Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть Страница 23

— Итак, — взяла слово фрау Энгель, видя, что Боденштайн не собирается это делать. — Скелет, обнаруженный в самолетном ангаре, принадлежит пропавшей без вести в сентябре 1997 года Лауре Вагнер из Альтенхайна. ДНК совпадает, зажившая фрактура левого предплечья идентична с переломом на прижизненном рентгеновском снимке.

Пия и Боденштайн знали результаты заключения судебно-медицинской экспертизы, но терпеливо дослушали доклад начальницы. Может, фрау Энгель просто нечем заняться и она от скуки постоянно вмешивается в работу отдела? Ее предшественник, доктор Нирхофф, появлялся на их горизонте по великим праздникам, чаще всего тогда, когда расследовалось какое-нибудь особенно громкое преступление.

— Я никак не могу понять одну вещь… — начала Пия, когда фрау Энгель умолкла. — Каким образом Тобиасу Сарториусу удалось в течение сорока пяти минут добраться из Альтенхайна до Эшборна, проникнуть на закрытый и хорошо охраняемый военный объект и сбросить труп в топливный бак.

В комнате воцарилась тишина. Все, кроме Боденштайна, повернули к ней головы.

— Согласно материалам следствия, он убил обеих девушек в доме своих родителей, — продолжала Пия. — Его соседи видели, как он входил в дом с Лаурой Вагнер, а потом, позже, как он впускал Штефани Шнеебергер. В следующий раз его видели друзья, которые зашли за ним около полуночи.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила фрау Энгель.

— Что Тобиас Сарториус, вполне возможно, не убивал девушек.

— Еще как убивал! — энергично возразил ей Хассе. — Ты не забыла, что суд признал его виновным?

— Да, основываясь на одних только косвенных уликах. А я, изучая материалы дела, наткнулась на несколько несоответствий. Без четверти одиннадцать сосед видел, как Штефани Шнеебергер входила в дом Сарториуса, а через полчаса его машину заметили двое свидетелей в Альтенхайне.

— Вот именно, — сказал Хассе. — Он убил обеих девушек, сел в машину и увез трупы. Все это было установлено следствием.

— Тогда следствие исходило из того, что он спрятал трупы где-то поблизости. Но сегодня мы знаем, что это не так. А как он попал на охраняемый военный объект?

— Молодежь время от времени устраивала там тайные пирушки. Они знали какую-то лазейку.

— Чушь! — Пия покачала головой. — Как мог один, к тому же хорошо выпивший человек справиться с такой задачей? И потом, что он сделал со вторым трупом? Его в баке не обнаружили! Повторяю: сорок пять минут явно недостаточно, чтобы избавиться от трупов.

— Фрау Кирххоф, — строго произнесла фрау Энгель. — Мы не ведем следствие по этому делу. Преступник был в свое время задержан, изобличен, осужден и уже отсидел свой срок. Поезжайте к родителям девушки, сообщите им, что нашлись останки их дочери, и на этом — точка!

— «И на этом точка!» — передразнила Пия свою начальницу. — Размечталась! Никаких точек я пока ставить не собираюсь. Ведь видно же невооруженным глазом, что следствие вели спустя рукава и выводы совершенно неоправданны. Возникает вопрос: почему?

Боденштайн, который предоставил вести машину своей подчиненной, не отвечал. Скрестив длинные ноги, с трудом помещавшиеся в тесном служебном «опеле», и закрыв глаза, он не произносил ни слова.

— Послушай, Оливер, что с тобой в самом деле происходит? — не выдержала в конце концов Пия. — У меня нет охоты целый день разъезжать в машине с человеком, который так же словоохотлив, как труп!

Боденштайн открыл один глаз и вздохнул.

— Я вчера случайно поймал Козиму на вранье.

Понятно. Семейные неурядицы. Как и предполагалось.

— Ну и что? Кому не приходилось хоть раз в жизни соврать?

— Мне. — Боденштайн открыл второй глаз. — Я еще ни разу не обманывал Козиму. Я даже рассказал ей об этой истории с Кальтензее.

Он прочистил горло и поведал Пии о случившемся. Она слушала его с растущим чувством неловкости. Все действительно выглядело довольно серьезно. Но даже в такой ситуации его аристократическое чувство собственного достоинства причиняло ему муки совести — ведь он тайком искал доказательства неверности своей жены в ее мобильном телефоне.

— Вполне возможно, что всему этому есть какое-то простое объяснение, которое снимет все вопросы, — сказала Пия, когда он закончил, хотя и сама в это не верила.

Козима фон Боденштайн была красивой, темпераментной и к тому же — благодаря ее профессии кинопродюсера — совершенно независимой в материальном отношении женщиной. В последнее время между Оливером и Козимой часто случались какие-то трения; это Пия успела заметить, но шеф, похоже, не придавал им особого значения. А теперь он словно с луны свалился. Что очень на него похоже — живет в башне из слоновой кости и ничего вокруг не видит. Это было тем более удивительно, что он с таким живым и искренним интересом вникал в перипетии отношений других людей, с которыми каждый день имел дело по долгу службы. В отличие от Пии, расследуя дело, он редко оказывался в плену собственных эмоций, ему всегда удавалось сохранять некую внутреннюю дистанцию, в которой Пия видела излишнюю самоуверенность. Он что же, думал, что с ним такое никогда не может случиться? Что он выше каких-то пошлых семейных проблем? Неужели он действительно думал, что Козима покорно примет роль, которую он хотел ей навязать, — сидеть дома с ребенком и ждать его? Она привыкла совсем к другой жизни.

