Генрих Боровик - Артём Страница 22

Да и сейчас трудно, хотя, кажется, что помнишь каждый час, каждый эпизод. И ловлю себя на том, что многое в памяти связано с Артемом, хотя из моих четырех военных лет с ним мы провели вместе дай бог полгода в общей сложности. Но, видно, так уж сложилось, что именно с ним многое было связано. А может, это оттого, что он действительно как-то притягивал опасность...

Был в годы афганской войны такой случай. Под 8 марта 87-го года "духи" обстреляли из минометов через границу таджикский поселок Первомайский. Были убитые, раненые. В ответ наши провели в том районе жесткую карательную операцию. Мы срочно вылетели на границу. Артем был с нами. На месте нам дали бронегруппу и мы двинулись тремя БТРами в мятежные кишлаки, откуда велся обстрел советской территории. По пути попадались обычные в таких случаях заградительные отряды, фильтрационные пункты для проверки уходящего от войск мирного населения. Мы шли все вперед. В результате попали в совершенно безлюдный кишлак. Ни "духов", ни наших, ни жителей. Мой оператор приуныл - снимать нечего. Только разрушенные нашей авиацией дувалы. Командир взвода сопровождения так за нас расстроился, что дал с досады очередь из автомата. Господи, что тут началось. Казалось, что из-за каждого камня бьет автомат, пулемет или ухают мины. Наши заняли круговую оборону, прикрывая отход оператора и нас. Двоих солдат ранило. Короче, еле выбрались. Солдаты, сидя на броне рядом с нами, живо обсуждали только что пережитое. Все были возбуждены после такого стресса. Артем, конечно, тоже. Но он молчал, причем как-то стыдливо. То ли поймал себя на чувстве испытанного страха, то ли неловко ему было оттого, что он, глубоко штатский человек, попал вот в такую настоящую боевую передрягу.

Он был вообще очень стеснительным и, как говорят в России, совестливым. Стеснялся всего: и своей молодости, и румянца на щеках, и того, что отец известный журналист.

Мы много говорили с ним об этом. Несмотря на большую разницу в возрасте, судьбы наши были во многом похожи. Дело в том, что, когда, теперь уже четыре десятилетия назад, я начинал работать на Московском радио, мой отец, Борис Лещинский, тоже был очень известным радийным журналистом. И мне довольно долго пришлось доказывать свою творческую самостоятельность, когда окружающим хотелось во всем видеть помощь отца. То же и Артем. Он откровенно говорил мне о том, как трудно ему пробивать свой путь, не обращая внимания на завистливый шепоток и угодливость болванов. Чему, кстати, я неоднократно был свидетелем. Чего стоил хотя бы такой случай. Прилетаем мы в Джелалабад. И прямо у трапа замполит местной бригады вручает Артему букет цветов. В тот момент я даже испугался за Артема: такой у него был цвет лица. Что называется, пять минут до удара. Но обошлось, а замполиту, отведя того в сторонку, высказал все я. Кстати, потом именно в районе Джелалабада Артем участвовал в рейде спецназа, достойно проявил себя, за что и был награжден боевой солдатской медалью.

С Джелалабадским спецназом связана и ещё одна история. Как-то командование 40-й армии организовало для большой группы наших журналистов поездку от Джелалабада до границы с Пакистаном в районе КПП Торкхам. Это была главная дорога, соединяющая центр Афганистана с Пакистаном. Естественно, что вокруг неё все время шла борьба. Моджахеды устраивали там постоянные обстрелы, нападения на мирные и военные автоколонны. К моменту нашей поездки спецназ закончил в том районе очередную операцию по зачистке трассы и прилегающих районов. Журналисты были приглашены для того, чтобы засвидетельствовать безопасность на трассе. Все было хорошо. Мы двигались большой бронегруппой из шести БТРов. Была весна, и долина вдоль дороги вся была похожа на яркий многоцветный ковер. "Какие потрясающие краски у этих цветов", - сказал мне Артем. Пришлось разочаровать его. Этой красотой были поля цветущего опиумного мака. Опиум здесь был и средством к существованию, и валютой, предметом постоянных раздоров между разными вооруженными группами.

Вот среди этих полей и накрыл нас обстрел реактивными снарядами. Ни один РС, к счастью, не попал прямо в машины, но осколками посекло здорово. Особенно серьезное ранение в бедро получил корреспондент ТАСС Юрий Тыссовский. Конечно, поездка была скомкана, но репортаж у нас получился тогда отменный. Представляете: раненые журналисты, блокноты, залитые кровью, разбитые камеры...

