Энн Перри - Чужое лицо Страница 22

Сам Монк не помнил о себе ничего, если не считать того внезапного просветления в Шелбурне. Но, может быть, память еще вернется к нему? Надо просто набраться терпения.

Кроме того, его тревожили мысли о женщине в церкви, миссис Лэттерли. После несчастного случая они виделись всего дважды, и тем не менее ее лицо не дает ему покоя. Почему? Может быть, он потратил на ее дело много сил и времени, часто с ней встречался? Разумеется, ничего личного — пропасть между ними слишком велика. Но если Монк посмел лелеять какие-то надежды, значит, его амбиции действительно непомерны. При мысли, что он не смог скрыть своего волнения при их последней встрече, Монка бросило в жар. Священник обратился к ней: «Миссис…» Она была в трауре. В трауре по свекру или по мужу? Он обязан загладить возникшую неловкость! Прежде всего следует выяснить, что он все-таки раскопал по этому делу, связанному, кажется, с недавней кончиной ее свекра.

Монк снова перерыл все записи, но нигде не нашел упоминаний о семье Лэттерли. Внезапно ему пришло в голову, что Ранкорн передал дело кому-то другому, пока Монк валялся в больнице. Он вполне мог так поступить, если речь шла о подозрительной смерти.

Да, но тогда почему полицейский, которому поручили расследование, ни разу не обратился ни к самой миссис Лэттерли, ни к ее мужу, если тот, разумеется, жив? Монк отложил бумаги и направился к Ранкорну. По дороге он не без удивления отметил, что за окнами совсем уже темно.

Ранкорн был еще у себя, однако собирался уходить. Поздний визит Монка не был для него неожиданностью.

— Возвращаетесь к привычному ритму? — сухо заметил он. — Неудивительно, что вы до сих пор не женаты, работа заменяет вам супругу. Не очень-то, наверное, вам уютно приходится зимними ночами, — добавил он с удовлетворением. — Что у вас?

— Лэттерли.

Монк был раздражен упоминанием о своих прежних привычках. До несчастного случая такие шутки вряд ли могли вывести его из себя. Но теперь он чувствовал себя более уязвимым.

— Что? — Ранкорн уставился на него, непонимающе сдвинув брови; левый глаз недобро прищурился.

— Лэттерли, — повторил Монк. — Полагаю, вы передали дело кому-то другому, пока я болел?

— В первый раз об этом слышу, — отрезал Ранкорн.

— У меня было дело человека по фамилии Лэттерли. То ли он покончил с собой, то ли был убит…

Ранкорн поднялся и направился к висящему на крюке пальто.

— Ах, вы об этом… Вы же сами пришли к выводу, что произошло самоубийство, и закрыли дело за пару недель до несчастного случая. Что это с вами? У вас память отшибло?

— Я все отлично помню! — огрызнулся Монк, хотя самого так и обдало жаром. Дай бог, чтобы лицо его не выдало. — Но материалы по этому делу у меня исчезли. Я решил, что вы усомнились в результатах и передали дело другому.

— О! — Ранкорн с усмешкой оделся, натянул перчатки. — Да нет, расследование было просто прекращено. Я никому не передавал его. Забудьте вы об этом бедняге-самоубийце Лэттерли и вернитесь-ка к Грею, который определенно себя не убивал. Вы выяснили что-нибудь новенькое? Действуйте, Монк, действуйте, что-то вы на этот раз сами на себя не похожи! Что там с этим Йитсом?

— Ничего обнадеживающего, сэр.

Монк был уязвлен и даже не смог скрыть этого.

Ранкорн нахлобучил шляпу, усмехнулся и вперил в Монка лучистый взгляд.

— Стало быть, вы решили заняться друзьями и близкими Грея, не так ли? — с видимым удовлетворением произнес он. — И даже скорее подругами. Вполне вероятно, что вынырнет какой-нибудь ревнивый муж. Чего я терпеть не могу, так это такие вот расследования. Помяните мои слова, за этим убийством скрывается что-то весьма скверное. — Он взглянул на Монка искоса. — Только вы один можете все это распутать. Попытайте-ка снова счастья в Шелбурне! — С откровенно ликующим видом он обмотал шарф вокруг шеи и вышел.

Монк не поехал в Шелбурн ни на следующий день, ни на той неделе вообще. Он знал, что визит туда неизбежен, но ему хотелось предстать во всеоружии, во-первых, чтобы успешно провести расследование, а во-вторых, чтобы его вмешательство в частную жизнь Шелбурнов (или кто там еще мог убить Джосселина Грея) не казалось слишком оскорбительным. Монк знал, что сильные мира сего отличаются теми же слабостями, что и простые люди, но, в отличие от них, не останавливаются ни перед чем, лишь бы их грешки не выплыли наружу и не стали предметом насмешек и осуждения. Откуда это было ему известно? Скорее всего, интуиция.

