Э. Хартли - Маска Атрея Страница 23

— Очень приятно, — ответила застигнутая врасплох Дебора, пожимая протянутую руку.

— Надеюсь, вы не стремитесь что-нибудь купить у нашего общего друга, — сказал министр, улыбаясь улыбкой политика. Голос звучал ровно, его английский язык был безупречен, слова словно нехотя срывались с едва шевелящихся губ. — Мы предпочитаем хранить наши сокровища народной земле.

— Конечно, — ответила Дебора. — Очень жаль, что это не всегда было возможно.

В глазах министра что-то мелькнуло, и он было повернулся к Попадреусу; потом улыбка вернулась на место, и то, что он хотел сказать, осталось непроизнесенным.

— Действительно... Ну что же, мне надо идти. Димитрий, — он повернулся к Попадреусу, — вы... — Он закончил предложение по-гречески. Директор музея кивнул в знак согласия и пожал ему руку.

— Мисс Миллер, — сказал Давос. — Приятно было познакомиться.

После чего он быстро пошел к главному входу. Греческий персонал узнал его, все улыбались и кивали — отчасти приветствуя, отчасти кланяясь.

— Надеюсь, я его не обидела, — сказала Дебора.

— Разумеется, нет, — ответил Попадреус. — Вы хотели поговорить со мной?

— О раскопках Шлимана.

— Опять. — Он склонил голову набок, лицо стало непроницаемым. — Естественно. Вероятно, вы хотели бы зайти в мой кабинет.

И пошел прочь, Дебора двинулась следом. Он шел быстро, и ей, несмотря на ширину шага, пришлось чуть ли не бежать.

Кабинет был таким же спартанским, как и весь музей: простые оштукатуренные стены, старая — но не антикварная — мебель, книжные шкафы, пара дипломов на пожелтевшей бумаге и афиша в рамке, рекламирующая посвященную Египту выставку.

Директор сел за свой стол и указал ей на кресло.

— Кофе? — предложил он. — Настоящий. Не «Нескафе».

Дебора из вежливости согласилась. Она подозревала, что в этом маленьком аскетичном царстве кофе получает не каждый. Директор взял телефон, что-то быстро сказал, потом снова переключился на Дебору.

— Итак, у вас есть вопросы?

— Насчет микенских могильных кругов, — начала она. — Они содержали тела?

— Разумеется. Это были могилы.

— Я имею в виду, были ли эти тела еще там, когда раскапывались шахты?

— А-а... — Он поерзал. — Там были останки, да.

— Правда? После стольких лет?

— Вы слышали о болотных людях Северной Европы?

— Конечно.

Тела, о которых он говорил (самые знаменитые — человек из Линдоу и человек из Толлунда), нашли в торфяных болотах Британии и Скандинавии. Они датированы железным веком — примерно первый век нашей эры. По-видимому, эти люди были принесены в жертву — убиты и брошены в болота. В двадцатом веке их обнаружили — в таком хорошем состоянии, что манчестерская полиция по факту обнаружения человека из Линдоу завела уголовное дело. Кости, зубы, мускулы, кожа, волосы, содержимое желудка, удавка на шее — все было ясно различимо.

— Тела болотных людей сохранились благодаря каким-то химическим элементам, — заметила она. — Благодаря очень редкому составу почвы.

— Правильно, — улыбнулся Попадреус, явно довольный, что она знает предмет. — Но такие условия могут быть созданы искусственно. Вы знаете «Гамлета», мисс Миллер? — спросил он. — Трагедию Шекспира.

— Читала. — Дебора нахмурилась. Ее преподаватель литературы любил говорить, что любые серьезные вопросы снова и снова приводят к Шекспиру.

— Помните, что отвечает Гамлету могильщик, когда принц спрашивает, «много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет»[6]?

— Боюсь, что нет.

— Он говорит, что тело кожевника сохранится дольше всего — его кожа так выдублена, что долго устоит против воды, а «вода самый первый враг для вашего брата покойника».

— Вы хотите сказать, что здешняя сухость обезвоживает тела? — спросила Дебора, улавливая идею и увлекаясь ею.

— На заре египетской цивилизации тела хоронили прямо в горячем песке пустыни, — пояснил Попадреус. — Сухость выводила из тела влагу, действенно мумифицируя его. Более поздние египетские обычаи: изъятие органов, обмотка пропитанными химикатами бинтами и так далее — все это были попытки воссоздать естественное высушивание песком пустыни тел, которые погребали в могилах.

— Наверняка тело, так высушенное, рассыпалось бы при контакте с воздухом, когда его извлекли из земли.

