Уилл Адамс - Шифр Александра Страница 23

— Могли бы и предупредить! Я же не могу в таком виде…

— Можете. Вы прекрасно выглядите.

Она поджала губы и с сомнением покачала головой, хотя Нокс и нисколько не покривил душой. Ему всегда нравились девушки ее типа — мягкие, без жеманства, с чувством юмора и умные.

— Вообще-то я так оделась только для того, чтобы ваш друг Огюстен не подумал лишнего. Знала бы, что придете вы…

Нокс лукаво усмехнулся:

— Хотите сказать, что мне позволено рассчитывать на большее?

— Я совсем не это имела в виду! — вспыхнув, возразила Гейл. — Я лишь хотела сказать, что вам, как мне кажется, можно доверять.

— О, — разочарованно протянул Нокс, открывая дверь и пропуская спутницу вперед. — Доверять… Плохи мои дела. Вы бы еще назвали меня милым.

— Может быть, найду что-то похуже, — улыбнулась Гейл. — Посмотрим.

Они поднялись по ступенькам в обеденный зал.

— Пресноводное лучше не брать, — посоветовал он, предлагая ей место за столиком у окна с видом на Восточную бухту. — Озера здесь такие, что остается только удивляться, как в них еще что-то выживает. А вот морепродукты отличные.

— Приму к сведению.

Он сел и развернул салфетку.

— Как у вас с фотографиями?

— Получилось совсем даже неплохо. — Она подалась вперед и, понизив голос, добавила: — Хотя вообще-то я не фотограф.

— Неужели?

— Моя специализация — папирусы. Фотоаппарат всего лишь помогает компоновать фрагменты. С современными программами можно творить чудеса.

— Тогда как же вас взяли на такую работу?

— Так начальство решило.

— Вот оно что. Ваш босс, Елена. Молодец. Так вы работаете с ней в Дельте?

— Да.

— А над чем?

— Раскапываем одно старое поселение. Нашли следы городских стен, жилищ и захоронений. От эпохи Древнего царства до ранних Птолемеев.

— Здорово. И что же это за место?

— Э… — Она замялась и опустила глаза, как будто уже сказала лишнее. — Точно еще не определили.

— Но какое-то представление у вас уже есть.

— Знаете, я просто не могу говорить об этом. Елена всех нас заставила подписать договор, в котором есть пункт о неразглашении информации.

— Перестаньте. Даю слово, что никому не проболтаюсь. Вы же сами сказали, что мне можно доверять.

— Не обижайтесь, но я действительно не могу.

— Хотя бы намекните. Одно словечко…

— Пожалуйста, не просите. Я не могу.

— Можете. И хотите. Ведь хотите же, да?

Она скорчила гримасу.

— Слышали выражение — сунуть голову в пасть льву? С Еленой то же самое. Лучше не связываться.

— Ну и ладно, — проворчал Нокс. — А как получилось, что вы работаете у нее? Это ведь греческая экспедиция, верно? А вы на гречанку не очень-то похожи.

— У Елены был свой специалист, но он заболел, и потребовалась замена. Кто-то порекомендовал меня. Вы же знаете, как это бывает.

— Знаю.

— Она позвонила. Сделала предложение. Не скрою, было приятно. Да и откладывать что-то срочное не пришлось. К тому же одно дело читать про Египет в книжках, и совсем другое — увидеть его собственными глазами.

— Согласен. Так это первые ваши раскопки?

Гейл покачала головой.

— Не люблю говорить о себе. Сейчас ваша очередь. Вы ведь занимаетесь подводной археологией?

— Я археолог, который умеет нырять.

— И еще сноб-интеллектуал?

Он рассмеялся:

— Воинствующий!

— А где вы учились?

— В Кембридже.

— О! — Гейл поморщилась.

— Что такое? — удивился Нокс. — Даже не представляю, как можно не любить Кембридж!

— Дело не в самом Кембридже, а в одном человеке, который там учился.

— Он тоже археолог? — усмехнулся Нокс. — Прекрасно! Кто такой?

— Не думаю, что вы знакомы, — ответила Гейл. — Его зовут Дэниел Нокс.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

— Чудесно! — Огюстен даже захлопал в ладоши, когда Нокс пересказал ему события прошедшего вечера. — Это же просто чудесно! И что ты?

— А что я? — проворчал Нокс. — Сказал, что никогда не слышал о таком, и сменил тему.

— И ты понятия не имеешь, откуда такая неприязнь? Может, ты оттрахал ее однажды, а потом забыл позвонить?

— Нет.

— Уверен? Со мной такое частенько случается.

Нокс нахмурился.

— Не сомневаюсь.

— Тогда что?

— Не знаю. — Он беспомощно развел руками. — Даже придумать ничего не могу. Разве что…

— Что?

— Нет, не может быть… — Он вдруг густо покраснел и хлопнул себя по лбу. — О Господи!

