Андрей Остальский - Английская тайна Страница 22

И Сашок уже готов был вскочить и бежать позорно прочь, навсегда, может быть, даже утопиться в Москве-реке от стыда… Но Анна-Мария как будто и не заметила ничего. Прижалась нежно. Шептала что-то невыносимо ласковое, закрыв глаза — и, о боже, какие же у нее оказались красивые ресницы!

И вдруг все стало опять получаться само собой, без напряжения и страха, и гадкий внутренний голос — даже он сдался, заткнулся перед лицом такого ангельского терпения, такой ласки и такой невиданной нежности. И вот еще что: Сашок нутром ощущал, что все это не искусственно, не наигранно и не результат большого опыта, а лишь искреннее, инстинктивное, идущее из глубин, реакция на тайную, загадочную, мистическую даже близость их душ. Вдруг неожиданно, волшебным образом обнаружившуюся.

Под утро Анна-Мария заснула, положив ему голову на плечо. И он лежал, стараясь не шевелиться, и сердце таяло от нежности и восторга. «Вот как случается, вот как бывает!» — строго сказал он своему внутреннему голосу, и тот не нашел, что сказать в ответ, молчал себе в тряпочку.

А в голове звучали всякие красивые мелодии. В том числе совсем, казалось бы, затасканная и испошленная — «История любви». И слова, вроде бы простые и искренние, тоже замутузили все кому не лень. Но — стыдно признаться! — вдруг стало казаться Сашку, что это про него и про Анну-Марию, которую он в тот же момент и переименовал мысленно в Аню-Машу и даже в Анечку-Машечку… «With her along, who could be lonely… I reach for her hand — it’s always there».

Да-да, пусть банально или якобы даже пошло… Никому он не станет этого рассказывать, но это полная святая правда: «Рядом с ней нельзя быть одиноким… и когда хочешь взять ее за руку, она тут, рядом с тобой, для тебя».

В последнем Сашок вовсе еще не был убежден. Это было еще только пожелание. Главная отныне задача. Чтобы рука эта была навсегда рядышком, этого еще надо было добиваться. Да удастся ли? Кто их знает, англичанок, вдруг у них это норма — one night stand, это самое «стояние одной ночи», одноразовая любовь… Нет, не может быть, говорил себе Сашок, заглушая попытки внутреннего голоса опять влезть с чем-нибудь циничным. Не может такого быть, уверенно заключал Сашок. На одну ночь, это, наверно, с пьяных глаз бывает, это когда страсть и похоть завладевает телами… Но чтобы такая вот нежная, такая проникновенная, деликатная, преисполненная такого взаимного доверия любовь… и чтобы на один раз только? Нет, такого и представить себе нельзя! Или же — надо потерять всякую веру в жизнь. И действительно пойти и утопиться. «Холодно топиться, и вода грязная», — влез, наконец, со своим гривенником внутренний циник. «Отстань, дай подумать!» — мысленно рявкнул в ответ Сашок. Он думал: нам столько предстоит узнать друг о друге! И так много чего друг другу сказать! Ему — про его, Сашка, смешную и грустную жизнь и про смех и печали России. А ей — про Англию, самую удивительную, самую фантастическую страну на свете! О-го-го, сколько им обоим предстоит потрясающих открытий! Как сладко будет их делать вместе. Ну и в постели тоже будет много, страшно много еще чего интересного и поразительного! Особенно для него. «Красавица моя!» — шептал про себя Сашок, так, чтобы не разбудить Аню-Машу, конечно. А она вдруг открыла глаза. И улыбнулась. Это была такая улыбка! То, что называется: сбивающая с ног. Хорошо, что Сашок лежал, а то пришлось бы упасть, рухнуть перед ней…

Анна-Мария снова закрыла глаза. «Спи!» — прошептал Сашок по-русски. По-английски почему-то не получилось бы так ласково. «Sleep!» — звучит почему-то грубовато. По-хамски даже. Не выразить той нежности, которую он хотел вложить в это слово. Но Анна-Мария каким-то образом поняла и снова улыбнулась. На этот раз мечтательно. И почему-то чуть-чуть грустно.

Закрыла глаза. Но заснуть у нее не получилось. Спросила: «Это уже утро?» — «Наверно, — отвечал Сашок. — А это важно?» — «Нет, — сказала Анна-Мария. — Вовсе нет…»

Перевернулась на спину. Лежала, смотрела в потолок. И Сашок заволновался: понятно было, что она думает об их будущем и что-то решает. Снова повернулась к нему. Некоторое время смотрела на него в упор, изучала. Сашку стало страшновато. Что она могла разглядеть в темноте-то? Но что-то, видно, рассмотрела. Потому вдруг сказала: «Never let me go».

Эта была потрясающая фраза! Сашок впал в полную эйфорию. Наверно, никогда не испытывал такой радости с самого детства, когда самые простые подарки могли ввергнуть в состояние ликования.