— Да, — кивнул Пападреус, — и в большинстве случаев от него остались бы разве что очень хрупкие кости.

Дебора почувствовала, как ее уверенность в смехотворности истории Маркуса пошатнулась, словно почва, на которой она покоилась, задрожала или осела.

— А что Шлиман нашел в Микенах?

— В могильном круге А он нашел кости нескольких человек, включая детей. Кости были аккуратно запакованы и увезены с места раскопок.

— Куда?

— Сюда, — сказал директор. — Они хранятся в подвалах музея.

Дебора на время онемела:

— Здесь?

— Да, — ответил он, улыбаясь ее реакции.

— Но это были просто фрагменты костей, верно?

— За исключением одного тела, — сказал Попадреус. — Найденного близко к маске, которой вы вчера так заинтересовались.

Дебора уставилась на него.

— Там были... мягкие ткани?

— По-видимому, — сказал директор, как обычно пожимая плечами. — Шлиман утверждал, что было неповрежденное тело, лицо... все. Он вызвал местных бальзамировщиков, чтобы сохранить останки. Полагаю, они пытались создать такие условия, которые сохраняли болотных людей. Возможно, какой-то спирт, смола.

— И получилось? — спросила Дебора, по-прежнему не сводя с него взгляда.

— Увы, нет, — ответил Попадреус. — Тело разложилось.

Дебора в одиночестве стояла перед золотой погребальной маской и размышляла. Если тела действительно обезвоживались в сухой греческой почве, возможно ли, что Шлиман, несомненно, пытавшийся спасти находку, усовершенствовал технику бальзамирования применительно к телу, существование которого так и не открыл греческому правительству? Не потому ли знаменитая телеграмма о взгляде на лицо Агамемнона позже была объявлена апокрифом, что он написал о теле, которое решил скрыть от властей? Но если так, то зачем? Шлиман был не только мечтателем, но и любителем саморекламы. Разве он не кричал бы о такой находке на всех углах?

Однако в Трое он не передал сокровища туркам. После фотографирования клад, якобы принадлежавший царю Трои Приаму, исчез. Появлялся ли он когда-либо снова? Многие книги в спальне Ричарда были довольно старыми, и, хотя в некоторых воспроизводился снимок жены Шлимана Софии в пропавших драгоценностях, нигде не объяснялось, что стало с ними потом. Дебора смотрела на неподвижные золотые лица масок и спрашивала себя: возможно ли, что Ричард все-таки приобрел неповрежденное тело микенского царя?

Глава 29

Дебора съела ранний обед и выпила стакан рецины — местного елового вина с привкусом смолы — в другом ресторанчике на Плаке, а потом вернулась в гостиницу, чтобы читать «Биографию Генриха Шлимана» Лео Дойеля в поисках каких-нибудь сведений о кладе Приама. Она подобрала под себя ноги и читала с карандашом в руке, подчеркивая самые важные места. В изложении Дойеля история звучала примерно так.

1873 год. Турецкое правительство угрожало отменить данное Шлиману разрешение на раскопки, заподозрив (правильно, как оказалось), что он уже тайно вывозит находки из страны. Шлиман копал наугад, переходя от участка к участку, от слоя к слою, в твердой уверенности, что самый нижний относится к Трое гомеровской «Илиады». Эта навязчивая идея заставляла его закрывать глаза на то, что рабочие уничтожают другие слои поселения и даже крадут некоторые находки.

Странный и сомнительный триумф Шлимана случился июньским утром всего за несколько дней до конца раскопок. Он, по его утверждению, наблюдал за работами, когда заметил блеск металла у подножия стены. Шлиман начал копать в этом месте сам и обнаружил массу золота: вазы и кубки, диадемы, украшения и другие сокровища. Ценность только золота превышала миллион французских франков. Клад Приама, по мнению Шлимана, окончательно доказал истинность гомеровского описания богатств Трои.

Возникли вопросы по поводу неопределенностей в указании места находки, но они быстро отошли на второй план. С полным пренебрежением к своему соглашению с турками, по которому клад считался национальным достоянием и должен был отправиться в недавно учрежденный Константинопольский музей, Шлиман немедленно переправил сокровища в Афины, где тогда жил. Груз вывезли контрабандой в шести корзинах и мешках, содержимое которых утаили даже от рабочих-землекопов.

Семнадцать лет спустя Шлиман снова вел раскопки в Трое. Он нашел четыре бесценных каменных топора и повторил прежний трюк: тайно увез находки из Турции в Грецию, объявив их на таможне египетскими — чтобы впоследствии их было проще вывезти. Он не намеревался оставлять сокровища в Греции. Они предназначались для Берлина.