— Что?

— Ты, идиот, сказал, что ее зовут Гейл Дюма. Может, не Дюма, а Боннар?

— Какая разница, Дюма или Боннар? Ладно, если она Гейл Боннар, то что тогда?

— Тогда она — дочь Ричарда. Вот в чем все дело. — Он вздохнул и уныло добавил: — Неудивительно, что Гейл меня ненавидит.

2

Хотя балконная дверь и оставалась открытой, в комнате все равно было душно. И зачем она только помянула этого Дэниела Нокса! Марк сразу как-то изменился, перескочил на другую тему и вообще поник. А ведь до того все складывалось как нельзя лучше. Вот уж действительно, язык мой — враг мой. Конечно, Марк знал Нокса. Было бы удивительно, если бы два археолога, учившихся в Кембридже примерно в одно время, не были друзьями или по крайней мере знакомыми.

Причины для ненависти бывают разные. Кого-то ненавидят по принципиальным соображениям. Кого-то — в силу личных обстоятельств. Каждый раз, когда Гейл думала о Дэниеле Ноксе, которого ни разу не встречала, в душе ее сплетались, как две змеи, ненависть личная и ненависть принципиальная. Ее мать пела в ночном клубе. С отцом у нее случился короткий роман, за которым последовали беременность и вынужденный брак, не имевший с самого начала абсолютно никаких перспектив, особенно после того, как Ричард понял, что его привлекают не столько женщины, сколько мужчины.

Гейл исполнилось четыре, когда он не выдержал и сбежал в Египет. Мать, потрясенная тем, что прожила столько лет с гомосексуалистом-мужем, и переживающая закат недолгой карьеры, выместила обиду и разочарование на дочери. Она всегда искала утешение в крепких напитках, потребляя без разбора все, что попадалось под руку, пока однажды, накануне своего пятидесятилетия, не совершила ошибку, обошедшуюся ей слишком дорого.

В детстве Гейл держалась как могла, терпя и материнский гнев, и жестокость, и невнимание, но вечно так продолжаться не могло. В конце концов она, наверное, рехнулась бы, не выдержав постоянного напряжения, если бы не следила за давлением, уезжая каждое лето на месяц к отцу, проводившему раскопки то в Северной Африке, то в Леванте. Эти отлучки из дома были для нее настоящим праздником.

В свое семнадцатое лето Гейл должна была отправиться в местечко к западу от Маллави, что в Среднем Египте. Целых одиннадцать месяцев она изучала коптский, иероглифический и иератический языки, дабы доказать свою пригодность в экспедиции и заставить отца признать, что без нее он как без рук, и согласиться принять ее на постоянную работу. Но за три дня до вылета он сам неожиданно объявился в их парижской квартире. Мать закатила очередной скандал и категорически запретила ему видеться с дочерью. Гейл стояла за дверью гостиной и слушала. Работавший в ее комнате телевизор то и дело взрывался неестественным смехом, так что услышала она не все. Но достаточно. Отец откладывал командировку в Маллави, чтобы уладить какие-то неотложные личные дела, а значит, о поездке Гейл не могло быть и речи, поскольку потом начинались занятия в школе.

Тот сезон принес отцу триумфальный успех. Через восемь недель он нашел птолемеевский архив, признанный настолько важным, что работы в Маллави взял под личный контроль будущий генеральный секретарь Верховного совета по древностям Юсуф Аббас. Гейл в это время была дома. Ее место в экспедиции занял молодой египтолог, выпускник Кембриджа и подающий большие надежды исследователь Дэниел Нокс. Именно за ним Ричард Боннар прилетал в Европу! Оскорбленная предательством, Гейл отвернулась от отца. Он пытался связаться с ней, объясниться, но она не дала ему такого шанса. И хотя увлечение Египтом не прошло, а египтология стала ее профессией, она не ездила туда, пока отец был жив и пока Елена не застала ее врасплох неожиданным предложением.

Нокса она не знала и знакомиться с ним не имела ни малейшего желания. Но он после смерти отца прислал письмо с соболезнованиями, содержавшее трогательный рассказ о последних годах жизни Ричарда Боннара. Нокс утверждал, что отец постоянно говорил о ней, что он погиб, сорвавшись со скалы в Западной пустыне, что спасти его не было никакой возможности и что, умирая, он думал о ней. Странно, но письмо тронуло ее и одновременно утешило. Потом пришла посылка из оазиса Сива с личными вещами и документами отца. Был там и полицейский отчет о несчастном случае с показаниями двух проводников, которые утверждали, что Нокс мог бы при желании спасти Боннара, но ничего для этого не предпринял. Оба свидетельствовали также, что смерть последовала почти мгновенно и что к тому времени, когда они и Нокс спустились, тело уже остыло. Следовательно, никаких последних распоряжений он отдать уже не мог. Письмо Нокса было ложью. Все было ложью.