Интересно, что Анна-Мария потом никогда уже эту фразу не произносила. А когда он как-то попытался выяснить, откуда она ее взяла — может быть, тоже из песни какой-то, — она засмеялась как-то странно и перевела разговор на другую тему. Сашок догадается потом, что это было ужасно не по-английски — вот так раскрыться. Так пожелать вечности с кем-то. Стыдно даже слегка.

И самое поразительное, что лет пятнадцать спустя любимый писатель Сашка Кадзио Исигура так назовет свой самый знаменитый роман — одно из самых жутких, самых депрессивных литературных произведений в истории. Он уже будет не о том, не о любви. Но и о любви тоже.

«Не отпускай меня» назовут тот роман в русском переводе. Сашку этот вариант названия совсем не нравился. Тоже мне, переводчик! «Никогда не дай мне уйти» — вот что это значит буквально. Но буквальный перевод — неточный и даже неверный. Может быть, надо было бы сказать: «Будь со мной всегда»? Этот оттенок есть, так же как и другое: «Не позволь нас разлучить». Интересно, что бы придумал по-настоящему гениальный переводчик, например, Рита Райт-Ковалева? Думал Сашок и не знал, что ответить самому себе. Гении на то и гении, что их не предугадаешь…

Но все равно — это было для него самое красивое объяснение в любви, какое только он мог себе представить: «Never let me go»…

…Когда Сашок небрежно, как бы между прочим, расскажет своей матери, что собирается жениться на Анне-Марии, у той подкосятся ноги. Она еле доберется до табуретки, сядет на нее, глубоко вздохнет и скажет: «Ты что! Она же иностранка… Ох, что же будет?» Мать слишком долго жила при Сталине, а потом при Брежневе и считала, что женитьба на гражданке другого государства чревата страшными последствиями.

И в каком-то смысле она была, конечно, права. 

Глава 11. Женщина из Кемерова

Конечно, размышлял Сашок, это все было в наивном девяносто первом. Ни он сам, ни столь остро завидовавшие ему друзья не могли даже представить себе, что такое город Фолкстон, в котором проживает Анна-Мария с родителями, как здесь по перрону, между проросшими сквозь асфальт кустами травы важно прохаживаются жирные, наглые чайки, как будто бы в ожидании поезда. Они (не чайки, конечно, а московские студенты девяносто первого года) понятия не имели о моргейдже, депозите, кредитных ставках и о том, какая тоска со всем этим возиться, какая эта петля на шее. И о том, каково это — ждать всегда опаздывающего музейного поезда с оглушительно хлопающими стальными дверями у каждого сиденья. И тащиться потом до Лондона с черепашьей скоростью от полутора до двух часов (как уж повезет) в один конец.

На этот раз, правда, 07.07 опоздал всего на каких-нибудь три минуты. «Не пришла, придется ехать на следующем», — меланхолично подумал Сашок.

И вот тут… на перроне появилась Анна-Мария!

Вот именно этого он и боялся — что по закону подлости его жена, которая очень редко ездила в Лондон в это время, в силу каких-то странных обстоятельств объявится на платформе одновременно с клиенткой. Будет вполне в духе Анны-Марии, между прочим, трогательно прибежать проводить его и поцеловать в знак прощения и примирения… И вдруг она увидит его с какой-нибудь вульгарной бабой. О боже! Первой рефлекторной реакцией Сашка было спрятаться куда-то. Но куда? Мужской туалет опять закрыт — «due to vandalism». (Британские вандалы почему-то питают особую ненависть к общественным туалетам.) И что, если Анна-Мария уже заметила его? Тогда игра в прятки может лишь ухудшить положение. Надежда была одна: что чертова «новая русская» окажется мифом. Или, по крайней мере, опоздает! Сашок еще раз осмотрелся вокруг и — ура! — вроде бы никого, похожего на «женщину из Кемерова», не обнаружил. Тем более что вокруг уже хлопали двери и народ рассаживался по антикварным вагонам. Все тот же привычный личный состав чаринг-кросского 07.07. «Может, раз в жизни повезет?» — думал Сашок.

Анна-Мария часто посмеивалась над невнимательностью Сашка: дескать, он никогда не замечает, как одета его жена. Но на этот раз странности ее наряда не заметить было невозможно. Она напялила на себя какой-то плотно облегающий фигуру черный комбинезон — почти трико. На голове — черная же косынка. И на ногах какая-то черная обувь — кроссовки, что ли? И черная сумка в руке. «Прямо ниндзя какая-то — вот только лицо еще черным платком закрыть, — пронеслось в голове у Сашка. — Зачем этот маскарад?»

Но дальше произошло нечто еще более поразительное — Анна-Мария прошла в полуметре от Сашка, делая вид, что не замечает его. Открыла вагонную дверь. И только тут обернулась к Сашку и повелительно дернула головой — следуй за мной. Потерявший от изумления дар речи Сашок покорно полез в вагон. Они уселись друг против друга, и поезд тут же тронулся.