Ольга Лаврова - Отдельное требование Страница 22

Закончив список, Стрепетов счел нужным добавить от себя:

«Прошу обратить особое внимание на обрезанный фотоснимок (групповой портрет), адрес, написанный рукой, не принадлежащей Васятину, а также автобусный билет Псковского упр. Автошосдора».

Стрепетов твердо решил пробиться к аппарату прямой связи и самолично потолковать с магаданцами. Не пустили. Даже телефонограмму не приняли. Завтра — милости просим, а сегодня никак. Что-то на линии. И оставшиеся каналы связи забиты до отказа. Завтра. А куда же к черту завтра, когда к концу дня привезут Васятина, — и что с ним делать?

Оставался телеграф. Молния получилась чудовищных размеров, и у райотдельского начфина отвисла челюсть, но Головкин подписал телеграмму бестрепетно и молча. Понял, что сейчас впору отправлять ее с оплаченным ответом.

Теперь надо было убить минимум три часа. Стрепетов заглянул в календарь. Ага, вызваны свидетели по делу о мелкой квартирной краже. Для препровождения времени именно это и сгодится. Свидетели мирно сидели в коридоре, и он стал вызывать их по одному и допрашивать нарочито медленно, стараясь накопить спокойствия к тому моменту, когда...

Головкин вошел своей деревянной походкой, держа в руке — слава богу, телеграмма! И не распечатана. Стрепетову предоставлялось право узнать первым.

Итак?

«Арест особо опасного преступника Васятина получена санкция прокурора области тчк конвой этапирования вылетает сегодня рейсом шесть тчк большое спасибо ценные доказательства тчк по показаниям арестованных Суханов деле не причастен зпт что подтверждается иными материалами следствия тчк допрос качестве свидетеля будет произведен общем порядке ведущим следователем».

Потянулись обычные дела... И вдруг — звонок. Надоедливый треск помех, далекий голос, как будто знакомый, но чем?

— Да, следователь Стрепетов, да, я слушаю, — никак не понять, о чем речь...

Наконец он догадался, что на другом конце провода торопится и старается унять волнение бабка Татьяна. Он ясно увидел ее, как она стоит у стола в Сосновском поссовете, неумело — слишком сильно — прижимая к уху трубку, а поодаль, кучкой, любопытные соседки — как бы чего не пропустить — потому что, наверное, катится уже молва про го, как у Сухановых ночевал бандит и милиция ловила его на мотоциклах, а он, гад, с двумя пистолетами отстреливался...

— Пашка-то, — говорила бабка, стараясь объяснить все потолковее, — не разобрал давеча впотьмах, что ты милиционер... Думал, напали, а как ты грозить стал и из пистолета пальнул, совсем напугался. А в лесу беда приключилась: угодил в какую-то колдобину и ногу свернул. До дому еле допрыгал. Сейчас в больнице он районной, врачи будут смотреть на рентгене, цела ль кость. Потому прийти к тебе сейчас никак не может и... что теперь делать?

— Татьяна Федоровна! — закричал Стрепетов в трубку. — Татьяна Федоровна, пусть лечится спокойно...

— Да какой покой?! Волнуется он. Пашка ведь ни при чем. Я сама с него спрос взяла. Он и вправду думал, что Васятин этот работу искать приехал, ан вишь как вышло-то... Переживает Пашка теперь. Будет ему что за Васятина или как?..

— Успокойте его, Татьяна Федоровна. Ничего ему не будет. Только вызовут как свидетеля, чтоб рассказал, кто такой Васятин, что о нем знает. Вы поняли? Вызовут как свидетеля!

— Ну тогда спасибо, — услышал он в ответ. — Дай тебе бог!

Ночь с Васятиным понемногу становилась прошлым. И это прошлое, как положено, требовало оформления.

«Поеду на склад, — решил он, — это будет последнее».

Заглянул к дежурному.

— Если без меня явятся из Магадана — по поводу задержанного Васятина, пусть ждут. Часа через полтора вернусь. — И вышел. Даже не посмотрел в глазок камеры. Ни к чему.

Склад помещался в одном из зданий бывшего монастыря. Рядом, в облупленной, но стройной колокольне что-то равномерно ухало, а по временам свистело, и тогда колокольня освещалась изнутри синим огнем. Какая-нибудь мастерская, наверно.

Повинуясь фанерной стреле, Стрепетов спустился узким проходом по стертым ступеням в большой сводчатый зал. Маленькие окна в несокрушимых стенах были забраны решетками снаружи и внутри. Ощущение города исчезло: он не пробивался сюда ни единым своим качеством.

