Пер Валё - В тупике Страница 22

Наверное, он единственный из всего корпуса полиции радовался в то хмурое утро, так как уже успел позвонить заведующему складом ресторана и получил адрес поставщика тех зубочисток.

Эйнар Рённ стоял на ветреной Рингвеген и смотрел на яму в земле, натянутый кусок брезента и дорожные барьеры, расставленные вокруг. В яме не было живой души, чего нельзя было сказать о машине, что стояла метрах в пятнадцати от этого места. Рённ знал четырех человек, что сидели там с термосами, поэтому сказал:

— Привет, ребята.

— Привет, и закрывай за собой дверь. А если это ты вчера на Барнхусгатан треснул моего парня дубинкой по голове, то иди к чертовой матери.

— Нет, не я, — ответил Рённ. — Я сидел дома и смотрел телевизор.

— Тогда садись. Хочешь кофе?

— Да, выпил бы.

Через минуту его спросили:

— Ты пришел по какому-то делу?

— Да. Шверин родился в Америке. Это замечалось в его речи?

— Еще бы! Он часто запинался, а когда бывал пьян, то вставлял английские словечки.

— Когда бывал пьян?

— Да. Или когда сердился.

Сидя в автобусе по пути на Кунгсхольмсгатан, Рённ напряженно размышлял. Потом немного посидел за своим столом. Затем зашел в соседнюю комнату и спросил:

— Ребята, как будет по-английски: «Я его не узнал»?

— Didn't recognize him, — ответил Колльберг, не поднимая головы от своих бумаг.

— Я знал, что был прав, — сказал Рённ и вышел.

— Он уже совсем дошел до точки, — заметил Гюнвальд Ларссон.

— Постой, — сказал Мартин Бек. — Кажется, у него блеснула какая-то мысль.

Он поднялся и пошел в кабинет Рённа, но того уже там не было.

Через полчаса Рённ вновь открыл дверцу машины на Рингвеген. Товарищи Шверина продолжали сидеть там, где он их оставил. В яме на дороге с тех пор, наверное, еще не побывала ни одна лопата.

— Черт возьми, как я испугался, — сказал один из рабочих. — Думал, что это Ульссон.

— Ульссон?

— Да, или Ольссон, как, бывало, говорил Альф.

Рённ доложил о результатах своих наблюдений только утром за два дня до сочельника.

Мартин Бек выключил магнитофон и сказал:

— Следовательно, ты считаешь, что запись звучит так. Ты спрашиваешь: «Кто стрелял?» И он отвечает по-английски: «Didn't recognize him».

— Да.

— А потом ты спрашиваешь: «Как он выглядел?» И Шверин отвечает: «Сом[1] Ульссон».

— Да, и после этого умирает.

— Отлично, Эйнар, — молвил Мартин Бек.

— А кто, черт побери, этот Ульссон? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Контролер. Ездит по тем местам, где чинят дороги, и смотрит, не бездельничают ли рабочие.

— Ну и как он выглядит?

— Он ждет в моем кабинете, — скромно ответил Рённ.

Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон пошли взглянуть на Ульссона. Гюнвальд Ларссон смотрел каких-то десять секунд.

— Ага! — сказал он и сразу же вышел.

Ульссон растерянно посмотрел ему вслед.

Мартин Бек стоял с полминуты. Наконец он сказал:

— Думаю, ты собрал все данные?

— Конечно, — ответил Рённ.

— Ну тогда благодарю, господин Ульссон, — сказал Мартин Бек и тоже вышел.

Ульссон еще сильнее удивился.

Когда Мартин Бек возвратился со второго завтрака, во время которого он с трудом выпил стакан молока, чашку кофе и съел два кусочка сыра, на его столе лежал лист бумаги с лапидарным заголовком: «Ульссон».

«Ульссон, 46 лет, инспектор дорожных работ.

Рост — 183 см, вес — 77 кг без одежды.

Волосы пепельные, волнистые, глаза серые, фигура стройная. Лицо худое, удлиненное, с выразительными чертами, носом довольно крупным, с едва заметной горбинкой, широким ртом, тонкими губами и крупными зубами.

Размер обуви 43.

Смуглый, что, как он говорит, связано с его профессией, которая вынуждает его часто находиться на улице.

Одежда опрятная: серый костюм, белая рубашка с галстуком и черные ботинки. На улице в рабочее время носит непромокаемый плащ до коленей, свободного покроя и очень широкий. Серого цвета.

На вечер 13 ноября Ульссон имеет алиби. Как раз тогда он сидел с 22 до 24 часов в помещении клуба любителей бриджа, членом которого состоит.

Альфонса (Альфа) Шверина Ульссон знал хорошо».

— Неужели Рённ раздевал его и взвешивал? — спросил Гюнвальд Ларссон.

Мартин Бек ничего не ответил.

— Чудесные сведения, — продолжал Гюнвальд Ларссон. — Ульссон носит серый плащ, а на ногах ботинки. Имеет довольно крупный нос и широкий рот. Неужели тебе это понадобится?

— Не знаю. Все-таки какие-то приметы.

— Разумеется. Приметы Ульссона.

— Как там у тебя с Ассарссоном?

