Карло Шефер - Кельтский круг Страница 23

— Простите, что спрашиваю, — вмешался Тойер. — Почему же он вас не бросил?

— Я была удобной женой. И его пожизненной служанкой. Во всяком случае, мы оба в это верили.

В остальном он себе ни в чем не отказывал, и в те годы я постоянно боялась, что он рано или поздно заразит меня СПИДом, почти не сомневалась в этом. Когда долгое время считаешь что-то нормальным, это становится нормой, хотя со стороны представляется полным безумием.

— Трое любовников — разве не полное безумие?

— И то правда. По-моему, чуточку маловато.

Тойер покачал головой и ничего не сказал.

— Мой муж находился в реабилитационном центре, а я сидела одна в этой гробнице класса люкс. И вдруг до меня дошло: теперь я могу делать все, что хочу, и мне не нужно никого спрашивать. Никого. Это было необычное, восхитительное чувство. Один из пациентов, у него в глазу была опухоль, предложил мне работу в его риелторской конторе — я согласилась. Он хотел затащить меня в постель — я согласилась. Мне понравилось. Сегодня фирма принадлежит мне. Люди легко покупаются, манипулировать людьми я научилась у моего мужа.

— И все же… — Тойер опустил глаза. — Вы могли бы развестись, найти себе кого-нибудь. Стать очень богатой замужней риелторшей…

— Причина этому есть, хотя вы наверняка мне не поверите… — Фрау Людевиг вынула из сумочки сигарету, узкую, изящную — сорт, незнакомый комиссару.

— Вы не можете бросить мужа. — Сыщику не хотелось так думать, но он знал — так уж человек устроен; в конце концов, он ведь и сам такой. — Вы ненавидите его, изменяете, но совсем убрать его из своей жизни, стереть память о нем не хотите. Да, я вам верю. Этого господина… — Он заглянул в свои записи. — Этого господина Брехта я не знаю. Танненбах был алкоголиком. Не очень типичным, но злостным и безнадежным. Он систематически травил себя. Рейстер же был никчемным бездельником, пожалуй, еще почище, чем ваш супруг… Оба умерли насильственной смертью.

Она молчала.

— Тем не менее те двое не могли представлять для вас опасности, — ответил он сам себе, не задавая вопроса. — Людишки они были дрянные, с темными животными инстинктами, но при этом слабые. Я догадываюсь, что господин Брехт мне тоже не понравится. Эти господа, разумеется, ничего не знали друг про друга?

— Я считаю, что это исключено.

— И также исключено, что ваш муж решил отомстить за свои рога…

— Как я сказала, ему действительно не по карману нанимать киллера, да и где бы он его взял? Кроме того, как он вообще мог узнать про моих мужчин? Он живет в цокольном этаже виллы, все окна выходят на Неккар, ни из одного не виден Шлирбахский лес. Наши апартаменты полностью изолированы, я перестроила их за свой счет. Да и потом, обычно я сама посещаю своих любовников.

Тойеру вспомнилась заваленная пустыми бутылками квартира Танненбаха. Людевиг угадала его мысли.

— Мы с Томасом встречались в его приемной. Я поняла, что он алкоголик, но на наши встречи это никак не влияло.

Любовные утехи во врачебном кресле… Сыщику постепенно становилось противно.

— Все это меня не убеждает, — едко возразил он. — Вы приходите сюда. Исповедуетесь без всякой нужды в своей интимной связи с двумя жертвами убийств. Но решительно отвергаете вполне логичное предположение, что ваш супруг — по-моему, с помощью каких-нибудь детективов, а потом и банальных подручных — сначала узнает про ваше распутное поведение, потом осуществляет месть. Или, по-вашему, это Господь Бог укокошил их обоих? И зачем вы мне рассказываете о своей дважды испоганенной жизни?

— Забавно, — холодно заметила Людевиг. — Мне показалось, что вы хотели побольше узнать обо мне. Вероятно, это не так, и я заблуждалась. Брехту может грозить серьезная опасность. Я тревожусь. Мне тоже не чужды человеческие чувства.

— Приятно слышать.

— Этот убийца, Плазма, — когда вы его наконец поймаете?

К вечеру усталость снова дала о себе знать; четверо сыщиков сидели за шатким столом для совещаний в кабинете у Зельтманна, как хилые послевоенные детишки. Была там и Ильдирим. Если бы старшему гаупткомиссару сделали ЭКГ и анонимно отдали в новостную редакцию радио, эфир сотрясли бы сигналы сейсмоопасности.

Главный полицейский Гейдельберга был настроен на суровый лад. Долго подыскивал слова, перебирал в чаше свои знаменитые «камешки хорошего настроения». Потом у доктора Ральфа Зельтманна вырвалась совершенно дикая фраза:

— Если бы у Плазмы сохранилось хоть малейшее представление о приличиях, он бы сам явился к нам.

