Тайна старой газеты - Наталья Николаевна Александрова Страница 21

– Так что? Поговоришь с этим Голубкиным?

– Попробую. Уж больно странная история с этой вашей газетой. То ли она есть, то ли ее нет. Хочется разобраться.

«Знала бы ты еще про Семена Семеныча…» – подумала Надежда и поскорее отвернулась, чтобы Лиля ничего не поняла по ее лицу.

Лиля Путова поднялась на третий этаж типовой хрущевской пятиэтажки и позвонила в дверь. Звонок прозвучал очень громко, но на него никто не отозвался. Лиля немного выждала и позвонила еще раз. И на этот раз никто не отозвался. Она подумала, что Голубкина нет дома и придется приезжать к нему еще раз. Но в это время приоткрылась соседняя дверь, из которой выглянул небритый мужик в майке-алкоголичке.

С невольным уважением оглядев Лилину мощную фигуру, он проговорил:

– Чего звонишь? Чего людям мешаешь культурно отдыхать?

– Но я же не к вам в квартиру звоню, а к соседу вашему, Василию Ивановичу…

Сосед махнул рукой и процедил:

– А это без разницы. У нас тут такая слышимость – к одному позвонишь, весь дом бежит открывать. А ты, значит, к Иванычу пришла? Везет же человеку! Такие фемины его навещают.

– Да только его нет.

– А зачем он тебе? Заходи ко мне, у меня и пивко есть.

– Да нет, спасибо, у меня к нему дело. Не знаете, когда он придет? Или где его можно найти?

– А сколько сейчас времени?

Лиля взглянула на часы:

– Половина второго.

– Ну так, значит, он на бассейке.

– Где?

– Да тут поблизости сквер такой есть, с прудом. Ну или с бассейном. Бассейка называется. Так вот, Иваныч в это время всегда там. Какую-то птицу особенную караулит.

– А где этот сквер?

– А как выйдешь, иди налево, там дом будет деревянный, возле него повернешь и как раз к бассейке выйдешь.

Лиля вышла из дома и пошла в указанном направлении.

Через несколько минут она действительно оказалась в сквере, посреди которого располагался полузамерзший квадратный пруд с большой полыньей посредине.

Неподалеку от пруда на корточках сидел пожилой человек в теплой куртке и темно-зеленой вязаной шапке, вооруженный большим профессиональным фотоаппаратом.

Лиля тихонько подошла к нему сзади и окликнула:

– Василий Иванович!

Мужчина вздрогнул, подпрыгнул и испуганно оглянулся на Лилю.

– Надо же, как напугала!

– Ох, извините…

– Чего надо?

– Поговорить бы!

– Ты что, не видишь, я работаю? Поганку караулю!

– Поганку? Это же грибы такие! Разве они зимой бывают? И зачем их караулить?

– Сама ты гриб! Поганка, она же чомга, это птица водоплавающая. Очень редкая.

– Ох, извините, но я никого не вижу…

– Ну да, сейчас не видишь, потому что она под водой. Рыбу там ловит. Она очень долго может под водой плавать. Вот я и караулю, когда она вынырнет…

В это самое время из воды показалась изящная птичья головка на длинной, изогнутой вопросительным знаком шее, украшенной воротничком из перьев.

– Вот же она! – Голубкин направил на птицу фотоаппарат, но чомга расправила крылья и взлетела.

– Вот черт, – расстроился фотограф, – два часа ее караулил, а сумел сделать только один снимок… А все ты! Ты вообще кто такая? Вроде лицо знакомое…

– Я Лиля Путова, мы с вами в одной газете работали. В «Утреннем какао»…

– Ах, Лилипутова! – Мужчина заулыбался. – Как же, как же! Помню. И о чем же ты хотела со мной поговорить?

– Об одной вашей старой фотографии.

– Что? Ну ладно, только пойдем уже домой, а то я подзамерз. А поганка… она сегодня уже больше не прилетит.

Лиля с Василием Ивановичем вернулись к пятиэтажке и поднялись на третий этаж. Фотограф открыл дверь ключом, но не успел зайти в квартиру, как соседняя дверь приоткрылась, оттуда выглянул тип в майке и приглушенным голосом проговорил:

– Иваныч, чего скажу! К тебе тут такая фемина заходила… я ее к себе приглашал, но она…

Тут сосед увидел Лилю, засмущался и исчез за дверью.

Василий Иванович усмехнулся и, только войдя в квартиру и закрыв за собой дверь, проговорил:

– В таких домах от соседей ничего не утаишь!

Они прошли на тесную кухоньку. Хозяин накрыл на стол, поставил чайник и осведомился:

– Чаю? А может, чего покрепче? У меня коньяк есть, армянский, очень хороший.

– Нет, я на работе не пью. И вообще я за рулем.

– Ну и ладно… а я капельку выпью, а то замерз, понимаешь… – Он достал из шкафчика бутылку коньяка, плеснул в хрустальную рюмку и выпил одним глотком. – Так о какой фотографии ты хотела со мной поговорить?

– Вот об этой. – Лиля показала Голубкину переснятую на телефон газетную страницу с фотографией. – Ваша работа?

Василий Иванович максимально увеличил снимок, внимательно рассмотрел его и уверенно проговорил:

– Моя. Видишь, голубь в нижнем правом углу? Это вроде как моя подпись.

– Да, я сразу так и подумала. Про вашу подпись все знают. А вы не можете вспомнить, когда вы сделали этот снимок и для какой газеты?

Василий Иванович на мгновение задумался.

– Я понимаю, это трудно… много лет прошло…

– Да ничего не трудно. У меня порядок и система. Сейчас… обожди минутку…

Голубкин встал на стул, открыл антресоль и достал оттуда толстую тетрадь в черном коленкоровом переплете. Положив тетрадь на стол, он долго листал ее и наконец радостно воскликнул:

– Вот! Вот оно! Я же говорил – у меня порядок, система! Значит, этот снимок я сделал… – он назвал точную дату, с которой миновало почти сорок лет.

– Здорово! Надо же, какой у вас замечательный архив, – польстила ему Лиля.

– А то! – Голубкин гордо расправил плечи. – Без порядка в нашей работе никуда!

– А там, в вашем архиве, не записано, для какой газеты вы тогда снимали?

– Ни для какой.

– Как это?

– А я тогда был вольным стрелком. Как сейчас говорят – фрилансер. Снимал все сколько-нибудь интересное, а потом предлагал газетам и журналам. Кто больше заплатит – тому и отдавал. Молодой был, мне такая свободная жизнь больше нравилась. Правда, заработок не постоянный – когда много заработаю, а когда почти ничего, хоть зубы на полку клади. Поэтому я в штат газеты и устроился – конечно, свободы меньше, зато оклад какой-никакой в любом случае получаешь. – Он снова заглянул в тетрадь и вдруг проговорил: – А почему тебя именно эта фотография заинтересовала?

– Э-э… я одним журналистским расследованием занимаюсь… пока ничего толком сказать не могу,