Джорджо Щербаненко - Юные садисты Страница 23

– Теперь домой, – сказал Ливии Дука, выходя из колбасной.

Он сел в машину, даже не проверив, сидит ли внутри парень.

– Проголодался?

– Есть малость.

Каролино невольно сглотнул слюну: голод давно поселился у него в желудке, быть может, с рождения, теперь поди его оттуда выдвори.

– Сейчас приедем, – посулил Дука.

Медленно прорезав сгустившийся к вечеру туман на улице Пасколи, машина вырулила на площадь Леонардо да Винчи.

– Пошли, – сказал Дука.

Лоренца открыла им дверь.

– Это мой друг, он останется с нами ужинать, – сообщил ей брат. – Входи, Каролино, это моя сестра.

Он завел парня в ванную, закрыл дверь и пустил горячую воду.

– Раздевайся и складывай одежду на пол, вот тут, в углу.

Парень послушно отодвинулся в угол и начал раздеваться.

Дука прикурил сигарету и протянул ему.

– Вшей-то хоть нет у тебя?

Каролино помотал головой.

– Нет, вшей нет, только клопы.

– Так ведь клопы же в матрасах.

– Да, но там их столько, что и на теле остаются. На мне, правда, немного.

– Тем лучше, – вздохнул Дука, закрывая кран.

Крохотное помещение заполнилось паром. Дука открыл другой кран и пустил немного холодной воды. Потом сам закурил. После третьей затяжки парень разделся и весь вспотел.

– Ты какую ванну любишь – горячую, холодную?

– Не знаю, не пробовал. В Беккарии мы только душ принимали. Он был почти холодный, мне не понравилось.

– Тогда пощупай ногой, – посоветовал Дука.

Парень потрогал воду и одобрительно кивнул.

– Залезай, только потихоньку, а то ошпаришься.

Он смотрел на длинное, все искусанное клопами тело парня, неуклюже забиравшегося в ванну.

– Вытягивайся поудобнее. Так хорошо?

– Да, – отозвался парень.

– Подожди, я сейчас вернусь.

Дука сгреб в охапку барахло парня, включая и ботинки, вышел из ванной и побежал на террасу, к мусоропроводу. Все это он по очереди спустил в дыру; ботинки оглушительно прогрохотали по трубе.

– Ты что делаешь? – спросила сестра, выглядывая на террасу.

– Дезинфекцию провожу.

Почти бегом он вернулся в ванную; лицо у парня покраснело, а вода сделалась темно-коричневой.

– Смотри, вот это рукавица, чтоб намыливаться, ты такие видел?

– Нет.

– Надеваешь ее как перчатку, другой рукой берешь мыло и густо намыливаешь, а потом трешь тело, чтобы оно покрылось пеной.

Он стал смотреть, как парень справляется с мытьем. Каролино намылился на совесть, но пришлось несколько раз сменить воду, пока она не стала совсем чистой; волосы его вдруг посветлели, сделались почти белокурыми. Лоренца крикнула снаружи:

– Дука, я запускаю макароны?

– Мы будем готовы через десять минут, – отозвался он.

Он дал парню свою пижаму; она оказалась не так уж велика, надо было только чуть подвернуть штанины и рукава, правда, несколько широковата, точно костюм дзюдоиста.

На двенадцатой минуте все четверо сидели за кухонным солом. Лоренца разложила по тарелкам макароны с мясным соусом.

– Подложи ему еще, – велел Дука, и та опрокинула остатки дымящегося блюда на тарелку парню.

Каролино как зачарованный смотрел на высящуюся перед ним гору макарон; потом она стала еще выше, сделалась красной от мясной подливы, затем белоснежной, когда Лоренца посыпала ее сыром. И все-таки ему было не по себе, хотя Ливия и Лоренца ему улыбались и старались поменьше на него смотреть. Дука, сидевший с ним рядом, перемешал макароны, сунул ему в руку вилку.

– Ешь, не стесняйся.

Каролино покраснел как рак и начал жевать, упорно глядя в тарелку; присутствие женщин смущало его и еще больше настораживало. Но он был так голоден, что вскоре забыл и о женщинах, и о том, как надо держать вилку, чтобы макароны не вываливались изо рта, и о том, что пронзительно чавкает. Дука включил приемник, нарушив неловкое молчание; лепет транзистора явно понравился Каролино, во всяком случае, он стал жевать в ритме речи диктора, передававшего новости. Выделенная ему порция макарон была огромной, но Дука представил себе аппетит парня, вышедшего из исправительного учреждения. И действительно, парень довольно быстро с нею расправился.

– Яйцо сверху разбей, – напомнил Дука Лоренце, крутившейся у плиты.

– Без тебя знаю, – отозвалась Лоренца.

Через минуту перед Каролино появилась толстая отбивная, прикрытая шипящей яичницей. Он недоверчиво взглянул на полицейского.

