Эдуард Хруцкий - Четвертый эшелон Страница 22

- Задержанный гражданин Кузыма на допрос доставлен.

- Заводи, - приказал Чернышов.

- Только он буйный, товарищ подполковник, - предупредил конвоир, наручники снимать?

- Как, Степан Федорович? - вопросительно посмотрел Данилов на следователя.

- Снимай, - махнул рукой Чернышов, - сдюжим как-нибудь.

- Вам видней. - Сержант скрылся за дверью.

Кузыма - Бурковский сидел на стуле, потирая запястья, натертые "браслетами". Выглядел он плохо. Небритое отечное лицо, потухшие, ко всему безразличные глаза, свалявшиеся волосы торчали в разные стороны.

"Странное лицо, - подумал Данилов, - как у злого гнома из сказок Перро. - Он даже вспомнил эту картинку, виденную давным-давно в детстве и потрясшую еще тогда его до глубины души. - Точь-в-точь злой гном".

- Я следователь райпрокуратуры Чернышов, - начал Степан Федорович стандартную фразу, - веду ваше дело. Вы обвиняетесь по статьям 136 и 182 УК РСФСР. Вам разъяснить значение данных параграфов Уголовного кодекса?

Задержанный посмотрел на него так, будто решил прочитать что-то очень интересное, написанное на аккуратном бостоновом пиджаке следователя, потом перевел глаза на Данилова.

- Мент, сука, мусор, - его взгляд ожил, - марафету дай! Слышишь! Дай марафету! Не то ничего не скажу. Понял?

- Тихо, Бурковский, тихо, - Данилов встал, - наркотиков вы не получите...

- Дай... Гад... Марафету... А-а-а!

Задержанный вскочил и бросился на Чернышова. Секундой раньше Данилов перехватил его тонкое запястье и, заворачивая руку, поразился силе этого человека.

В комнату ворвались конвоиры. Снова надели наручники на Бурковского.

- Маленький, а здоровый, - покачал головой, отдуваясь, сержант, - я же вас предупреждал. - Он неодобрительно посмотрел на следователя.

- У наркоманов это бывает, - пояснил Чернышов, - психоз, так сказать, высшая форма физического напряжения. Ну-с, что будем делать, Иван Александрович?

- Я думаю, его надо снова передать врачам. Пусть еще немного подлечат его.

- Не возражаю.

- Уведите задержанного, - приказал Данилов. Он снова сел за стол и поднял трубку телефона: - Лев Самойлович? Данилов приветствует. Да. Да. Пытались мы с товарищем Чернышовым поговорить с вашим подопечным. Да... Да... Буянит... Сколько?.. Еще минимум неделя... Лев Самойлович, я в вашей терминологии аки баран... Да, верю... Верю... Только нужен он нам... Очень нужен... Неужели никак пораньше нельзя?.. Ну, что делать... Вы наука... Вам виднее... Спасибо... Спасибо... Извините, что побеспокоил... Всех благ.

- Я все понял, - Чернышов начал натягивать боты. - Стало быть, через неделю. Вы с этим, ну как его?..

- Чистяковым?

- Именно-с. С ним беседовали? - Он наконец натянул свои "прощай, молодость" и взялся за шарф.

- Пока нет. Хочу сегодня. - Данилов помог ему натянуть боярскую шубу.

- Спасибо. Попробуйте. А я завтра заеду.

ДАНИЛОВ И "ПОЛКОВНИК"

Он сидел перед ним свободно. Легко так сидел, словно не на допросе, а в гости пришел. И папиросу он держал с каким-то особым изяществом. Ночь в камере совершенно не повлияла на него. Китель без погон был немятый, галифе тоже, сапоги, хоть и потускнели, но еще не потеряли блеска.

"Интересный мужик, - отметил Данилов, - такие женщинам нравятся очень. Лицо нервное, тонкое, глаза большие, руки красивые. Чувствуется порода. Интересно, кто его родители были?" Он умышленно затягивал допрос, давая "полковнику" освоиться. По опыту он знал, что таких, как этот задержанный, на испуг не возьмешь. Утром ему позвонил дежурный по КПЗ и растерянно доложил:

- Задержанный из девятой бриться просит.

- Ну и что?

- Что делать?

- Дайте.

- Не положено острое-то. Инструкция.

- Тогда побрейте его.

- Побрить?! - ошарашенно спросил дежурный.

- Именно.

- Слушаюсь.

Да. Если "полковник" попросил побриться, значит, арест не сломал его. Мало кто из их "клиентов" требует бритву по утрам. Обычно люди, попав в камеру, ломаются внутренне и опускаются внешне. Этот, видать, крепкий. Зарядку сделал, по пояс водой холодной обтерся.

- Ну, с чего начнем? - задал первый вопрос Данилов.

- Я не знаю, - спокойно ответил "полковник", - вам виднее.

- Фамилия?

- Алтунин.

- Имя?

- Вадим Гаврилович.

- Год рождения?

- Десятый.

- Это ваши документы? - Данилов достал диплом и летную книжку.