— Какие там представления, он ведь чокнутый, — с необычной мягкостью возразил Хафнер.

— Знаете, что я считаю безумием? — зарычал директор и вскочил, будто боксер в криминальном фильме. — К вам явилась свидетельница и дала, возможно, решающие показания по серийному, пардон, двойному убийству. А вы с ней обошлись как с продажной девкой.

Хафнер невозмутимо прикурил свой «Ревал», задумчиво затянулся и погасил сигарету о директорские камешки.

— Это ваш кабинет. Не беспокойтесь. Я потерплю.

— Фрау Людевиг пожаловалась на всех вас!

— Теперь присядьте, пожалуйста. — Ильдирим говорила строго, но под столом дотронулась ногой до ноги Тойера. Наконец-то она снова надела свои яркие сапожки, в которых была, когда они познакомились. Тойер видел их сквозь стеклянную столешницу; значит, и все остальные могли видеть.

— Стол ведь стеклянный, — робко напомнил он. Ильдирим улыбнулась и отодвинула ногу на миллиметр.

— Что вы сказали? — переспросил Зельтманн. Внезапно он показался самым усталым из всех. — При чем тут стеклянный стол? Он имеет какое-то отношение к убийствам?

— Нет-нет, — ответил Тойер. — Никакого. Все так запутанно.

Директор тяжко вздохнул:

— Мы с вами в одной лодке. С фрау Людевиг я все улажу… Господин Тойер, пожалуйста, изложите все по порядку. Хафнер, если уж вы непременно хотите курить, ступайте к окну и откройте его.

Хафнер кивнул, молниеносно закурил «Ревал», но остался сидеть.

Тойер собрался с духом, вернее, собрал воедино расползавшиеся части своего «я» — он еще как-то ухитрялся держаться на поверхности океана, состоявшего из желания и усталости.

— По сути, в преступлении можно заподозрить целый ряд людей. Во-первых, вдова Рейстера — в момент убийства она разговаривала по телефону; не исключено, что мы разоблачим ее, если ее алиби не подтвердится. Мотив у нее имелся. То, что Плазма был на месте преступления, не вызывает сомнений. Так что он второй подозреваемый. В-третьих, Танненбах по вечерам принимал только по предварительной записи, и последним вчерашним посетителем был какой-то мужчина. Мы проверили все еще раз. Имя показалось нам вымышленным. В Гейдельберге и окрестностях нет никого с таким именем, даже если допустить разные варианты написания. В отелях тоже. Если же человек с таким именем все-таки обнаружится в стране или за границей, это тоже ничего не прояснит. С чего, скажите, убийца станет указывать свое настоящее имя? Это было бы глупо. Меня, однако, удивляет, что сумасшедший мог так четко все спланировать… Может, к примеру, Плазмой переоделся тот же Брехт, четвертый подозреваемый? Разумеется, под подозрение попадает и ассистентка Танненбаха. Убийцами могли также быть…

Лейдиг покачал головой:

— Ее алиби могут подтвердить две свидетельницы. — Горькая складка возле его рта подсказала имя одной из свидетельниц. — Танненбах был уже мертвым — и это подтвердят медики, — когда она вернулась за своим лекарством, а прежде, когда уходила с работы, у него еще сидел пациент…

— Ну и что? — воскликнул Тойер. — А кто этот пациент?

— Одиннадцатилетний мальчик, — добавил Штерн. — Диабетик, набожный ученик специальной школы. Так что он вне подозрений.

Зельтманн вздохнул, словно сожалея об этом. Тойер угадал его мысли: мальчик — этакий чертенок из ранних, насмотрелся по ящику криминальных фильмов. Громкая история, внимание всех СМИ, директор красуется перед репортерами и телекамерами… Из-за усталости гаупткомиссар почти забыл о своей ненависти к директору, а теперь вспомнил.

— Сегодня нам стало известно, какая связь может существовать между жертвами, — продолжил он. — Это фрау Людевиг, мстящая за свои былые унижения и душевные раны…

— Господин Тойер! — воскликнул Зельтманн. — Давайте без пустых догадок! Только факты.

— Мне казалось, что это тоже факт, — терпеливо возразил могучий сыщик. — В любом случае Брехт, третий и последний из ее любовников, как-то мог пронюхать про двух других и пойти на убийство. Впрочем, это практически исключено. Людевиг тоже так считает. Брехт не связан с криминалом, не имеет судимостей; по моим оценкам, это вполне безобидный пустозвон из Старого города. Между прочим, нам следует присмотреться к ее мужу. Даже если физически он не в состоянии совершить преступление, все равно нужно проверить его банковские счета и все такое. Наконец, остается сама фрау Людевиг — возможно, по каким-то темным причинам она сама грохнула своих хахалей. — По лицу Хафнера было видно, что ему необычайно понравился такой энергичный выбор слов. — Хотя эксцентричная мамзель там…