– Запивай вином, – посоветовал Дука, наполнив его бокал.

Мясо да еще и яичница! Парень, наверное, отроду не видал столько мяса. Вон какой он тощий, и если пока не подхватил чахотку, то с кормежкой сиротских приютов и колоний она от него не убежит. Каролино не знал, с какой стороны подступиться к этой благодати, но инстинкт помог ему: сперва он отрезал куски мяса ножом, затем, взяв руками косточку, дочиста обглодал ее и, наконец, помогая себе куском хлеба и вилкой, уплел яичницу.

Дука подлил ему еще вина.

Парень залпом опустошил бокал, и Дука снова его наполнил.

– Сразу не пей, понемножку.

Каролино порозовел. Забавно, до чего же легко эти мальчишки краснеют. По радио начали передавать легкую музыку, Дука барабанил в такт пальцами по столу. Лоренца и Ливия тихонько переговаривались. В тесной кухне было тепло и витали вкусные запахи. Лицо Каролино блестело от пота, он то и дело прихлебывал из стакана, но глаз не поднимал.

– Сигарету? – спросила Ливия и через стол протянула ему пачку.

Каролино посмотрел на шрамы, избороздившие ее лицо, и подумал: откуда они? Впрочем, девушка все равно красивая, даже с этими шрамами. Он увидел перед собой зажженную спичку, которую поднес ему Дука, прикурил и медленно, с наслаждением затянулся. Спустя какое-то время Дука предложил ему вторую сигарету; ее он тоже выкурил, уже не пряча глаза, а осматриваясь вокруг, но не задерживая взгляда ни на ком из присутствующих; время от времени губы его растягивались в подобии улыбки; три стакана вина помогли снять напряжение. Докуривая третью сигарету, он почувствовал, что глаза у него слипаются.

– Спать хочешь? – спросил Дука.

Каролино затушил сигарету в пепельнице; непонятно отчего, полицейский расплывался перед ним, словно в тумане, и голос девушки, той, со шрамами на лице, донесся откуда-то издалека:

– Конечно, хочет.

Другой женский голос сказал ему прямо в ухо:

– Что с тобой?

Он почувствовал на плече руку полицейского.

– Он просто немного устал. Пошли, Каролино.

Рука поддерживала его под локоть – не грубо, а по-доброму, по-отечески. Каролино поднялся, послушно дал себя провести сквозь туман, наполнивший помещение; он не понимал, куда его ведут, не понимал, почему так хочется спать. Может, он напился? До сознания с трудом дошел голос полицейского:

– Вот сюда ложись, на кровать.

Он кивнул, не видя кровати, но полицейский помог ему сесть, а потом вытянуться на постели; те же добрые руки укрыли его одеялом, а голос произнес:

– Спи, тебе надо выспаться.

Подушка была мягкая, матрас тоже, гладкие простыни не царапали кожу, как в колонии. Каролино не знал, то ли полицейский погасил свет, то ли сам он погрузился в блаженную темноту сна.

5

Он впервые в жизни проснулся, оттого что выспался. Сквозь занавески на окнах просачивались полосы света, и по этим полосам он понял, что туман на улице так и не рассеялся. Потом вдруг осознал, что он не в Беккарии, и вспомнил все, с того момента, как полицейский увез его из колонии, до того, как его внезапно одолел сон. Он рывком сел на постели и осмотрелся. Комната была маленькая, скромно обставленная: шкаф, кровать, два стула светлого дерева и тумбочка – вот и вся мебель, – но ему она показалась просто шикарной. На тумбочке стояли желтая настольная лампа и маленький будильник, показывавший без двадцати двенадцать; он никогда еще столько не спал.

Каролино потянулся, зевнул, но мысли уже прояснились, причем одна, должно быть, пришедшая во сне, преобладала над всеми: полицейский хочет его купить за сигареты, еду и ласковое обращение. Просто так никто ничего не делает. Ежу ясно, чего он добивается в обмен: чтоб Каролино раскололся. Вот это влип так влип.

Он спрыгнул с кровати, босиком подбежал к окну, открыл створки и жалюзи, но тут же вновь их захлопнул – от холода; к тому же за окном почти ничего не увидел из-за тумана. Понял только, что окно выходит во двор.

– Доброе утро, Каролино!

Он вздрогнул, обернулся и увидел полицейского с большим пакетом и коробкой; тот бросил их на кровать.

– Доброе утро, синьор.

– Не называй меня синьором, мы же не в колонии.

– Да, синьор. – Он сам улыбнулся своей оплошности.

Полицейский снова повел его в ванную.

– Мойся как следует, мыла не жалей.

Дука прошел на кухню к Лоренце и Ливии. Услышав, как хлопнула дверь ванной, он вернулся вместе с парнем в комнату, где тот спал, и распечатал большой пакет. Там была вся одежда, вплоть до шерстяных носков, рубашки и галстука. Затем открыл коробку с ботинками.