Вместо этого утром следующего дня он вместе с Ивэном снова направился в дом на Мекленбург-сквер: не искать следы убийцы, а выяснить кое-что о самом Грее. Оба полицейских шагали погруженные каждый в свои мысли, лишь изредка обмениваясь случайными фразами, и все же Монк был рад, что идет туда не один. Квартира Грея подавляла его. Там давно уже не было ни крови, ни мертвого тела, но там от самих стен веяло ненавистью. Монку наверняка приходилось раньше видеть множество смертей; пора уже было к ним привыкнуть. Несчастные случаи, бессмысленные убийства, совершенные в запальчивости, жестокость загнанного в угол преступника. Однако смерть Грея наводила на мысли о страсти, об узах ненависти, связывавших убийцу и жертву.

В комнате, где совершилось преступление, было прохладнее, чем в остальных помещениях. В проникавшем через высокие окна бледном свете мебель казалась чересчур громоздкой. Монк оглянулся на Ивэна, желая понять, какие чувства испытывает его помощник. Однако лицо Ивэна выражало лишь легкое неудовольствие из-за того, что ему предстоит рыться в чужих письмах, обшаривать бюро и ворошить содержимое выдвижных ящиков.

В застоявшемся воздухе соседней спальни чувствовалась затхлость, окна были плотно закрыты. На всем уже лежал тонкий слой пыли. Монк осмотрел буфет и занялся гардеробом. Несомненно, Грей знал толк в одежде, у него был безупречный вкус, хотя кошелек подчас пустовал. Несколько наборов золотых запонок с фамильным гербом, пара — с личными инициалами Грея. Три булавки для галстука, из них одна — с крупной жемчужиной; гребни с серебряными спинками; футляр из свиной кожи с туалетными принадлежностями. Какой бы грабитель оставил все эти вещицы без внимания! Масса платков с монограммами, шелковые и льняные рубашки, галстуки, носки, нижнее белье. Монк был удивлен и несколько задет собственной осведомленностью: он знал цену каждого предмета с точностью до нескольких шиллингов. Интересно, откуда?

В верхних ящиках Монк надеялся найти письма, слишком личные, чтобы хранить их вместе со счетами и случайной перепиской в бюро, но, ничего не обнаружив, вернулся в комнату. Ивэн все еще неподвижно стоял перед бюро. Не сговариваясь, оба вели себя очень тихо, словно боясь потревожить витающую здесь душу покойного.

За окном громыхали колеса экипажей, стучали копыта, раздавались крики уличного торговца.

— Ну? — произнес Монк едва ли не шепотом.

Ивэн вздрогнул и обернулся. Лицо его было напряжено.

— Здесь довольно много писем, сэр. Я, право, не знаю, что с ними со всеми делать. Несколько писем — от его невестки Розамонд Шелбурн; одно — довольно резкое — от Лоуэлла. Он ведь сейчас лорд Шелбурн, не так ли? Совсем свежее — от матери. Кстати, оно единственное: похоже, он не хранил ее письма. Несколько посланий — от семьи Доулиш, тоже незадолго до смерти; в том числе — приглашение погостить у них недельку. Стиль весьма дружеский. — Он слегка скривил рот. — А в том, что от Аманды Доулиш, мне кажется, даже более чем дружеский. Вообще, множество приглашений — и все недавние. Видимо, у Грея не было привычки оставлять у себя старые письма. Да и дневника нигде нет. Забавно. — Он взглянул на Монка. — Как считаете, такой джентльмен мог вести дневник?

— Полагаю, что да. — Монк подошел к помощнику. — Вероятно, его прихватил убийца… Вы внимательно все осмотрели?

— В бюро его нет. — Ивэн покачал головой. — Я проверил даже потайные ящики. Но зачем прятать дневник?

— Не имею представления, — честно признался Монк, разглядывая бюро. — Разве что его взял убийца. Возможно, там упоминалось его имя. Надо будет заняться этими Доулишами. На письмах есть их адрес?

— О да, я уже записал его.

— Хорошо. Что еще?

— Несколько счетов. Он платил по ним не слишком аккуратно, но об этом я уже знал из разговоров с торговцами. Три счета — от портного, четыре или пять — от белошвейки, два — от торговца вином и коротенькое письмо от семейного поверенного — ответ на просьбу увеличить содержание.

— Я полагаю, отказ?

— Именно так.

— А что-нибудь из клуба, от карточных партнеров?

— Нет, но карточные долги бумаге не поверяют. — Ивэн внезапно улыбнулся. — Так, во всяком случае, говорят.

Монк почувствовал некоторое облегчение.

— Верно, — согласился он. — А прочие письма?

— Одно, весьма сухое, от Чарльза Лэттерли…