Светлана Алешина - Жажда острых ощущений Страница 22

— Неужели заснули? — сквозь зубы произнес Абрамцев.

— Вполне возможно, — согласилась Лариса с тяжелым вздохом. — И мы, таким образом, опять ничего не выяснили.

Однако вскоре снова послышался голос Лохмана:

— Катюша, я пойду принесу тебе кофе.

— Только не очень крепкий, а то сердце что-то побаливает, — чуть хрипловатым голосом отозвалась Катя.

— Как скажешь, — с готовностью сказал Лохман, и вскоре его босые ноги застучали по линолеуму.

На кухне Лохман, приготавливая кофе, произнес себе под нос:

— Ну, вот и отлично. Вроде бы сегодня было все нормально… Так держать, верным курсом идете, дорогой товарищ!

Он пребывал в очень хорошем настроении и в такие минуты любил поговорить сам с собой.

Что же касается Кати Удальцовой, то она тоже была довольна проведенным в последние полчаса временем. Она лежала, устремив глаза в потолок. Мысли о том, что она поступает нехорошо, развлекаясь после смерти мужа с любовником, не тревожили ее. Она даже забыла о том, что бизнесмены-москвичи требуют от нее объяснений по поводу пропавших денег…

Когда Лохман вернулся из кухни, он аккуратно поставил поднос с чашками кофе на журнальный столик перед ней и весело сказал:

— Ты знаешь, Борисова все время шутила над моей неуклюжестью, говорила, что я обязательно разолью кофе, когда буду подавать его в постель.

И эта, казалось бы, невинная фраза привела в бешенство Катю, в которой снова проснулась истеричная натура. Она замерла на месте, отхлебнула глоток кофе, переваривая то, что сказал ей любовник, а затем внезапно резко выбросила руку с чашкой налево.

Горячая коричневая жидкость залила Лохману лицо.

— Да ты что, ох. ла, что ли? — вскричал он.

— Я же сказала, чтобы об этой швали больше не было сказано ни слова! — чеканным, спокойным голосом проговорила Удальцова. — Если мое мнение для тебя ничего не значит, можешь убираться ко всем чертям отсюда!

— Да ты психопатка просто! — разорялся Лохман. — Ты мне лицо обожгла!

— Это полезно, для профилактики будущих ошибок, — все так же спокойно сказала Катя, закуривая сигарету. — Жаль, что в свое время я с Фоминым не поступала так же. Может быть, он и не отправился бы тогда на тот свет, сердешный…

— Слушай, Удальцова, я тебя сейчас!

— Что ты меня «сейчас»? Что? — в голосе Кати неожиданно прорезались презрительные нотки. — Мы с тобой, Лохман, теперь связаны одной цепью… Если будешь выпендриваться, я тебя в милицию сдам, — с какой-то садистской радостью произнесла она.

— Как это? — испугался Лохман.

— А так… Сошлюсь на шок после смерти мужа, заявлю, что у меня была амнезия. А теперь вспомнила — в ту самую ночь видела твою задрипанную машину, направляющуюся в район Вольской.

— Че-го?

— Что слышал… — К Кате вернулись спокойствие и уверенность в себе.

Тон ее был жестким и непреклонным.

— Ты не сделаешь этого, — с отчаянием произнес Лохман.

Катя немного помолчала, потом уже более мягко сказала:

— Нет, не сделаю. Но сегодня мы с тобой кое-что сделать должны.

— Что? — Лохман по-прежнему находился в состоянии крайнего испуга.

— Нужно пойти проучить нашу ненаглядную ведьмочку Ариночку.

— Каким образом?

— Я еще пока не придумала. Я предоставляю это право тебе. Ты же у нас великий интриган и выдумщик. Талантливый весьма… — Удальцова как будто играла роль на сцене, яд буквально лился из нее. — Но сделать мы это должны обязательно. Желательно с летальным исходом.

— Зачем? — совсем уже припух Лохман.

— А во имя справедливости, Витя, во имя справедливости… Ты же говорил, что она порочная женщина, что ты ее разлюбил, что она — дрянь. Вот и докажи мне, что твои слова — не простая брехня.

— Но зачем? Зачем?

— Чтобы в дальнейшем у нас с тобой было все ясно и понятно. И мы это сделаем с тобой вдвоем, чтобы быть уже связанными до конца. Понял?

И, наслаждаясь замешательством Лохмана, Катя спокойно погасила сигарету и вылезла из-под одеяла.

— Я схожу в ванную, а ты пока обдумай, как все это лучше сделать. Времени у тебя час.

…Абрамцев, выслушав эту тираду Удальцовой, повернулся к Ларисе и, нахмурившись, сказал:

— Я всегда говорил, что у этой бабы шифер давно снесло к чертовой матери…

Лариса ничего не ответила. Она ждала развития событий, которые, судя по всему, обещали быть насыщенными.