- Мои.

- Судя по ним, вы профессиональный летчик.

- Да, в тысяча девятьсот двадцать восьмом году я поступил в Ейскую авиашколу и в тридцатом окончил ее.

- Кто ваши родители?

- Не знаю.

- То есть?

- Помню отца и мать очень смутно. Помню, что жил в Москве, где-то на Арбате. Потом поезд. Тиф. Меня воспитывал совершенно чужой человек.

- Кто?

- Это важно?

- Конечно.

- Он умер, когда я поступил в авиашколу. Фамилия его Забелин. Он был одним из первых русских летчиков.

- Как вы попали к нему?

- Он никогда не рассказывал. Просто я очнулся в Мариуполе, в тихом беленьком доме на берегу моря. Так началась моя вторая жизнь.

- А потом сколько у вас их было?

- Две, подполковник, всего две. Одна - жизнь летчика Алтунина, другая - "полковника" Чистякова. Вы не поверите, а я рад, что попал к вам. Теперь, если удастся, я начну еще одну жизнь, надеюсь, она будет счастливее предыдущих, правда, намного короче.

- Почему вы так считаете? Кстати, ваше последнее воинское звание?

- Это записано в летной книжке.

- Там написано "капитан".

- Так оно и было. Вы прощупываете меня, чтобы легче выстроить схему допроса. Не так ли?

Данилов молчал, с любопытством глядя на Алтунина.

- Зря стараетесь. Зачем вам попусту тратить время, дайте мне в камеру бумагу и чернила. Я сам напишу. Только не тревожьте меня два дня и, пожалуйста, распорядитесь, чтобы мне давали бриться. А то я себя грязным чувствую.

- Хорошо. Еще просьбы будут?

- Попросите Ларису, пусть перешлет мне папирос.

- Хорошо.

- Ну так я пошел.

Алтунин встал, выглянул в коридор.

- Конвой! - крикнул он. - Проводите меня.

В дверях показалось недоуменное лицо милиционера:

- Отвести?

- Отведите, - сказал Данилов.

"Любопытный парень. Ох какой любопытный! Что же он напишет? Нет. Такой врать не станет. Он и так на последней черте. Напишет правду. Надо распорядиться, чтобы ему разрешали бриться. А Ларисе я сейчас позвоню".

- Алло, - пропел в трубке знакомый голос.

- Лариса Евгеньевна?

- Да.

- Это Данилов.

- Кто?

- Данилов из МУРа. Помните?

- Конечно. Как он там?

- Нормально.

- Болезнь протекала нормально, больной перед смертью икал.

- Зачем так мрачно? Он просит папирос.

- А увидеть его можно?

- Пока нет.

- Куда передать папиросы?

- Петровка, тридцать восемь, дежурному. Скажите, что я распорядился.

Теперь опять надо было ждать. Результатов командировки Белова, врачей, работающих с Кузымой - Бурковским, показаний Алтунина, актов экспертиз. Опять ожидание, а дело пока стоит. То есть формально все уладилось как нельзя лучше. Убийца Соколова арестован, убийцу Судина водит наружное наблюдение, сообщник Бурковского арестован, имя его установлено. Запросы разосланы. Личность Судина установлена. Фамилия его настоящая Судинский, год рождения тот же, только здоровье он не подрывал и судился дважды. Один раз за мошенничество, второй - за скупку и хранение краденого. В архиве ГУМа нашлись его старые дела. Только как он уполномоченным Азколхоза стал загадка. Данные на него Данилов передал Белову, он должен был установить все обстоятельства.

Ну что же. Пока все идет неплохо. Вот только явка, Чистякову данная, и сообщение из Белоруссии о Бурковском. Кстати, это что за бандгруппа, как его... А, вот... Крука. Надо позвонить Сереже Серебровскому в ГУББ наркомата, его отдел как раз Белоруссию курирует.

Данилов набрал номер.

- Серебровский.

- Здравствуй, Сережа. Это Данилов.

- Ваня, дружище, я только что о тебе думал.

- Телепатия.

- Что, что?

- Угадывание мыслей на расстоянии.

- Ты что, у Вольфа Мессинга хлеб отбить хочешь? - засмеялся Серебровский. - Ну выкладывай, чего беспокоишь руководящих работников наркомата?

- Дело к тебе есть. Срочное.

- Тогда жду. - Серебровский повесил трубку.

ДАНИЛОВ И СЕРЕБРОВСКИЙ

Кабинет у Сергея был здоровый. Солидный кабинет. С портретами и коврами. Мебель кожаная. Стол огромный, как саркофаг. На нем чернильный прибор мраморный, с бронзой. В углу часы старинные с навечно застывшими стрелками. Данилов, усаживаясь в кресло, спросил с усмешкой:

- Часы-то тебе эти зачем?

- Для солидности. У нас здесь они как должностной знак: чем интереснее часы, тем положение у хозяина выше.

- Так они не ходят.

- Это никого не касается. Я же тебе объясняю, что это как лишняя звезда на погоны. Понял?