— Если у нее назначена с кем-то встреча, а мне она говорит, что сидит в монтажной и работает, — какое же тут может быть простое объяснение? — возразил Боденштайн. — Что мне теперь делать, ума не приложу.

Пия ответила не сразу. На его месте она сделала бы все, чтобы только добиться ясности. Скорее всего, она бы сразу же призвала своего партнера к ответу, со слезами, криками и упреками. Делать вид, что ничего не произошло, — нет, это выше ее сил.

— А ты просто возьми и спроси ее, — предложила она. — Вряд ли она решится врать тебе в лицо.

— Нет, — твердо произнес Боденштайн.

Пия мысленно вздохнула. У Оливера фон Боденштайна мозги устроены не так, как у нормальных людей. Она бы не удивилась, если бы ради иллюзорного спасения семьи он смирился с существованием соперника и молча страдал, ничего не меняя. По части самообладания он побил уже все рекорды.

— Ты записал номер этого телефона?

— Да.

— Дай мне его. Я сама туда позвоню. С «неизвестного номера».

— Нет, лучше не надо.

— Ты что, не хочешь узнать правду?

Боденштайн медлил с ответом.

— Послушай, — продолжала Пия. — Так же можно свихнуться, если все время ломать голову, даже не зная над чем!

— Зараза!.. — взвился вдруг Боденштайн. — Как меня угораздило оказаться рядом с ней на дороге? Лучше бы я ее не видел! Лучше бы ей не звонил!

— Может быть. Но ты позвонил. И она тебе соврала.

Боденштайн глубоко вздохнул и провел рукой по волосам. Таким растерянным и беспомощным Пия своего шефа еще не видела. Даже когда дочь Веры Кальтензее накачала его наркотиками и уложила к себе в постель, чтобы потом шантажировать. Эта история с Козимой оказалась для него гораздо болезненнее.

— И что я буду делать, если выяснится, что она… что она мне изменяет?

— Ну, ты ведь уже однажды делал «фатальные» выводы о ее поведении, — попыталась успокоить его Пия.

— Да, но на этот раз все иначе… — ответил он. — А ты захотела бы знать правду, если бы подозревала, что тебя обманывают?

— Еще как захотела бы!

— А если… — Он не успел договорить: они подъехали к столярной мастерской Манфреда Вагнера в промышленной зоне Альтенхайна.

«Ох уж эти мужчины! — подумала Пия. — Все одинаковы — принять серьезное решение по работе для них не проблема. Но как только речь заходит об отношениях с женщиной и о чувствах — так сразу в кусты!»

Амели дождалась, когда мачеха уйдет из дома. Барбара сразу же поверила ей, что у них сегодня не будет первого урока. Амели довольно ухмыльнулась. Эта женщина так наивна, что ей даже неинтересно врать. Не то что мать: та принципиально не верила ни единому ее слову, поэтому вранье стало для Амели привычным делом. Ей было проще навешать матери лапши на уши, чем убеждать ее, что она говорит правду.

Дождавшись, когда Барбара с двумя малышами укатила в своем красном «мини», она выскочила из дома и побежала на участок Сарториусов. Еще не рассвело, и на улице не было ни души. Тиса тоже нигде не было видно. С бьющимся сердцем она прокралась через темный двор, мимо сарая и хлева, в котором давно уже не было никакой живности, к дому. Прижимаясь к стене, она повернула за угол и чуть не вскрикнула от ужаса: прямо перед ней стояли два призрака в черных масках. Не успела она раскрыть рот, как один из них схватил ее и зажал ей рот ладонью. Он свирепо заломил ей руки за спину и прижал к стене. От нестерпимой боли из глаз у нее брызнули слезы. Он что, спятил, что ли, этот придурок? И какого черта они здесь торчат в половине восьмого утра? За свою короткую жизнь Амели уже не раз успела побывать в опасных переделках и никогда не теряла присутствия духа. Вот и сейчас, быстро оправившись от неожиданности, она испытывала не страх, а злость. Ожесточенно дергаясь и брыкаясь, она пыталась вырваться из железных объятий и содрать с лица нападавшего маску с прорезями для глаз. В конце концов ей удалось высвободить рот. Увидев прямо перед глазами узкую полоску кожи между перчаткой и рукавом, она изо всех сил вонзила в нее зубы. Неизвестный издал приглушенный крик и швырнул Амели на землю. Ни он, ни его товарищ не ожидали такого энергичного отпора. Они тяжело дышали от напряжения и злости. Наконец второй ударил ее ногой по ребрам так, что у нее перехватило дыхание, а потом кулаком в лицо. У Амели искры посыпались из глаз. Инстинкт самосохранения подсказал ей, что сейчас лучше заткнуться и лежать тихо. Их шаги быстро удалялись, и через несколько секунд наступила тишина.