Удальцова пребывала в ванной долго, как и обещала, где-то около часа. Лохман в это время спокойно лежал и раздумывал. Было тихо, но создавалось ощущение, что это затишье перед бурей.

Наконец Катя, запахнувшись в свой домашний халат, вернулась в комнату. И тут Лохман решил взять инициативу в свои руки:

— Катя, по-моему, главный вопрос на сегодня звучит так: «Как мы будем жить дальше?» А ты думаешь совершенно не о том, о чем следует. Далась тебе эта Арина! Да нет ее уже в нашей жизни, нет! Как ты не поймешь!

Лохман говорил все это горячо, с обилием жестов и брызжа слюной. Катя смотрела на него тем не менее недоверчиво, насупив брови. Она выждала паузу, а затем вклинилась:

— А по-моему, главный вопрос в том, где деньги моего мужа!

— И это тоже! — с горячностью поддержал ее Лохман. — Но я в этом направлении уже принимаю меры.

Удальцова удивленно подняла брови и села в кресло. Она закурила, положила ногу на ногу, картинно выпустила дым и спросила:

— Ну, и какие же меры ты предпринимаешь?

— Всему свое время, Катя, — загадочно произнес Лохман.

— И когда же это время наступит? — Удальцова угрожающе повысила голос.

— Совсем скоро, — попытался успокоить ее Лохман.

— Меня этот ответ не устраивает. Я постоянно вспоминаю, что делал Борис в тот самый день, когда, по словам москвичей, он обналичил деньги.

— И что же?

Удальцова процедила:

— Амнезия проклятая замучила… Это было как раз накануне того, как он напился и въехал в столб.

Она затушила сигарету в пепельнице, закрыла глаза и задумалась. Где-то с минуту Катя терла виски и напрягала память.

— Ну, поехал он в банк, потом заехал на работу. Покрутился часа три, места все себе не находил… Дальше не помню, хоть убей!

Она замолкла, полулежа в кресле с закрытыми глазами.

— Стоп, Лохман! — неожиданно встрепенулась она. — Ты сам-то можешь восстановить этот день в памяти? Эта шлюха, не будем больше упоминать ее имя всуе, ночевала тогда у тебя?

Лохман наморщил лоб. Он вспомнил день, который предшествовал тому, когда Борис появился у него на квартире и там встретил Арину. Это был четверг, и, следовательно, Арина не могла быть с Виктором. Она приходила к нему обычно в пятницу, субботу и первые дни недели. В среду и четверг она, как правило, проводила вечера со своей дочерью.

— Нет, мы с ней только перезванивались, — твердо сказал Виктор.

— Значит, он был у нее. И, следовательно… Деньги тоже у нее! — Удальцова, казалось, была просто поражена своим неожиданным открытием.

Лохман же, потрясенный, молчал, не в силах ничего ответить.

— Итак, — сжав губы и кулаки, произнесла Катя. — Сейчас мы едем к ней и берем ее тепленькую!

В это самое время Лариса посмотрела на часы. Они показывали половину десятого. Судя по всему, Арина вместе со своей дочерью должна была находиться дома.

— Сейчас не надо, — попытался остановить ее Лохман. — Слишком много шума будет, если ты имеешь в виду крайние варианты.

Где-то с полминуты Лохман и Удальцова пристально смотрели друг на друга. Они прикидывали в уме, можно ли доверять друг другу и насколько уместным будет тот шаг, который Лохман дипломатично охарактеризовал как «крайний вариант».

— Когда же ты считаешь это лучше всего сделать? — холодно спросила Удальцова, наливая себе водки со спрайтом.

— Чуть позже, лучше даже завтра.

— Никаких завтра, едем прямо сейчас! — упрямо заявила Удальцова.

— Сейчас не надо, необходимо все обдумать.

— Что обдумывать-то? Все ясно как божий день. И теперь понятно, кто виноват в его смерти… Боже мой! Какая же я была дура! — Удальцова схватилась за голову.

Лохман, совершенно ошарашенный словами своей любовницы, налил себе водки и выпил. Где-то минуту они молчали, напряженно обдумывая ситуацию.

— Не может быть, — произнес Лохман наконец, нервно закуривая сигарету.

— Что не может быть? — тут же отреагировала Катя.

— Это я так, — рассеянно ответил Виктор. — Мне, наверное, надо принять ванну. Ты разрешишь это сделать?

— Да, пожалуйста, — пожала плечами Катя.

И в наушниках надолго воцарилось молчание. Лариса с Абрамцевым долго не решались заговорить друг с другом. Молчание первым нарушил он.

— Мне кажется, что в деле появляется новый подозреваемый, который долгое время рассматривался нами как жертва.

— Ты об Арине? — задумчиво спросила Лариса.

— Да, о ней, сердечной, — последнее слово Павел произнес с сарказмом. — Вся эта история с похищением и изнасилованием, по правде сказать, очень мутная. Похоже на то, что она сама себе готовила алиби. Да и Лохман как-то странно ведет себя в разговоре с Катей.