Короче, рванули мы прямо с трассы на аэродром, где ждал наш самолет. Юру Тыссовского на носилках положили в проход между расположенными вдоль бортов скамьями - самолет был десантный. Как только разместились, привычно стали разбирать парашюты. Тогда без них уже летать не рисковали. Слишком много к тому времени у "духов" было "стингеров" и других средств ПВО. Я обратил внимание, что Артем с парашютом не торопится, будто раздумывая. И тут меня осенило. "Ребята, - говорю, - а как же Юра? На него же парашют не наденешь. Давайте и мы на этот раз без них. Если что, так все вместе". Так и порешили. Я поймал благодарный взгляд Артема и понял, что угадал его желание. А он ещё сказал: "И правильно. Все равно судьба..." Если бы знать тогда, какое значение будут иметь эти слова...

Да, тогда судьба ещё берегла и нас и его. Ведь через все прошли без единой царапины. Сейчас и вспомнить-то порой бывает страшно...

Но вернемся в тихий счастливый понедельник перед заветной средой. Мы все вместе, сидя на теплом солнышке, обсуждали две проблемы, которые повесил на нас Артем. Ночью он вернулся не один. Когда мы в темноте услышали шаги и вышли на крыльцо, то увидели вместе с ним две непонятные фигуры. Одна при ближайшем рассмотрении оказалась дамой. В черном берете и черном же комбинезоне, густо покрытыми серой пылью, она была похожа на механика-водителя боевой машины, только что вернувшегося с многочасового марша. Разрушали образ лишь фотокамеры в огромном количестве, болтавшиеся у неё на шее и плечах, да некоторые особенности женской фигуры. К тому же она совершенно не говорила по-русски. "Это - Кристина. Американская фотожурналистка, - представил свою спутницу Артем. - Непонятно как, но она добралась сюда из Пакистана. Ооновские ребята попросили помочь ей со съемками вывода войск".

Можете себе представить мою реакцию в тот момент. Только отлегло от сердца из-за отсутствия Артема, как новая проблема. От греха подальше наш оператор Боря Романенко быстро отвел её в пустующий соседний дом, объяснив, что здесь она может привести себя в порядок и отдыхать до утра.

Второе явление было огромной черной собакой с всклокоченной вьющейся шерстью. "А это Боцман, - продолжал представление своих спутников Артем. Он заслуженная саперная собака. Его подразделение утром уходит домой, а собак пограничники не пускают. Карантин. Ребята попросили: может быть, вы поможете? Надо подписать вот этот сертификат". - "Господи, да я что, ветеринар, что ли? Только этого мне не хватало..."

Конечно, я очень хорошо понимал Артема, ведь саперные собаки на войне - это явление особое. Они идут перед саперами, ориентируясь только на свой нюх. Сколько жизней они спасли. Сами же нередко подрывались на минах, гибли, получали тяжелые ранения и контузии. Но их всегда старались выходить, оставить в подразделении. Шли они с солдатами и по дороге домой, делая безопасным этот путь. И вот теперь на границе их надо было бросать. Таковы были жестокие законы карантина. На оставленной же нами афганской земле их ждала верная гибель. Причем очень скорая. Дело в том, что афганцы ненавидели наших собак. Те отвечали им взаимностью, издалека чувствуя специфический запах их тела и одежды. И вот теперь у границы афганские солдаты безжалостно убивали из автоматов всех оставленных собак... Их предсмертный вой сливался с ночной канонадой...

Вот такие вопросы мы и решали, греясь на февральском азиатском солнышке. Надо сказать, что от домика армейского начпрода уже тянулись аппетитные ароматы, а потому настроение было благостное. До праздничного обеда оставалось немного. Однако наш благостный настрой не мог рассеять озабоченности Кристины и Боцмана. Их судьбы ещё не были решены.

Начали с Кристины. Артем взял на себя роль адвоката-переводчика. Правда, и так хотелось ей помочь, но что можно было сделать, если у неё не было даже афганской визы, не говоря уже о советской. Порешили взять её с собой и везти до самой пограничной черты, а уж потом пускай возвращается к ооновцам и едет с ними в Кабул. Артем был совершенно удовлетворен таким решением. Я знал, что он очень любил помогать людям и всегда радовался, когда это удавалось...

С Боцманом было сложнее. Шанс был только один: использовать мой авторитет и горячность Артема, чтобы уговорить пограничников. Решили отложить это дело на завтрашнее утро, чтобы не лишать Боцмана участия в предстоящем банкете. Скажу заранее, что идея удалась. Утром Артем погрузил Боцмана в "уазик" и отправился к границе, вооруженный сертификатом, где в графе "ветеринарный врач" стояла моя разборчивая подпись: Лещинский. Чудо, но этого оказалось достаточно. Артем привез Боцмана прямо в лагерь саперов, который они разбили недалеко от границы на советском берегу. В среду мы их видели там. Останавливаться было некогда, но нам показалось, что Боцман и на ходу узнал нашу машину и благодарно залаял. Конечно, это нереально, но нам с Артемом, людям сентиментальным, очень хотелось в это поверить и мы сумели убедить друг друга...