговаривал с Васей, как будто меня здесь вообще не было. Мне стало немного обидно, и я подала голос:

– Ну уж труп-то я как-нибудь сыграю. Я, между прочим, была помощником режиссера, так каждый вечер падала, как труп, мне не привыкать…

Режиссер посмотрел на меня так, как будто внезапно заговорил осветительный прибор или вентилятор, и снова дернул себя за волосы. При такой привычке неудивительно, что он почти совсем облысел. Вася за его спиной сделал страшные глаза и показал знаками, чтобы я помалкивала и делала, что велят.

– Ну-ну, – проговорил режиссер после недолгой паузы. – Ладно, попробуем. Начнем со сцены в морге.

Я было подумала, что меня опять куда-то повезут, но они, оказывается, устроили морг прямо тут, в особняке: отгородили часть кухни, убрали из нее всю мебель и кухонное оборудование и поставили несколько металлических столов.

В этом был один большой плюс: здесь было не так холодно, как в настоящем морге.

Я разделась, легла на стол. На большой палец ноги мне привязали бирку с номером, и начались мои мучения.

Минут сорок меня гримировала симпатичная толстенькая девушка – наводила смертельную бледность, рисовала синие тени под глазами и прочие приметы безвременной кончины. Под конец она нарисовала у меня на груди кошмарную рану и побрызгала вокруг красной краской. Потом полчаса ставили свет.

Надо сказать, ощущение не из приятных – лежишь голая, а вокруг тебя снует толпа мужиков. Правда, они смотрели на меня, как на предмет мебели, так что и я постепенно перестала комплексовать и погрузилась в свои мысли.

Хуже другое. За это время я совершенно отлежала спину на жестком столе и все же замерзла – хоть и не настоящий морг, но полежите-ка в голом виде на металле! Правда, по словам гримерши, от холода я приобрела более натуральную бледность.

Тут наконец пришел Михал Михалыч, подергал себя за волосы и пророкотал:

– Ну как ты лежишь?

– А что не так? – подала я голос.

– Все не так! – воскликнул он. – Ты лежишь как мороженая курица, а не как жертва безжалостного убийства! В твоей позе нет никакого трагизма! Никакой выразительности! Твоя поза неубедительна, она ничего не сообщает зрителю!

Он еще полчаса внушал мне, как я должна своей позой выражать трагизм ситуации. В процессе этого внушения у меня зачесалась спина, но я не смела пошевелиться. Наверное, от этого с трудом сдерживаемого мучения на моем лице появился тот самый трагизм, которого раньше не хватало, Михал Михалыч оживился, скомандовал: «Мотор!» – и отснял целых три дубля.

Как потом мне объяснил Вася, раньше он снимал не сериалы, а настоящее полнометражное кино, поэтому относился к своей работе серьезно и делал ее как положено – с дублями, с подвижной камерой и прочими приемами. Вася считал, что при таком отношении