— Я только что разговаривал с Якобсоном, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Жирная рыбина.

— Кто, Якобсон?

— И он также. Недоволен, что не они их поймали, а мы.

— Не мы, а ты.

— Хм. Даже Якобсон признает, что Ассарссоны самые крупные оптовые торговцы наркотиками, каких до сих пор ловили. Братцы загребали деньги лопатой.

— А тот второй? Иностранец?

— Просто курьер. Грек. Беда в том, что имеет паспорт дипломата. Наркоман. Ассарссон думает, что это он его предал. Чувствуется, жалеет, что вовремя не избавился от этого курьера соответствующим способом.

Гюнвальд Ларссон на мгновение умолк, а потом добавил:

— Тот Ёранссон из автобуса также был наркоман. Возможно…

Гюнвальд Ларссон не закончил своей фразы, а все же подал Мартину Беку мысль, над которой стоило подумать.

Колльберг потел над списком знакомых Тересы. Даже удивительно, что за шестнадцать лет столько людей успело умереть, выехать из Швеции… Иные сидели в тюрьмах, в приютах для алкоголиков. Некоторые просто исчезли. Порядочно было и таких, что давно переехали в отдаленные районы, и большинство их нельзя было немедленно проверить. В конце концов в списке Колльберга осталось семнадцать фамилий: те, кто пребывал на свободе и жил в Стокгольме или вблизи него. Этот список имел такой вид:

1. Карл Андерссон, 63 года, Стокгольм. Хёгалидский приют.

2. Ингвар Бенгтссон, 43 года, журналист, Стокгольм.

3. Рюне Бенгтссон, 56 лет, директор фирмы, Стокеунд.

4. Ян Карлссон, 46 лет, торговец поношенными вещами, Упландс Весбю.

5. Уве Эрикссон, 47 лет, автомеханик, Бандхаген.

6. Вальтер Эрикссон, 69 лет, в прошл. портовый грузчик, Стокгольм, Хёгалидский приют.

7. Бьёрн Форсберг, 48 лет, предприниматель, Стоксунд.

8. Бенгт Фредрикссон, 56 лет, художник, Стокгольм.

9. Бу Фростенссон, 66 лет, актер, Стокгольм.

10. Юхан Гран, 52 года, официант, Сольна.

11. Кеннет Карлссон, 31 год, шофер, Шелбю.

12. Леннарт Линдгрен, 82 года, в прошл. директор банка, Лидингё.

13. Курт Ульссон, 59 лет, директор конторы, Сальтшебаден.

14. Вильгельм Русберг, 71 год, без профессии, Стокгольм.

15. Рагнар Виклунд, 60 лет, майор, Ваксхольм.

16. Бенгт Вальберг, 38 лет, скупщик, Стокгольм.

17. Ханс Венстрём, 76 лет, в прошл. продавец рыбы, Сольна.

Колльберг смотрел список и вздыхал. Тереса Камарайо была связана со всеми социальными слоями и людьми разных поколений.

Колльберг положил листок Меландеру на стол и сказал:

— Ты все помнишь. Когда будешь иметь время, просмотри этот список, может, вспомнишь что-нибудь.

Меландер бросил взгляд на лист и согласно кивнул.

Настал сочельник.

Мартин Бек получил праздничный подарок, который не развеселил его, как надеялась дочь.

Леннарт Колльберг получил праздничный подарок, который довел его жену до слез.

Оба они решили не думать ни об Оке Стенстрёме, ни о Тересе Камарайо, и обоим это не удалось.

Мартин Бек проснулся рано, однако остался лежать в кровати, читая книжку до тех пор, пока в своих комнатах зашевелились другие члены семьи. Затем он встал, надел защитного цвета брюки и шерстяную рубашку. Жена, которая считала, что на сочельник надо одеться по-праздничному, увидев его, изумленно свела брови, но ничего не сказала.

Пока она по традиции ездила на кладбище, на могилу своих родителей, они вместе с Рольфом и Ингрид убрали ёлочку. Дети были радостны и шумливы. И Мартин Бек старался не испортить им настроения.

Потом Мартин Бек зажег свечки на ёлке, вспомнив братьев Ассарссонов, которые продавали искусственные ёлки, прикрывая ими торговлю наркотиками. Потом все выпили подогретого вина, и Ингрид сказала:

— Теперь наступил момент привести коня.

Как всегда, они договорились, что каждый получит только один подарок, и, как всегда, их оказалось больше.

Мартин Бек не купил Ингрид коня, зато подарил ей жокейские брюки и абонемент на полугодовые курсы верховой езды.

Сам он получил двухметровый шарф, связанный Ингрид, а также плоский пакет, и дочь выжидательно смотрела на него, пока он разворачивал бумагу. Там оказалась пластинка. На пластиковом конверте была фотография толстого мужчины в хорошо известном мундире лондонского бобби. У него были огромные топорщащиеся усы, а растопыренными пальцами в перчатках он держался за живот. Он стоял перед старинным микрофоном и, судя по выражению лица, смеялся во все горло. Надпись на обертке гласила, что сам он зовется Чарльз Пенроуз, а песня — «Приключения смеющегося полицейского».