Неторопливая проверка документов, и Стрепетов был допущен за стеклянную перегородку, где царствовал толстый, неповоротливый капитан. В каждом движении своем он был значителен, почти монументален, и казалось, что обитые железом двери, решетки, засовы, ряды металлических сейфов — все это было когда-то однажды создано вместе с капитаном. Ни эта окованная обстановка без капитана, ни капитан без окованной обстановки раздельно не воспринимались.

Взяв у Стрепетова рапорт о выдаче боеприпасов взамен израсходованных — как положено, с резолюцией Головкина и печатью, — капитан воссел за столом. Огляделся.

Засовы задвинуты.

Сейфы заперты.

Двери затворены.

Решетки на местах.

Можно углубиться.

И он углубился в чтение рапорта и изучение резолюции Головкина:

«Применение оружия производилось правильно, прошу...»

Прочитал, изучил, еще некоторое время изображал, что изучает, потом уже ничего не изображал, а только строго молчал.

«Что у него ворочается в голове? — думал Стрепетов. — Или казенных патронов жалко? Или стилистические вольности в рапорте усмотрел? Факт, что недоволен».

Было тихо, прохладно.

— А где стреляные гильзы? Небось не собрали?

Интонация была неподражаема: осторожный голос владыки, опасающегося убить мелкого вассала монаршей немилостью.

— Нет, — сказал Стрепетов покаянно и очень серьезно. — Как-то, знаете, не удалось...

— Почему произведено всего три выстрела?

— А положено больше?

Капитан не то что не заметил иронии, она просто не достигла его.

— Разумеется, положено больше, — мягко отметил он, сетуя на глупость и невежество Стрепетова. — Применяя оружие при задержании, вы обязаны сделать два предупредительных выстрела, так?

— Так.

— Где же они?

«Ага, вот он куда клонит! По его арифметике, надо было два раза пальнуть в воздух до выстрела в Васятина и два раза вслед убегавшему Пашке. Итого пять пуль. Да еще собрать гильзы... Ах, как осатанело драпал Пашка! Не мудрено было все кости переломать... Ну, а кто бы не драпал в таком положении, когда на тебя с пистолетом из-за кустов вырываются? Поди разбери в темноте, бандит или милиционер!» И Стрепетова вновь ожег стыд за то мгновение, когда навел оружие на Пашку.

Спросил запоздало:

— Значит, не хватает двух выстрелов?

— Строго говоря, да, — и капитан вздохнул под бременем державных забот. — Все у вас, молодых, просто: бах-бах, как в кино.

— Я учту, — смиренно сказал Стрепетов.

Капитан смягчился.

— Маленько растерялись, а?

«Он считает, что я перетрусил и палил, куда попало. Смешной капитанище».

И впервые Стрепетов подумал о страхе. Чего-чего, а страха не было. Вовсе не было, нисколько.

— Наверно, растерялся.

«Почему бы нет, если капитану это доставит удовольствие?»

Была найдена карточка Стрепетова и в ней сделана высочайшая запись о выдаче трех пуль калибра 9,8 мм для пистолета системы Макарова. И вот капитан вынул из сейфа — и сразу захлопнул дверцу, повернул ключ, вытащил его и спрятал во внутренний карман — коробочку с патронами.

Они были холодны и тяжелы.

Стрепетов достал пистолет, вставил их один за другим в тугую обойму.

Конвой прибыл и увез Васятина.

Что же произошло на далекой Колыме?

Какие события прошли «по касательной» перед главами Стрепетова, когда поздней ночью он составлял тщательную опись всего изъятого у Васятина?

Кто были те люди за столом на фотографии?

А непонятный вид ее — какая-нибудь глупая случайность, или, наоборот, улика, воплотившая весь накал чужих, неизвестных страстей?

Как ни крепился Стрепетов, все же попытался спросить об этом у начальника конвоя. Но то ли молодой лейтенант и сам ничего не знал, а оттого напустил на себя особую таинственность, то ли действительно о деле пока еще лучше было разговаривать поменьше...

Лейтенант загадочно прищурился и сказал:

— Материалы следствия, как вы знаете, до его окончания не подлежат разглашению. Хищение золота — больше сказать ничего не могу...

У Стрепетова мелькнуло желание объяснить лейтенанту, что они бы в Магадане еще попрыгали, поискали Васятина, если бы не он, Стрепетов. Но смолчал. Как ни крути, прав-то был лейтенант. Ведь шло следствие по серьезному делу.

Он выполнил свой долг, разве этого мало?

Стрепетов уже и не думал, что когда-нибудь услышит о Васятине и получит ответы на свои вопросы.

Но прошло несколько месяцев, и вдруг на очередном утреннем оперативном совещании Головкин безо всякого нажима, даже не взглянув на Стрепетова, точно так же, как до этого он зачитывал другие документы, огласил ориентировку о раскрытии Магаданским уголовным розыском опасной шайки расхитителей золота на прииске «Бурхала».