Ловушка для пай-девочки - Марина Серова Страница 22

Людмила закатала рукав футболки и показала мне левую руку. Я увидела несколько затянувшихся шрамов.

– В отличие от «нормальных» самоубийц, я не набирала в ванну воды – дверь в ванную комнату у нас не закрывается, и я решила не рисковать. Заперлась у себя, ножом разрезала запястье. Брызнула кровь – наверно, задела какой-то кровеносный сосуд, не знаю. Стала ждать, что будет дальше. Я была в каком-то странном, полубессознательном состоянии и толком не понимала, что происходит. Решила, что я сделала что-то не так, пошла на кухню за снотворным матери. Родители не знали, что в сумке у меня была бутылка из-под сока с вином. Я подумала, что, если запью вином снотворное, это сработает наверняка. Еще пожалела, что стала вскрывать вены… Но, к несчастью, в самый неподходящий момент на кухню зашла мать. Она увидела, что я стою с окровавленной рукой и держу ее снотворное. Мать испугалась, вызвала «Скорую». Меня упрятали в психушку. Там поставили диагноз – алкоголизм на фоне депрессивного расстройства и суицидальные наклонности. Потом только узнала, что за мое лечение родители платили немалые деньги, – у них имеются накопления, и у отца большая пенсия… Я лежала в больнице около месяца, очень долго. Алкоголики и наркоманы выходят довольно быстро, их за неделю ставят на ноги. А вот депрессивники и суицидники в психушке находятся долго…

– Почему? – поинтересовалась я.

– Не знаю, врачам виднее, – пожала плечами женщина. – Я первые дни своего пребывания в больнице почти не помню, очень много спала, и мне давали какие-то таблетки. Потом познакомилась с женщиной, которая лечилась от алкоголизма. Она сказала, что скоро ее выписывают, она около недели лежала. А вот другая женщина, которая была моей соседкой по палате, находилась в больнице долго. У нее была депрессия, она ни с кем не разговаривала, не мылась, все время только лежала в кровати. Даже не читала… Конечно, в больнице мало чем можно заняться, больные смотрят телевизор, кто-то читает книги, и все. Рукоделием заниматься нельзя, острые предметы вроде иголок, спиц или крючка сразу отнимут. Я в больнице полюбила читать книги, прочла штуки три, хотя раньше была равнодушна к чтению. Меня мать навещала, она мне приносила фрукты, домашнюю еду и книги. В больнице отвратительно готовили – помню жуткие макароны в воде, которые никто есть не хотел, очень многие пациенты ели то, что им приносили родственники.

– Людмила, вы когда-нибудь употребляли наркотики? Подумайте хорошо, прежде чем ответить.

– Нет. К наркотикам я отношусь отрицательно, почему вас это интересует?

– Дело в том, что в квартире, в которой вы убирались двадцать седьмого мая, после вашего визита был обнаружен пакетик с белым порошком, по всей вероятности, это наркотики. Вы можете что-то сказать об этом?

– Я… я не знаю… Никаких порошков я не видела, наркотики не употребляла и не собираюсь даже пробовать!

– Расскажите подробно о том, что происходило двадцать седьмого мая. Вы убирались в квартире Дубровиных по адресу: улица Загороднева, дом шестьдесят семь, квартира двадцать пять. Вас вызвала Ольга Николаевна Дубровина, в квартире, согласно моим данным, находилась ее дочь Снежана Дубровина.

– Я поняла, о ком вы говорите, – кивнула уборщица. – Да, к Дубровиным я выезжала примерно три раза, как-то совпадало, что в день, когда Ольга Николаевна заказывала уборку квартиры, дежурила я. Мне нравилось у них убираться, потому что паласов и ковров в доме нет, мыть полы просто и быстро. К тому же убираться надо было на кухне и в гостиной, в комнате Снежаны Дубровиной меня просили только вымыть полы. Эта девушка, Снежана, просто не любит, когда кто-то трогает ее вещи. Поэтому я справлялась с работой очень быстро.

– Двадцать седьмого мая Снежана все время находилась дома, пока вы убирались?

– Да, она сидела у себя в комнате за ноутбуком, что-то печатала. Я вроде в тот день у нее даже полы не мыла – она попросила меня ее не беспокоить.

– В платяной шкаф вы заглядывали?

– Нет, одежду они сами разбирают, – покачала головой Людмила. – А что такое?

– Скажите, вам знаком этот человек? – Я вытащила из сумки фотографию, которую распечатала из интернета. Снимок был в файле, я аккуратно вытащила фото и протянула уборщице. Та посмотрела на фото, отрицательно покачала головой.

– Нет, я не знаю его… Кто это?

– Свидетель по делу, – пояснила я. – Что ж, раз вам он незнаком, продолжим. У вас есть знакомые, которые употребляли наркотики? Может, в больнице вы с кем-то общались?

– Нет…

– Хорошо. Спасибо вам за информацию. В ближайшее время никуда из города не уезжайте, вот мой номер телефона, если что-то вспомните – позвоните. Продиктуйте ваш номер, пожалуйста.

Мы обменялись номерами мобильных, после чего я попрощалась с Людмилой и покинула ее квартиру. Позвонила Снежане, узнала, где она. К счастью, девушка была напугана и квартиру вместе с Игорем не покидала. На ее вопросы по поводу клининговой компании я не ответила, пообещала, что, как только во всем разберусь, все объясню.

Я отправилась забирать результаты экспертизы, которые сегодня были уже готовы. В пакетике действительно находились наркотики, в чем я была уверена и до заключения экспертизы. На пакетике были обнаружены отпечатки пальцев двух человек. Скорее всего, в руках его держала Ольга Николаевна, естественно, она не пользовалась перчатками для сбора улик. А вот вторые отпечатки могли принадлежать человеку, подкинувшему пакетик в платяной шкаф. Я отдала фотографию, которую держала в руках Людмила, чтобы установить, идентичны ли отпечатки пальцев на фото с отпечатками на пакетике. Однако они не совпали, Сокольникова не прикасалась к пакетику с порошком.

Я решила поговорить со Снежаной и выяснить, откуда у нее в шкафу появился пакет с наркотиками. Матери она, может, и не смогла сказать правду, однако я твердо вознамерилась вывести девушку на чистую воду. Когда я уже ехала к дому, где сейчас жила Снежана, мне позвонила администратор из турфирмы «Светлана».

– Еще